«Она не должна меня видеть», – решил Попсуев и поднялся во весь рост, но стукнулся головой о потолок, не удержался и скатился с кровати на пол, гукнувшись коленками об пол. Бабенка вскрикнула и выскочила в сени. «Надо же, – подумал Попсуев, – ее, должно быть, взволновала моя стать. Ну как от бабы скроешь стать, коль ей пришлось пред нею встать?»
* * *
Сергей очнулся и никак не мог сообразить, где он. Наконец понял, что уже утро.
– Проснулся? – зашла Татьяна. – Ну и спать ты горазд! Будила, не разбудила. Опять во сне кричал.
– Знаешь, кого я во сне видел? Ненашева. Всё такой же проходимец.
– Проходимцы не меняются. Свою не видел? Девчата встретили как-то, говорят, осунулась бедняжка… Вставай, девятый час уже. Я за Дениской. – Шаги Татьяны были слышны, пока не хлопнула подъездная дверь. И потом, казалось Попсуеву, он слышит ее шаги и даже видит, как она идет по двору, переходит дорогу, подходит к остановке троллейбуса…
И вдруг Сергей буквально подлетел над кроватью.
– Да что же это я! Ведь меня в НИЛ берут! – проорал он в открытое окно давно скрывшейся с глаз Татьяне.
Черная нитка
Железноводск понравился Сергею, но покидал он курорт с ощущением занозы в душе. Не потому, что провел три недели один как перст (он даже был рад этому, пил воду, вышагивал по терренкуру вокруг Железной горы, старательно принимал грязи, клизмы и ванны), а из-за двух неприятных эпизодов. Дней за пять до отъезда, задумавшись, он шел тихой улочкой, пиная камушек с таким чувством, будто это был его почечный камень. Обратил внимание на тощую кошку, которая, как собака, грызла мосол. Попсуев долго смотрел на нее, думая о том, что в принципе это он сам, только в кошачьей ипостаси. Прошел мимо дома, где Лермонтов провел свою последнюю ночь перед дуэлью, скорей всего повторяя слова Печорина перед его дуэлью с Грушницким (Сергей помнил их со школы): «И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я, в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие – мерзавец!.. И то, и другое будет ложно». А что есть истина? Интересно, тогда были бездомные кошки?.. А была ли дуэль?.. Мишель так и не разобрался в самом себе, а я? Что делал бы я, оказавшись на месте Лермонтова?» – подумал с тоской Попсуев и в момент, когда в памяти стала всплывать строка поэта «И в небесах я вижу Бога», услышал:
– Извините, не подскажете, как пройти к «Дубравушке»?
– Вон туда, вниз.
Женщина поблагодарила, и они каждый направился своим путем.
– Послушайте, – услышал Попсуев. – Вас можно на минутку? Извините.
– Да. – Сергей подошел к ней.
– Вы русский? – неожиданно спросила она.
– Да.
– Точно?
– Точно.
– На итальянца похожи. В церковь ходите?
– Иногда.
– В последний раз давно были, – утвердительно сказала незнакомка. – В нашу не ходили.
– Как сказать, – слукавил Сергей, удивляясь, что разговор не раздражает его. Случись он две минуты назад и будь на месте этой женщины любая другая… «Нашу церковь, а что тогда про «Дубравушку» спрашивала?»
– А я гречанка. На вас порча. Порча и сглаз.
– Что?
– Сильная порча и сглаз. Вы же сами замечали, что у вас не всё получается. Вроде всё хорошо идет, а потом бах!
– Замечал.
– Я «вижу», – предупредила возможный вопрос гречанка. – Мама ворожила. Ушла и этот дар передала мне вместе со своей расческой. Вы думаете о Толе. Он для вас означает многое.
– Да, Анатолий мой друг. Приятель, – уточнил Сергей. «Свиридов, что ли? Ну да, Алик – Анатолий».
– Ну вот, – удовлетворенно произнесла женщина. – Приятель. Друзей нет у вас. А в вашей семье или среди знакомых есть женатый вторым браком?
– Есть,
(«Кто бы это? Опять Свиридов!» – подумал Сергей).
– Вот там и сглаз. Вам сильно завидовали.
Попсуева взяло за живое: «Кто же это мне так завидовал, что наслал порчу? Та невзрачная? Но почему?» – этот вопрос возник не в нем самом, а словно извне ввинтился в мозг. «Опять другой?»
Гречанка была в добротной кожаной куртке, изящных сапожках. «Прикид не хилый у менады», – подумал Сергей.
– Попробую свести грязь с вас. – Менада достала из сумочки черное компактное Евангелие, выдернула из связки черных ниток одну. – На нитке завяжите три узелка.
Попсуев завязал. Она взяла нитку, помяла ее в пальцах, скатала в комочек, шепча что-то, вернула.
– Зажмите в кулак. Сейчас я помолюсь и как скажу, посмотрите: если узелки развязались, сняла с вас порчу и сглаз. Вечером в семь часов сожгите нитку, а завтра сходите в нашу церковь и поставьте восемь свечей Казанской Божьей Матери… Вы, конечно, святую воду в церкви не брали.
– Не брал.
– Вот. Значит и воду взять. Три дня пить и умываться ею.
Сергею было уютно в воркующем обволакивающем голосе ворожеи.
– А теперь повторяйте за мной. – Она стала нашептывать слова то ли молитвы, то ли заклинания, спросила его имя, проговорила его три раза, произнесла и имя Мария («Это мое имя»). Попсуев, мало чего понимая, повторял за нею.
– Посмотрите на нитку, – кончив, сказала она.
Сергей разжал кулак, разгладил нить. Узелков не было!
– Значит, запомнили? – Мария повторила еще всё, что должен был сделать Попсуев в церкви и дома.
Сергей хотел поблагодарить, но Мария упредила его: – Благодарить не надо. А вот чтобы всё сбылось, надо двадцать долларов дать.
– У меня десять.
– У вас еще есть, – сказал Мария. – Нужны две купюры.
Сергей вынул из кармана наличность: – Наши.
– Ничего, – сказала гречанка и без всякого смущения изъяла самую крупную банкноту. – Только никому не говорите, а то могут помешать.
Мария попрощалась, блеснув цыганскими глазами.
Попсуев перебирал в памяти все слова гречанки, сомневаясь в искренности ее слов.
«Неужто лоханулся? Поделом! – думал он. – Всё у нее было заготовлено: и Евангелие, и нитки в нем, и эта нитка без узелков в кулаке. Фокусница! Разве очищают за баксы? Хм, а куда же делся камушек?»
К вечеру Попсуева разобрала икота, которую он не мог унять ничем. «Вот и развязка скоро» – подумал он. К семи часам икота стала невыносимой. От нее содрогалось всё тело, и ничто не могло ее ни снять, ни утишить. Нитка вспыхнула, и по ней пополз как по бикфордову шнуру огонек. Положив нитку на раковину, Сергей смотрел, как она догорает, и от нее ползет запах как от свечи. Остаток нити Попсуев смыл в раковину. «Нет, это не та нить, на которой узелки, – подумал он, – та была черней и ровнее. Хотя она мяла ее в пальцах…» Зная подноготную многих фокусов, Попсуев, тем не менее, мухлежа «гречанки» не заметил. Икота мучила Сергея до полуночи, пока он, вымотавшись в конец, не принудил себя уснуть.
* * *
Утром икота не вернулась, и Попсуев забыл о случившемся и о том, что ему следовало сходить в церковь. Вспомнил через пару дней, когда на экскурсии в Кисловодске зашел в почти восстановленный Никольский собор. Экскурсанты ставили свечи, взирали на иконы и купол, перешептывались, и это не было похоже на молитву Господу. Сергей купил две тоненькие свечи, спросил у служки, куда их поставить «за упокой». Тот указал на квадратный столик у Распятия перед Крестом. Свечи не ставились, оплавлялись, изгибались, оседали, чернели, гасли…
«Да что же это? Что же?!» – чувствуя спазм в горле и подкатившие рыдания, Попсуев, оставив свечи не зажженными, выскочил из храма. Весь вечер он ходил убитый, каясь в том, что так редко вспоминал о почившей двенадцать лет назад матушке. И сожалея, что не помолился о ней в храме. Об отце Сергей не вспомнил, как и тот не вспоминал о нем уже десять лет.
А еще через пару дней в толкотне тесного аэропорта в Минводах Попсуев забыл свои курортные огорчения и помнил лишь лермонтовские места, в которых ответа на вопросы, мучившие поэта и его героя, тоже не нашел… Но и они, эти воспоминания, уже не грузили его, так как в мыслях он уже был в работе, которая ждала его две недели. Надо было уменьшать брак в десятом цехе и отрабатывать аванс.
Из «Записок» Попсуева
«…однако Свиридов гад. Прислал трех «менеджеров» разбираться со мной. Ладно бы по вежливому. Нет, ножички достали, полезли в шкаф. Я спросил: «Знаете, что Сирано с сотней таких, как вы, сделал?» Они: «Кто такой?» «Сейчас покажу!» – сказал я. Показал. Алюминиевый багет пришлось сорвать, он неплохо в руку лег. Двоих в больничку отправил, а третьему сказал: «Если Алик захочет поправить свое здоровье, жду его. Но долг не верну, уговора не было такого»…»
Сеанс магии с переодеванием
В ночь с четверга на пятницу Попсуеву приснилась незнакомая женщина. Она пахла летним дождем, отчего было беспричинно радостно, как в детстве. Всю пятницу Сергей провел в страшной рассеянности. Ничего не ладилось, всё валилось из рук.
Утром в субботу Попсуев проснулся на рассвете, тяжелый и разбитый. Выпил кофе, написал записку «Я на рынке» и вышел из дома. Возле подъезда от ночного дождя образовалась лужа. Вдохнул сырой, с гнильцой и легким запахом псины воздух сентября. Постоял, прислушиваясь к звукам. Было пасмурно, с деревьев падали капли, шлепая или звонко булькая. Перешел дорогу и побрел по парковой аллее. Асфальт был устлан трупами и полуживыми крысами, которые ещё шевелились и издавали сиплый чавкающий звук. Оторопь взяла его, пока он не понял, что идет не по крысам и их трупам, а по разбухшим от дождя большим серым листьям.
