Этот год был отмечен еще и появлением нового магистра — Женевьев Анадоррской. Ни один ректор в здравом уме не стал бы рисковать и брать ее на работу, поскольку Анадоррский считал, что дело женщины — политически удачно выйти замуж, но Амильена, памятуя о том, как сложилась ее собственная судьба, не стала прятаться от предстоящего разговора с потенциальным тэрн-архом. В конце концов, пока он еще не тэрн-арх, а его дочь имеет право строить свою жизнь так, как считает нужным.
Анадоррский так не считал, о чем уже с утра высказал ей все в нелестной форме с требованием немедленно отстранить Женевьев от преподавания.
— Я не потерплю, чтобы она позорила мой род, — высокомерно сообщил этот… драхон, глядя на Амильену сверху вниз. В принципе, Белавуард на всех так смотрел, и, когда он впервые переступил порог ее кабинета, Эстре подумала, что менять Фергана на него — все равно что менять ежерога на ежекрыла. Одна драх разница.
— То есть вы считаете, что воспитание будущего поколения — это позор? — спокойно парировала она, глядя ему в глаза. Холодные, как лезвие кинжала, в противовес теплому золоту волос, которое унаследовала его дочь. Впрочем, в волосах уже холодом отметилась седина, что добавляло его образу определенной завершенности.
— Я считаю, что это не дело для благородной особы, — сухо отозвался Анадоррский, — и дискутировать по этому поводу с вами не собираюсь, ректор Эстре. Надеюсь, вы прислушаетесь к моему мнению, в противном случае мы с вами будем разговаривать уже на другом уровне.
Белавуард едва успел унести свое безграничное величие из ее кабинета, а она только-только прикоснулась к документам, когда в кабинет явился другой визитер. Причем если Анадоррский приходил через секретаря, этот всегда приходил порталом. Без спроса. И всегда знал, что у нее просто не хватит сил его выставить. А стоило бы. Потому что Валентайн Альгор был для нее той самой отравой, которой для себя считал темную магию. Он проникал в ее кровь, как яд, как дорнар-орхарр в диком количестве, превращая ее, состоявшуюся женщину, ректора Академии, в глупую влюбленную девчонку. Ту самую, которая однажды совершила ошибку, которую он ей не простил.
Так и не простил, она точно знала, но все равно не находила в себе сил выкинуть его из головы, из сердца и из своей жизни. Подчиняясь какому-то странному болезненному чувству, Амильена снова и снова приближала его к себе. Даже несмотря на то, что между ними теперь стояла Ленор Ларо. Эта серость, которая стала для Валентайна наваждением — иначе и не скажешь. Что мог такой мужчина, как он, найти в абсолютно никчемной адептке?
Ответ оказался простым: темная магия. То, что влекло его к ней, было в его крови, и противиться этому он не мог. Или не захотел. Амильена поставила бы на второе, поскольку представить себе Валентайна, который чего-то не может, у нее не получалось. При всем желании.
— Ленор Ларо к тебе еще не приходила?
— И тебе доброго дня, — холодно отозвалась она, поднимая на него глаза. Валентайн выглядел хмурым, но почему это должно ее волновать?
И все же оно волновало, она это чувствовала, как никогда остро.
— Не могу назвать его добрым. Так приходила или нет?
— Нет, а должна? — Амильена свернула магический лист коротким движением пальцев, и он растаял в воздухе. — О чем, прости, нам с ней говорить?
— О том, что она хочет комнату в Академии.
— Вот как. Вы поссорились?
Вместо ответа он подошел к окну. Встал за ее спиной, так близко и в то же время так далеко.
— Я хочу, чтобы ты ей отказала.
— В проживании в Академии? — Амильена почувствовала смутное раздражение. Просто потому, что все их последние разговоры, не считая его перевода на должность ее заместителя, крутились вокруг этой Ленор! — Не имею права, прости. Если адептка заявляет о том, что ей нужно помещение для проживания, Академия должна его предоставить. Это прописано в своде правил, и тебе, как моему заместителю, это стоило бы знать.
— Ты всегда играешь по правилам, Амильена? По правилам было отдавать ее гритту?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На щеках Эстре вспыхнули красные пятна. Мало того, что он уже отчитал ее за это, как девчонку, так теперь еще будет припоминать?!
— За это я уже извинилась. Даже перед ней. По твоей просьбе. Ну а с твоей новой просьбой ничего не выйдет. Ничего не могу сделать. Если она обратится ко мне, я дам распоряжение коменданту.
Она побарабанила пальцами по столу и поднялась. Разговаривать с ним спина к спине было привычно, как они только не разговаривали. Ведь было время, когда они сидели в Академии на крыше, Амильена — откинув голову ему на плечо, а над ними кружило бесконечное, усыпанное звездами небо. Сидеть спиной к спине было уютно, а еще невероятно, бесконечно, безгранично тепло. Никогда раньше она не чувствовала ничего подобного. Никогда позже — тоже. Сейчас все вспомнилось настолько огненно, настолько остро, даже едва уловимое касание его пальцев, скользящих по ее ладони, что на миг показалось, будто она перенеслась в прошлое.
Будто и не было между ними всех этих лет. Той пропасти, разрастающейся с каждым днем после ее нелепой ошибки.
Возможно, именно поэтому она все-таки повернулась к нему. Взгляд врезался в напряженные плечи. Ей невыносимо, до дрожи в пальцах хотелось приблизиться, коснуться его.
— Не можешь или не хочешь? — обернувшись, Валентайн пристально посмотрел ей в глаза.
Таким взглядом можно было прошить насквозь, но у нее был иммунитет. Частичный, но все-таки иммунитет.
— Не хочу, — ответила она. — Не хочу, Валентайн. Ты прав. У меня нет причин мирить вас с этой девчонкой, что бы там между вами ни произошло. А теперь, если не возражаешь…
— Я ей изменил, — произнес он, оборвав ее попытку выставить его из кабинета. — Не совсем изменил, но…
Валентайн замолчал, и тишина между ними капала в вечность, как мгновения времени. Отсчитывая каждый вдох. Каждый выдох.
Сколько лет прошло с того дня, когда он вот так откровенно говорил с ней? Когда он ей доверял.
— Что?.. — переспросила Амильена. Голос звучал хрипло и как-то сухо, поэтому она кашлянула, а продолжила только уже после этого: — Что ты имеешь в виду? Как можно изменить «не совсем»?
Она ждала чего угодно. Того, что он скажет, что это не ее дело. Отмолчится. Просто уйдет — все это было вполне в духе Валентайна Альгора. Вместо этого он произнес:
— Ленор… не совсем Ленор. В ее тело отец перенес другую девушку. Из совершенно другого мира. Все это… очень сложно, Амиль. Настолько сложно, что я впервые за долгое время не знаю, как быть.
Валентайн Альгор
Не так давно он сам рассказывал Лене, что чужими тайнами не разбрасываются. Что ими очень опасно делиться. Тогда это еще была Лена. Признаться, все произошедшее до сих пор не укладывалось у него ни в голове, ни в сердце. Если бы отец мог видеть его сейчас, он был бы доволен, потому что увидеть его растерянным, сбитым с толку, а самое главное — не способным до конца совладать с собой и своими мыслями — Адергайна такое точно порадовало бы. Долгие годы Валентайн настолько держался за свой контроль, что сейчас не представлял, что делать с его потерей. Не представлял, как перестать думать о том, что произошло. О том, как все исправить. О том, возможно ли это.
Амильена была его единственным другом. Единственной, кому он доверял безоговорочно до одного случая. До того, как появилась Лена, но сегодня, стоя с Амиль лицом к лицу в кабинете, он увидел в ее глазах ту самую девочку. Ту, что не побоялась пойти против всей Академии и встать рядом с ним. Так можно ли ее винить за то, что произошло после? Долгие годы, особенно сразу после случившегося, Валентайн не мог ее простить. Считал, что у нее был выбор, и она его сделала, судил так же резко и категорично, как судили его. А ведь она просила прощения. Говорила, что ошиблась, что хочет все исправить, но то, чем могли бы стать их отношения, было безнадежно разрушено.
Сейчас ему было даже страшно думать о том, что то, что было между ним и Леной, тоже разрушено.
