– Теперь я понимаю, почему наше правительство не расположено предоставлять гражданство твоим соотечественникам. Появится еще пара десятков русских, и они скупят весь континент.
Но Подрезов все же получил паспорт гражданина Южно-Африканской Республики. Это не было нужно ему, но бизнес требовал, чтобы к нему относились, как к равному. Теперь он легко пересекал границу и посещал Ботсвану почти еженедельно. Его дом стоял пустой, только на полу перед раскладушкой лежали огромные когти Мокеле. Иногда Виктор думал прихватить с собой один из них или парочку: вот ученый мир удивится, увидев не окаменелые отпечатки существовавших доисторических животных, а самые что ни на есть свежие свидетельства. Но подобные мысли он сразу отбрасывал – кому нужна сенсация? Понаедут экспедиции, толпы журналистов, телевидение, киношники. А так хотелось сохранить этот уголок нетронутым. Уже то, что он сам нашел здесь золото, ставило под угрозу разрушения привычную жизнь местных жителей. Но все же именно они трудились на карьере вместе с несколькими специалистами-тсвана, которым тоже очень не хотелось, чтобы там орудовали европейцы и прочие посторонние люди.
Недели пролетали, месяц шел за месяцем, и вот однажды, включив спутниковый российский канал, Виктор увидел знакомое лицо. Высоковский, сидя в плетеном кресле, говорил о робости российских парламентариев, не принимающих радикальных законов, о просчетах исполнительной власти. Над Вовкиной головой шумели сосны, белочка прыгнула на стол и наклонилась над блюдцем с арахисом. Камера задержалась на ней, а потом снова лицо Владимира Фомича крупным планом.
– Нельзя терять время, – говорил он, – потому что сейчас замечательная эпоха. В студенческие годы я мечтал о переменах, разработал даже план реформирования советской экономики, многое из того, что я тогда предложил, попытались реализовать уже другие люди, но…
Высоковский развел руками, белка спрыгнула со стола, а ведущая программы одернула мини-юбку.
– Когда-то я вместе с лучшим другом создавал то, что теперь называют империей Высоковского. Непонятно, откуда только брались силы? Ведь без выходных, без отдыха, пара часов в день на сон, а то и вообще без него. Мы тогда были двужильными, потому что верили – все в наших руках и нам по силам изменить мир.
Вовка повертел в руках ручку «Parker» и вздохнул:
– Теперь ни друга, ни семьи. Я одинок, но все равно верю: не все еще потеряно. Сейчас замечательное время, и не надо его терять.
Началась реклама. Подрезов подошел к стеклянной стене, за которой был огромный балкон, а за ним уже океан и ночь. Весь день сегодня моросил дождь; вот и сейчас он сидит – все стекло в мокрых разводах; капли огромные – какой-то неправильной формы, почти мягкие. «Да это же снег!» – удивился Виктор. Он раздвинул стену и вышел навстречу ветру: действительно, мокрый снег с дождем. Что поделаешь, осень. «А в России сейчас весна», – подумал Подрезов и только теперь понял, что устал. Устал не от работы, а от разлуки. Семь лет назад дождливой ночью он уезжал неизвестно куда и теперь вот стоит на другом конце света, под чужим снегом, падающим с чужого неба. И хорошо, что сейчас не видно на нем незнакомых звезд, а то было бы совсем тошно.
2
Дверь открыл незнакомый смуглый парень.
– Вам кого? – спросил он, но потом, видимо, догадавшись, крикнул в пространство маленькой квартиры: – Таня, к тебе!
Из комнаты выглянула кудрявая головка. Бывшая жена показалась и тут же исчезла. Слышно было, как скрипнула дверца шкафа: домашний халатик был заменен на короткое обтягивающее платьице, а парень, не отходя от порога, все же протянул гостю руку:
– Роберт.
Подрезов пожал, но представляться не стал – его и без того узнали. Он еще раз взглянул на парня и усмехнулся: Робертов в Южной Африке хоть пруд пруди, а вот армян там нет. Наконец в коридор выскочила ничуть не изменившаяся за эти годы Татьяна и махнула рукой: «Заходи!» Только после этого ее новый муж впустил Виктора с его сумкой.
Втроем сидели за столом и пили армянский коньяк. Стол ломился от бананов, апельсинов и ранней черешни, но все это и в Африке надоело.
– Грибочков или огурцов соленых у вас нет? – спросил Подрезов.
Татьяна посмотрела на парня, и тот помчался к холодильнику.
– Ты пойми, – стала объяснять бывшая жена, – тебя столько времени не было. Не могла же я…
– Да ладно, – махнул рукой Виктор.
Татьяна посмотрела на вошедшего Роберта, и тот напрягся под ее взглядом.
– Банку груздей подарите, и на том спасибо, – подмигнул парню Подрезов.
– Нет, – не поняла Таня, – мы не против, только с финансами сейчас у нас туговато.
– Я сказал: ничего не надо, – успокоил ее Виктор, – еще рюмочку выпью и уйду, чтобы вам не мешать. Кстати, в сумке подарки для тебя, сувениры разные.
Он осматривал знакомое пространство, замечал перемены, но боли никакой не было: это все уже не его. Квартира, как и прошлое, связанное с проживанием здесь, перестали волновать, словно те годы уже не принадлежали ему, растворились во мраке, из которого он однажды вышел, чтобы отправиться к Вовке Высоковскому, и нашел у него в доме свою жену.
– Какая сумочка! – восхищалась Татьяна. – И туфельки в комплект. Под крокодилову кожу, – сказала она уже специально для Роберта.
– Пиджачок кожаный неплохой, – примеряла обновки бывшая жена, – только почему он такой пятнистый?
– Из тигрового питона, – объяснил Подрезов.
– Ой, – не слушала его Татьяна, – гарнитурчик! Колье, браслет и перстень. Посмотри, Роберт, какая красивая красная бижутерия.
– Это пиропы – красные гранаты.
Виктор встал из-за стола, взял так и не открытую банку соленых груздей и сказал:
– Ну, я пошел.
К выходу его провожал один Роберт. Прощаясь, он протянул руку, надеясь уже больше никогда не увидеть Подрезова.
– Пока, – крикнула из комнаты бывшая жена, – ты заходи, если что. А лучше – звони! Номер телефона, надеюсь, не забыл?
Дверь в прошлое захлопнулась за спиной, и, спускаясь по лестнице, Виктор усмехнулся: «Конечно, забыл. И вспоминать нет нужды».
Во дворе копался в двигателе «шестерки» бывший сосед.
– Привет, Виктор! – поздоровался он так просто, как будто они только вчера виделись в последний раз. – Вот, хотел на стоянку перегнать, а она, проклятая, опять не заводится.
Семь лет назад, когда его автомобиль был почти новый, он так же не хотел заводиться.
– Ты понимаешь, – начал объяснять сосед, – мы с женой сегодня в Турцию улетаем. А эта, – он пнул ногой в колесо, – опять за свое. И жена тоже: хочу в Турцию, хочу в Турцию. Тысячу долларов на путевки истратили – лучше бы другую машину купили. Кстати, где твоя «девятка»?
Подрезов пожал плечами. Он даже забыл, что у него был когда-то такой автомобиль.
– Зачем нам Турция? – неизвестно кого спрашивал сосед. – Что там хорошего? Море и у нас есть. Ложись на песочек, закрой глаза и представляй, что ты в Турции или в Южной Африке. Так ведь?
Виктор кивнул, соглашаясь, а потом сказал соседу:
– Иди домой, собирайся. Я пока посмотрю, в чем дело, потом, если не против, отвезу вас в аэропорт. Заодно и машину у тебя куплю.
– За сколько? – спросил сосед.
– Сколько скажешь.
– Тысяча долларов, – быстро проговорил человек, которому не нужна была никакая Турция.
– Договорились, – кивнул головой Подрезов.
А сосед возмутился:
– Что ты головой все время трясешь? Может, она и не стоит этих денег.
Но Виктор достал из кармана бумажник.
– Вот полторы тысячи немецких марок. В Турции их выгоднее менять, чем доллары: по кросс-курсу это…
Но тут же он махнул рукой, показывая соседу, чтобы тот шел домой, и полез снимать крышку трамблера. Он уже почти сутки был на родной земле – достаточный срок, чтобы понять: ничего здесь не изменилось. Одно оставалось неопределенным: чем он здесь будет заниматься. Подрезов думал об этом по дороге в аэропорт и потом, когда, помогая соседям, нес их чемоданы к таможне. Вернувшись к старенькому автомобилю, продолжал размышлять об этом. Пришел в себя только тогда, когда в бок теперь уже его «шестерки» въехал мощный «геленваген». Только что прокололи все четыре колеса, а теперь вот и это. Когда ребята с бычьими шеями борцов-тяжеловесов скрутили его и повалили на траву газона, не было никакой злости. Только какая-то отчаянная радость, как в детстве, когда надо было заступиться за хилого Вовку Высоковского. «Все, как и прежде», – думал Виктор, слизывая кровь с разбитых губ. Вокруг уже стояли люди, выражая свою солидарность и моральную поддержку в его неравной борьбе с новыми русскими. Но тут же сочувствующие решили отойти подальше, потому что кортеж возвращался. Подрезов был уже готов ко всему, но когда он, оказавшись внутри лимузина, увидел там Владимира, то растерялся. Но друг детства бросился ему на шею, и это добило окончательно. Как-то само получилось, что Виктор напросился к Высоковскому водителем, хотя друг детства ничего подобного не предлагал. Но, в конце концов, легче будет понять новую российскую действительность, проведя несколько дней рядом с известным олигархом, хотя бы и в должности шофера. Вечерами, возвращаясь домой в снятую им небольшую квартирку, Виктор звонил Ван Хейдену или Свену, реже Жулейт, потому что та могла говорить долго, а перебивать ее он не хотел. Хотя обычно он подключал привезенный с собою мобильник к компьютеру и распечатывал присланные девушкой факсы. В длинных письмах она подробно рассказывала о том, что он и так хорошо знал: что, приезжая в родную деревню, она не может теперь раздеться, и остается в бикини, только когда купается в реке, что теперь благодаря ей все женщины в деревне носят платья, а мужчины – шорты и рубашки-сафари. Может быть, не всем это нравится, но люди привыкли. Особенно по душе ее землякам пришлись солнечные очки, некоторые даже спят в них, а дедушка, впервые посмотрев сквозь них на солнце, сказал только:
