Между тем, ко двору приехал человек, который также мог иметь право требовать благорасположения королевы по причине опасности, которой из-за нее подвергался. Это был друг Сен-Мара, тот самый Фонтрайль, который бежал под предлогом, что не хочет терять свою голову не потому, что он ее жалеет, но потому, что когда ее отрубят, то, смотря на него спереди, все будут видеть его горб, который, по милости головы, нельзя было видеть иначе, как смотря на него сзади. Но против своего ожидания Фонтрайль был встречен холодно — королева только позднее вспомнила, что он был тем самым человеком, который секретно был послан в Мадрид для подписания договора, отдававшего Францию во власть Испании. Фонтрайль рассчитывал на влияние герцога Орлеанского, но герцог, который не совсем еще опомнился от своей борьбы с кардиналом Ришелье, держался со своим новым фаворитом аббатом Ла Ривьером в стороне и, как казалось в то время, отошел от политических интриг.
С другой стороны, два человека, игравшие такую важную роль во время Луи XIII и которым за их услуги кардинал Мазарини обещал оставить их должности, неожиданно впали в немилость. Мы говорим о де Шавиньи и Бути лье.
Просим читателей вспомнить о том вечере, когда Беринген пришел к Мазарини, игравшему в карты с де Шавиньи у командора Сувре, объявить, что королева делает его споим первым министром. Мазарини, несмотря па дружеские условия, заключенные им с де Шавиньи, принял, как мы видели, предложение Берингена, не заботясь, по-видимому, о выгодах своего товарища. Де Шавиньи напомни.'., с упреком кардиналу о взаимных обязательствах, по Мазарини защищал себя слабо, что произвело между ними отчуждение. В скором времени де Шавиньи узнал, что должность Бутилье, его отца, управлявшего министерством финансов, была по желанию Мазарини отдана Байелю и д'Аво. Тогда он не захотел более оставаться под влиянием человека, предавшего старую дружбу, и подал прошение об отставке, которое и было принято. Далее де Шавиньи с разрешения регентши продал свою должность Бриенну, который и занял его место в Совете в качестве статс-секретаря.
Все эти недовольные лица, начиная с г-жи д’Отфор и кончая де Шавиньи, столпились около герцога де Бофора, который с того времени, как королева назвала его «самым честным человеком королевства» и вверила охрану Луи XIV и его брата, возмечтал о будущем своем положении, но лишился его в пользу принца Конде. К тому же, герцог де Бофор был влюблен в тещу г-жи де Шеврез, г-жу Монбазон, которая была и моложе, и красивее своей невестки: наконец, мы помним, что герцог Бофор обещал г-же де Шеврез не отделять ее интересов от своих.
Скажем несколько слов об этом руководителе партии, игравшем столь важную роль во время Фронды и достигшем такой популярности, что история сохранила за ним прозвище «базарного короля», данного ему парижанами.
Франсуа Вандом, герцог де Бофор, второй сын Сезара герцога Вандома, незаконного сына Анри IV и Габриэль д’Эстре, был красивым, даже женоподобным молодым человеком, походившим со своими длинными белокурыми волосами скорее на англичанина. Бесконечно храбрый и всегда готовый на самые отважные предприятия, но без настоящего воспитания и грубый в речах, он имел все качества, противоположные герцогу Орлеанскому, который будучи весьма учен и красноречив, никогда не отваживался ни на какие предприятия, а если и решался на них, то действовал трусливо. Поэтому на счет этих двух принцев были сочинены следующие стихи:
Бофор в сраженьи ужасает,
Его боится в битве всяк:
Когда ж о чем-то рассуждает,
То смысла не ищи никак.
Бофор, умевший средь сражении
Столь славу громкую стяжать,
Уж лучше пусто без рассуждений
Изволит шпагу обнажать.
Коль нам полезным быть желает,
Пусть не надеется па речь;
Сим даром он не обладает,
Возьмется лучше пусть за меч.
Когда Гастон наш рассуждает,
Не затрудняется в словах.
Зачем Бофор умом хромает?
Зачем Гастон труслив в боях?
Скажем более, часто в разговоре герцог де Бофор употреблял одно слово вместо другого — об одном человеке, получившем контузию, он сказал «конфузил»; однажды, встретив г-жу Гриньан в трауре, он сказал об этом: «Я видел сегодня г-жу Гриньан, она имела очень печальный вид», но вместо lugubre (печальный), он сказал lubrique (похотливый). Поэтому и г-жа Гриньан, со своей стороны, описывая одного немецкого вельможу, заметила: «Он очень похож на герцога де Бофора, только лучше его говорит по-французски».
С каждым днем партия, не сговариваясь признавшая герцога де Бофора своим главой и состоявшая, как говорил позднее кардинал Рец, «из четырех или пяти меланхоликов, которые думали только о глупостях», все более усиливалась. Де Бофор ничем не пренебрегал, чтобы заставить о себе думать, как об умном и опытном заговорщике. «Совещания производились не к месту», пишет все тот же кардинал Рец, а «свидания назначались без цели», даже охоты имели нечто таинственное. Пo этой причине народ, почти всегда точный в своих выражениях, назвал заговорщиков «партией Важных». Недоставало только случая, чтобы этой партии можно было показать себя, и случай не замедлил представиться. Однажды вечером, когда у г-жи Монбазон собралось много гостей, в числе которых имелось несколько важных лиц, служанка, проходя через зал, нашла на полу два письма, которые тотчас отнесла своей госпоже. Письма имели любовное содержание, но не были подписаны. С их содержанием нас знакомит в своих записках принцесса Монпансье.
I
«Я более сожалела о Вашей перемене в отношении ко мне, если бы считала себя недостойной продолжения нашей любви. Признаюсь, что пока я считала любовь Вашу истинной и пламенной, моя любовь приносила Вам в жертву все, чего Вы желали, теперь не ожидайте от меня ничего более, кроме почтения, которым я буду обязана Вашей скромности. Я слишком горда, чтобы разделять страсть, которой Вы так часто клялись.., и в наказание за небрежность, которую Вы оказывали нашим свиданиям, я прерываю с Вами всякие отношения. Прошу Вас не приходить ко мне более, поскольку я не имею более власти от Вас этою требовать!»
II
«Что же Вы думаете после столь продолжительного молчания? Разве Вы не знаете, что та самая гордость, которая сделала меня чувствительной к нашей прошедшей любви, запрещает мне сносить ее притворное продолжение? Вы говорите, что мои подозрения и мое неровное с Вами обращение делают Вас несчастным человеком. Уверяю Вас, что я нисколько этому не верю, хотя и не могу отрицать того, что Вы истинно меня любили, равно как и Вы должны сознаться, что достойно вознаграждены за то моим к Вам уважением. В этом отношении мы оба правы, и я останусь к Вам столь же благосклонной впоследствии, если Ваше отношение будет соответствовать моим намерениям. Вы найдете их не слишком неосновательными, если действительно питаете ко мне страсть, и препятствия видеть меня еще более усилят ее, вместо того, чтобы ослабить. Я страдаю от того, что невольно люблю, а Вы — от того, что слишком любите. Если верить Вам, то мы переменимся: я найду спокойствие, исполняя свою обязанность, а Вы должны перестать меня любить, чтобы сделаться свободным. Я не обращаю внимания на то, что забываю, как Вы провели со мной зиму и что я говорю с Вами также откровенно, как я это делала прежде. Надеюсь, что и для Вас это будет хорошо и что я не буду сожалеть о том, что решила об этом более не думать. Я не буду выходить из дома три или четыре дня подряд, и меня можно будет видеть только вечером, вы знаете, почему».
Письма не оставляли сомнений в том, в каких отношениях состояли адресат и адресант; впрочем, они не были подписаны. Прочитав письма, г-жа Монбазон стала утверждать, что они написаны г-жой Лонгвиль, с которой она была в большой вражде, и что Колиньи, ухаживавший за ней, выронил их из кармана.
Г-жа Лонгвиль, о которой мы уже говорили, но которую мы в первый раз выводим на сцену, это та самая Анна Женевьева де Бурбон, родившаяся, как и герцог Энгиенский, во время заточения принца Конде в Венсенском замке. Подобно своей матери, Шарлотте Монморанси, она считалась одной из красивейших и умнейших женщин, а дом ее привлекал самых образованных людей, о чем пишет, например, Вуатюр в своих письмах. Но несмотря на красоту, ум, богатство и титулы, она была несчастна, так как по желанию отца была выдана замуж за старика, которого ненавидела и который, по странной игре случая, был без ума влюблен в г-жу Монбазон, что еще более усиливало вражду между этими двумя женщинами.
Несмотря на огромное число поклонников, чем она была особенно обязана, как говорят современники, своим бирюзовым глазам, г-жа Лонгвиль вела себя очень умно — никто не мог сказать о ней ничего худого. Поэтому обвинение г-жи Лонгвиль произвело фурор. Красотой, умом и равнодушием г-жа Лонгвиль нажила себе много врагов и завистников, которые сами, быть может, и не верили клевете, но кричали громко и всячески распространяли нелепую молву. Наконец, после всех других, как это обыкновенно бывает, узнала о клевете сама г-жа Лонгвиль. Зная свою невиновность и будучи убеждена, что нелепость обвинения обнаружится сама собой, г-жа Лонгвиль не захотела оправдываться, но принцесса, ее мать, женщина гордая и высокомерная, не оставила клевету без внимания и просила королеву наказать г-жу Монбазон за оскорбление принцессы крови.
