Суворов праздновал свои именины в Бырладе; ему исполнилось шестьдесят лет. Служили молебен с провозглашением многолетия. Потом последовал особенно торжественный вахтпарад. Заметили, что именинник не в духе: не пожелал сам читать за церковной службой «Апостола», не раз за службой срывался с места, подбегал к певчим, бранил их и громко поправил попа, когда тот что-то прочел не так. И вахтпарадом остался недоволен: вместо обычной похвалы солдаты услышали чуть ли не первый раз от Суворова хулу вахтпараду. Особенно рассердило его поведение подполковника Остен-Сакена. Недавно прибыв из столицы, барон Остен-Сакен рассчитывал сразу получить батальон. Суворов медлил с назначением, присматриваясь к новичку. На вахтпараде Остен-Сакен командовал батальоном в первый раз. В учебную атаку батальон шел примерно, но в конце атаки произошел конфуз. Ряды расстроились, что, вообще говоря, за грех у Суворова не считалось. Остен-Сакену это не понравилось: он любил прусский строй. Когда батальон остановился, батальонный приказал солдатам, выбежавшим далеко вперед, после команды «стой» равняться по отставшей массе батальона. Барон не знал или забыл суворовское правило: следовало подтянуть весь батальон к тем солдатам, которые после атаки оказались впереди.
Суворов, разбирая вахтпарад, обратился к солдатам:
– Плохо, братцы! Сижу я с вами в мокрой дыре, учу вас без палок и чудес. Чего бы! Учил я вас отступным плутонгам[140]? Для чего они надобны? Ни шагу назад, чудо-богатыри, хоть один впереди – к нему. Вперед, не выдавай! Бодрость. Смелость. Храбрость. Победа. Слава!
После отдачи пароля Суворов пригласил всех офицеров к себе на обед. «Суп вавилонский, ассирийская каша, французский пирог с грибами. Ром-гром. Чай» – такое было объявлено меню. Каждого из приглашенных просили захватить с собой прибор: ложку, вилку и нож.
В небольшой зале дома, где жил Суворов, солдаты под командой Дубасова составили несколько столов, накрыли собранными у соседей скатертями, вперемежку белыми, суровыми и цветными, расставили тарелки, кому оловянные, кому фарфоровые, кому из серебра. Разнокалиберные чарки красовались перед приборами. Посредине стола стояла незатейливая закуска: дунайские сельди, копченая тарань, грибы и блюда с черным солдатским хлебом, нарезанным большими ломтями. Стульев, занятых у соседей, все же не хватало, их дополнили простыми скамейками и табуретками. В углу жарко пылал камин. Комната до тесноты наполнилась гостями. В ожидании хозяина гости беседовали стоя. Молодежь, смеясь, точила принесенные с собой ножи и шутливо фехтовала ими, как шпагами. Полковник Мандрыкин, адъютант Суворова, исполняя обязанности церемониймейстера, указал гостям их места, соображаясь с чином. Хозяйское место и стул рядом остались без назначения.
Окинув последним взглядом сервировку стола, полковник Мандрыкин сделал знак гостям и отправился пригласить к столу именинника. Гости притихли. Вошел Суворов. Одетый на вахтпараде в серую куртку из солдатского сукна Суворов явился к обеду в мундире генерал-аншефа, украшенном всеми своими орденами, в орденской георгиевской ленте через плечо. Он молча поклонился гостям и обвел их взором из-под опущенных век: Суворов кого-то искал…
– Барон, пожалуйте сюда! – сказал Суворов, найдя в ряду гостей Остен-Сакена, и указал на стул во главе стола, а сам, по обычаю, сел справа, на углу.
Остен-Сакен вспыхнул, поклонился и занял указанное ему место. Гости шумно рассаживались за столом, громко болтая. Суворов требовал, чтобы гости у него за столом непрерывно говорили. По знаку Мандрыкина наступила тишина. Два гренадера вошли в пиршественный зал, неся на подносе большое ведро с водкой. За ними шел с «крючком» в руке седой капрал Фанагорийского полка Припасов. Зачерпнув «крючком» водки из ведра, капрал налил первую чарку Остен-Сакену, вторую – Суворову. Затем наполнились по очереди и чарки гостей. Суворов следил за тем, чтобы при этом не нарушалось старшинство. Припасов знал всех гостей и не сделал ошибки.
Два курьера
Суворов встал, поднял чарку и произнес тост за здоровье императрицы. Гости закричали: «Ура!» Близ дома грянула пушка. Стекла в окнах зазвенели. Капрал налил по второй чарке, и под громовой раскат выстрела по приглашению Суворова выпили за здоровье Потёмкина. Настала очередь тоста за здоровье хозяина. Снова наполнились чарки. Дверь растворилась, в зал вошел Прохор с серебряным подносом в руке – на подносе лежал пакет. Он торжественно возгласил:
– Прибыл курьер от светлейшего князя Таврического, фельдмаршала Григория Александровича Потёмкина с письмом к его сиятельству графу Александру Васильевичу Суворову-Рымникскому!
Суворов взял пакет, вскрыл и пробежал письмо глазами. Затем прочел вслух:
– «Ваше сиятельство! Милостивый друг Александр Васильевич! Поздравляю Вас, граф, со днем тезоименитства Вашего в день славного полководца русского Александра Невского, имя коего своими победами Вы носите с великой честью. Не нахожу слов изъяснить, сколько я чувствую и почитаю Вашу важную службу. Молю Бога за Ваше здоровье, да хранит он Вас, граф, на многие-многие лета.
Григорий Потёмкин»
Мандрыкин поднял чарку за здоровье именинника. Раздались крики «ура!». Подали пироги с грибами и «вавилонский суп», то есть щи из кислой капусты. Все принялись за еду с аппетитом. Перед Суворовым поставили два отдельных горшочка: с «ассирийской», то есть гречневой, кашей и с тем же «вавилонским супом». Чарки наполнялись и пустели уже без соблюдения старшинства. Припасов наливал тем, кто хотел. Остен-Сакен опрокидывал чарку за чаркой.
Закурили трубки. Принесли бутылки с ромом, чай и кипяток в закопченных медных чайниках. Об имениннике забыли. Суворов достал из кармана табакерку, понюхал и заговорил с Остен-Сакеном по-немецки.
– Господин барон, ведь вы и ваши предки – рыцари Ливонского ордена? Тевтоны?
– Возможно, граф. Наша фамилия весьма обширна. Сакены служили в разных странах.
– Вы знаете, господин барон, кто был Александр Невский, имя которого я ношу?
– Да, граф.
– Вы, конечно, слышали про сражение на Чудском озере?
– Конечно! Это сражение было в тринадцатом веке, если не ошибаюсь.
– Рыцари были разбиты наголову. Почему? Как вы думаете?
– Я думаю, что они оказались слабее.
– Почему же?
– Строй русских в этой битве оказался для них почти новостью. А русские уже знали тевтонский клин.
– Не по полену клин, господин барон.
– Вы совершенно правы, господин генерал.
Беседа Суворова с Остен-Сакеном прервалась. Внезапно вошел солдат и громко доложил:
– Курьер от его светлости фельдмаршала!
– Второй курьер?!
Возгласы изумления сменились тишиной.
Прибытие второго курьера из главной квартиры действующей армии означало нечто чрезвычайное. Получив утром первое письмо, Суворов догадался, что в нем, наверное, одни поздравления, и поэтому согласился на придуманный Мандрыкиным церемониал: вскрыть и прочесть письмо фельдмаршала во время именинного обеда.
– Позови курьера сюда, – приказал Суворов.
Все взоры обратились к двери. Вошел забрызганный по пояс дорожной грязью ординарец «светлейшего», сержант Пахомов. Он явился к Суворову по форме и протянул пакет. На этот раз Суворов вскрыл пакет без всяких церемоний. В нем заключалось предписание фельдмаршала.
«Турецкая флотилия под Измаилом почти вся истреблена, – писал Потёмкин, – остается предпринять на овладение городом, для чего, Ваше Сиятельство, извольте поспешить туда для принятия всех частей в Вашу команду».
Суворов вскочил, кинулся обнимать и целовать ординарца, пачкая свой мундир о его забрызганный грязью плащ.
– Дубасов, пирогов! – кричал Суворов. – Припасов, водки! Садись, мой друг. Вот уж истинно получил я подарок! Вот спасибо тебе, друг любезный! Садись, закуси, выпей. Ведь я сегодня именинник…
Усадив курьера к столу, Суворов воскликнул:
– Господа офицеры!
Все смолкли, ожидая, что Суворов объявит содержание письма. Он поднял письмо, отпихнул ногой стул, подбоченился и, помахивая письмом, как машет платочком в пляске русская баба, пошел кругом, припевая:
Ах кафтан, ты мой старой!Всюду ты, кафтан, пригожаешься,А бывает, что поройИ под лавкою валяешься…
– Ну, старик нашел самого себя, – шепнул один из гостей соседу. – Вот теперь он именинник!
– Ваше сиятельство, да объявите же нам радостное известие. Сгораем от любопытства! – просил Мандрыкин.
– Мандрыка! – крикнул Суворов. – Свеженькое дело! Я еду под Измаил. Предписание его светлости.
Крики изумления, возгласы поздравлений, недоумения – всё слилось в общий гул.
Суворов остановил крики отстраняющим движением руки:
– Всё, довольно! Погуляли – и будет. Пора за дело. Прохор! Перо, бумагу, песочницу, печать!
