…Битьке казалось, что физически ее нет. Она так устала, что тело ее просто сдохло и осталось где-то брошенное под кустиком валяться, как вконец сношенный костюм. А вот освобожденная душа парила в восторге и эйфории. Впрочем, нет, тело тоже было здесь, оно обнимало и целовало всех подряд. И глаза были здесь, они искали оруженосца.
Кое-как освободившись от поклонниц, друзья собрались возле Друпикуса. Только что им сообщили, что вопреки всем возможным правилам и традициям, им будет накрыт стол и устроен ночлег. Обычно жонглерам такой чести не полагалось, но в порядке исключения с благодарностью за доставленное удовольствие. Битька поморщилась: да, здешнюю публику еще воспитывать, да воспитывать, в смысле идолопоклонничества по отношению к молодежным кумирам, звездам эстрады и кино. А Шез порадовал, это, конечно, слабо сказано, переводом сразу на второй тур, минуя первый. Но все омрачало отсутствие Рэна. Битька не раз уже беспокойно поглядывала на Шеза: не его ли это заморочки. Он к ней ведь не раз уже подкатывал на счет: подойди к парню, скажи: я не я и лошадь не моя. И она, Битька, все, конечно, понимала и со всем, конечно, соглашалась, и даже разок попыталась, но чуть не утонула в теплых глазах оруженосца, чуть не рассыпалась от охватившей ее дрожи и не сгорела в лучах его смущенной улыбки. Попробуй тут: «Здравствуйте, я ваша тетя». И потом, это ведь правду «говорить легко и приятно», а врать, разбивая свое, а может и не только свое (?!) сердце — совсем наоборот. Тут Битьке вдруг вспомнилось, то, что помнилось-пригрезилось ей, пока она пела. И сердце ее упало: а вдруг он с той. Но нет: вон она, королева лесных друлиний. После концерта феечки устроили пляски. Очень впечатляющее шоу. Пару-тройку таких в подтанцовку — и у мужчин успех группы обеспечен. Вон как свои-то шею вытягивают: что Санди, что остальные. Одно что Шез и дядюшка Луи — бестелесны. Впрочем, эстетическое удовольствие тоже не слабое. Однако, где же Рэн?
— Его нигде нет, — лаконично сообщил дядюшка Луи, воспользовавшийся эфирностью, дающей возможность легко с большой скоростью перемещаться с места на место для того, чтобы поискать по лесу пропавшего О' Ди Мэя. Друзья возбужденно, правда и без тревоги, переглянулись. Что касается Шеза, тот скромно и уныло посиживал в сторонке. Выглядел при этом он слегка слинявшим, как с лица, так и вообще. Заметив, что Битька, да и остальные, обернулись к нему, удивленные и настороженные необычным его поведением, Шез постарался с показушной легкостью соскочить с большого барабана, на котором грустил до того, и попытался разудало запеть. Однако это плохо у него получилось.
— Да что вы, в самом деле, братцы? Может, девчонку какую подцепил? Дело молодое… — тут Шез хотел симпровизировать что-нибудь к случаю, но обнаружил, что не может и сник. Да и вообще, если признаться, чувствовал себя дух кунгур-табуретки неважно — гитара-то исчезла вместе с оруженосцем. Очевидно, тот факт, что Шеза не потянуло за увозимым инструментом объяснялся мощной притягательной силой происходящего на сцене. Что и говорить, если даже звук кунгур-табуретки еще долго после ее отбытия царил на концерте, аккомпанируя голосу Битьки. А вот сейчас Шезу стало худо, и еще как худо. Извилины в его голове начали слегка путаться и расплываться, но при том противная мыслишка о смерти, точнее, может и не смерти, но о истончении и затерянии в тонких мирах, без материальной опоры, какой была для него гитара известной небезызвестным невысоким качеством продукции музыкальной фабрики города, знаменитого своими сталактитами и сталагмитами, была вполне отчетлива и нагоняла тоску.
Также вполне ясною была и догадка о «справедливой расплате»: увы, дух догадывался о мотивах исчезновения оруженосца, и не то, чтобы раскаивался, но весьма сожалел, если не о случившемся, то о последствиях. Хандра навалилась на Шеза большой неумолимой подушкой в грязной наволочке.
— Слушай, Бэт, сделал бы ты марихуаны на пару затяжечек, а еще лучше трехлитровую бутылку кристально чистой.
— Так ведь гитара у Рэна, — пробормотала не менее пришибленная Битька.
— Госпади-и…— проскулил по-старушечьи Гаррет, — Если б я только знал, что вот так будешь помирать, и никто и стакана не подаст… И это после всего, что я сделал для всемирного и отечественного рок-энд-ролла и даже, не побоюсь этого слова, для авторской песни… — дух, медленно сполз на пол, закатывая небольшие, но выразительные глаза. — Да! Да! — истерически вскинул он указательный палец. — Мне нечего стыдиться! Да, один раз на моем инструменте играли «Изгиб гитары желтой»! Ну И Что! — тут силы покинули измученный дух, и он хлопнулся в обморок.
Когда же беспредельно слабый, но со слегка просветлевшей головой дух повел сперва ушами, а потом приоткрыл один глаз, его моргающим очам предстала не самая утешительная сцена. Жестко сжавший челюсти Санди седлал Друпикуса, Аделаид окаменел в позе беспредельного отчаянья и вопрошания: «О! Боги за что?!», дядюшка Луи с мягким осуждением качал головой , единорожек плакал навзрыд, а Битька сидела на барабане, точь-в-точь повторяя недавнюю позу Рэна О' Ди Мэя.
— Как я понял, тут никто и не собирается меня спасать, — пробрюзжал он, кряхтя.
— Почему же?! Я как раз собираюсь этим заняться. Хотя и не стоило бы, — жестко заметил едва взглянувший на очухавшегося друга Санди. — Нужно вернуть Рэна с гитарой. Пока для вас обоих это плохо не кончилось.
Битька вскинула было с отчаянной надеждой голову, по пыльной щеке слеза прочертила влажную дорожку: возьми с собой. Но Санди только диковато глянул на нее, как на неведомую зверушку, и запрыгнул в седло. Дядюшка Луи еще раз недовольно покачал головой — теперь очевидно было, что осуждение предназначено не Битьке.
— Ну, допустим! Допустим мы виноваты! Господа присяжные заседатели! — цвет лица Шеза плавно переходил от бледно-зеленого к серо-стальному, однако даже в состоянии летаргического сна или клинической смерти у духа российского рокенролла хватит сил и ярости для выражения протеста. Шез вскочил и сотрясаясь неатлетического сложения фигурой гневно воззвал: Друзья! Мать вашу называется! Шовинисты! Фашиствующие милитаризованные скинхеды, вашу мать! С чего, спрашивается вас этак зашкалило? Вас переколбасило от того, что баба на гитаре играет? Или от того, что вы с ней на равных как с корешем, как с братушкой якшались? Феодалы недобитые… Или вы, как честные пионэры, возмущены фактом вопиющего обмана?! Так это правила ваши мелкопоместные виноваты! Нас тут, понимаешь, бесплотных и несовершеннолетних забросило к черту на кулички во враждебную среду без скафандров и парашютов — вертитесь, как хотите, а первые же попавшиеся друзья оказываются такими чистоплюями, что не способны простить даже маленького прегрешения. Которое к тому же совершено вынужденно, из чувства самосохранения !..
— Да не в этом дело! — с досадой и горечью перебил духа Санди. — В конце концов, у нас мозги не каменные — переварят и такую информацию. Но с Рэном, вот с кем погано получилось! Я понял, у вас в мире всякое бывает (хотя я бы с этим поборолся), но у нас, слава богу, мужчины — это мужчины, а женщины — женщины, и как Рэн справится с мыслью… Короче, если вы со мной, то нечего здесь рассиживаться!.. Хотя, хм, леди, положа руку на сердце, не ожидал я от вас: так хладнокровно и жестоко играть на чувствах человека, да еще в такие игры.
— Я не играла! Я… Я сама… Он… А может у меня первая любовь! — со слезами выпалила Битька — Но ведь судьбы миров …
Санди вдруг вздохнул , грустно улыбнулся и покачал головой:
— Знаете, леди… Знаешь, Бэт, мне все чаще приходит в голову, что судьбы мира решаются без особого шума и помпы, и совсем не на турнирах. И что для них очень большое значение имеют радость и печаль, праведность или грешность какого-нибудь просто человека. Да даже, может, от того, помог ли ты упавшему в ведро с водой жуку… Все. Поехали.
— А я вот думаю, что эти ваши мудрые из Белого Города на Холме вполне могли знать, что Беата — не парень, и это им совсем не помешало пропустить вас на второй тур… — заметил дядюшка Луи.
— А им это по фигу, — единорожка не упускал случая расширить свой словарный запас.
ГЛАВА 33
В юности мир рушится и восстает из пепла в считанные минуты. Несданный зачет сбрасывает с неба солнце и взрывает его в клочки, а улыбка незнакомой девушки на глазах красит траву в зеленый, а небо в ультрамарин. В более старшем возрасте мы тоже впадаем в отчаянье, но у нас есть спасительный опыт, который шепчет на ухо: подожди такое уже было, и ты, прикинь, до сих пор жив. Больно. Но, как у зубного, мы знаем, через полчаса — домой, таблетку анальгина и накрыться одеялом — все пройдет. К сожалению, это правило справедливо и для приятных моментов. И иногда думаешь, что поменял бы защищенность на беззащитность, чтобы уж все на полную катушку.
Рэн в полной растерянности сидел на ступенях, ведущих к воротам Белого города. То, что это именно Белый Город, казалось, не вызывало сомнений: город, сложенный из белого шершавого камня, стоял на холме, опоясанный такими же выбеленными солнцем и ветром каменными лестницами, как верхушка на пирамидке. На его приоткрытых воротах камнерезами выбиты были загадочные для Рэна знаки и символы, а колонны у ворот покрывало из того же камня кружево. В щель виднелся фрагмент залитой бледным лунным светом площади, замощенной узорными плитами. Лунным, потому что была еще ночь. Тоже белая.
