Он повел свою рыжекудрую богиню через просторный передний дворик в заднюю, закрытую от посторонних часть дома, где располагались старый дворец и зенана. Повел вверх по широким ступеням — девушка молчала, как шотландская мышь, как назвал ее Беркстед. Правда, глаза ее были широко распахнуты, когда она внимательно разглядывала внушительный фасад дворца. Запрокинув голову, любовалась прихотливой филигранью балконных решеток на верхних этажах, так что пришлось придерживать рукой шляпку, чтобы удержать на месте.
— Вон те маленькие купола на крыше, — пояснила она, заметив, что он смотрит на нее. — Как будто на здании, на каждом углу, надеты шляпы. Такие маленькие шлемы.
Он улыбнулся ее забавному описанию.
— Это чаттра — слово означает «зонтик», — маленькие открытые павильоны, откуда бегума и полковник могут любоваться видами города и сельской местности. Бегуме особенно нравится смотреть оттуда на городскую мечеть, Джама-Масджид, и слушать, когда с ее высоких башен раздается призыв к молитве.
В следующую минуту они миновали резные деревянные двери личных покоев и вошли во внутренний дворик, откуда он повел ее по лестнице на украшенный занавесями балкон. Ясные серые глаза Катрионы Роуэн горели любопытством и восторгом, но шаг замедлился, стоило им приблизиться к балкону и подойти к низкому дивану, где на подушках полулежа расположились полковник, его бегума и их младшая дочь Мина.
Сделав «салам» в знак приветствия, Томас повернулся и указал на гостью.
— Бегума Наваб Нашаба Нисса, я вручаю тебе мисс Катриону Роуэн из Шотландии.
Бегума любезно кивнула, принимая довольно неловкий, нервный «салам» мисс Роуэн, однако пришла в восторг, когда девушка присела в низком изящном реверансе, достойном самого короля Георга Английского.
— Как мило, — сказала она, безмятежно улыбаясь.
Катриона поднялась и повернулась к дочери Бальфура.
— Бегума Мина.
Ослепительно улыбнувшись, Мина взмахнула рукой в изящном жесте приветствия. Мисс Роуэн присела в реверансе не так низко, как перед бегумой, но едва ли это можно было заметить. Каковы бы ни были претензии леди Саммерс относительно происхождения и воспитания племянницы, ее манеры были безупречны.
— Для меня честь быть приглашенной к вам.
Мина быстро встала — зашелестели шелка, зазвенели драгоценные украшения, которые покрывали ее от макушки до выкрашенных хной пальцев ног. Она явно хотела поразить гостью. Подойдя, она взяла Катриону за руку.
— Брат мой, что за сокровище вы к нам привели.
— Вы льстите мне, ваше высочество, — сказала Катриона. — Но именно эти слова я сказала, когда меня представили савару Танвиру Сингху, — что он привел сокровище ко мне.
Мина отмахнулась от произнесенного Катрионой пышного титула, как Томас и надеялся.
— Полно! Нам предстоит стать подругами, так что между собой обойдемся без титулов. Мне будет очень приятно произносить ваше имя — Катриона. Как будто колокольчики звенят!
«И на вкус, как спелый гранат».
Должно быть, он высказал свою мысль вслух, потому что Мина обернулась к Томасу с лукавой улыбкой.
— И вы так думаете, брат мой? Не правда ли, у нее восхитительное имя?
Томас просто поклонился, соглашаясь с Миной, надеясь отвлечь ее внимание. Но та еще не закончила с ним:
— Катриона так на нас смотрит, удивляясь, отчего я называю вас братом! Танвир Сингх мне брат — не по крови, но по духу. Я знаю его с тех пор, как девочкой жила здесь, проводя дни беспечной юности.
Мина почти безукоризненно владела английским, лишь едва заметная мелодичная интонация выдавала тот факт, что эта смуглокожая красавица лишь наполовину англичанка. С точки зрения некоторых, она англичанка даже больше, чем мисс Катриона Роуэн, с ее ирландско-шотландской манерой использовать местоимения. И уж точно больше, чем Танвир Сингх, в чье английское происхождение вообще трудно было поверить, хотя его отец был графом.
— Твои дни, Мина, и сейчас не назовешь полными забот, — поддразнил он ее.
— Это говорит о том, что ты ничего не знаешь про мир женщин. Ничего об интригах зенаны.
— Должна признаться, я и сама ничего об этом не знаю, — сказала Катриона. — Я в первый раз в таком месте. И тут гораздо красивее, чем я могла себе вообразить.
— Тогда нужно сделать так, чтобы этот визит был первым в череде многих последующих. Потому что в доме моей матери есть на что посмотреть, кроме этой части дворца. Тут есть и сады, и бассейны, и фонтаны, которых мы с вами еще не видели.
При упоминании садов и фонтанов мисс Роуэн покраснела, припомнив, возможно, свое вторжение в личное пространство хозяйки дома, и украдкой бросила на бегуму встревоженный взгляд. Но эта дама лишь улыбнулась, ни словом не обмолвившись о непрошеном визите, пока Мина продолжала щебетать.
— Вы должны войти в наш мир и увидеть его своими глазами, чего не дано Танвиру Сингху.
— Не дано? Тогда почему он сейчас здесь, если это не разрешается?
— Он может приходить по приглашению моей уважаемой матушки. Но зенана — место только для женщин. Сюда не допускаются мужчины, с их громкими голосами и грязью, которую они несут с улиц.
— Я знаю, когда мне следует уходить. — Сложив ладони, Томас поклонился. Но улыбка не сходила с его лица — улыбка, которая, как он надеялся, скажет Катрионе, что он уходит лишь потому, что его попросили, но не потому, что так хотелось ему самому. — Тебе нужно лишь послать за мной, когда твой визит подойдет к концу, мисс Роуэн. Я провожу тебя назад в резиденцию.
Ее щеки окрасил милый румянец.
— Благодарю, хазур.
— А тем временем, — подал голос полковник, деликатно кашлянув, чтобы привлечь внимание Томаса, — надеюсь, Танвир Сингх, вы отправитесь со мной в мои покои, где дамы не смогут мною командовать. — Поцеловав жену и дочь, наставник повел его из дома.
Томас сосредоточился лишь на том, чтобы не думать, чем сейчас может быть занята мисс Катриона Роуэн в обществе бегумы и Мины. Он уселся рядом с полковником на диван в его любимом убежище: в тени возле фонтана.
На сей раз полковник заговорил по-французски.
— Теперь, когда мне снова — хотя бы ненадолго — удалось завладеть твоим вниманием, я скажу, что прошлой ночью у меня с резидентом состоялся очень интересный разговор.
— Надеюсь, он прислушался к вашему совету?
— Терпение, Танвир Сингх. — Полковник Бальфур поднял взгляд к бледно-голубому небу, проглядывающему сквозь листву деревьев у них над головой, словно к бездонному источнику безмятежного спокойствия. — Он сокрушался из-за плохой работы своего отделения. Конкретнее — обвинял меня, бывшего начальника, в попустительстве бездействию и неэффективности.
