Письма — их собралась целая куча, и все порядком скучны. От Ады — крайне вежливое. Китти пишет, что мать выглядит переутомленной. От тети Иды — почтовая карточка, та хочет знать, положено ли шоферу выполнять приказания, или он может не подчиняться? Деловая ахинея, циркуляры насчет благотворительной миссии в интернатах, извещение об учебных сборах территориальной армии, письмо из гольф-клуба и из ассоциации защиты собственности. Просматривая их, Морис комически поклонился хозяйке дома. Когда та едва отозвалась, он с жаром заговорил, но миссис Дарем волновали только письма, адресованные ей. Однако он этого не знал, и его несло дальше по течению. Всякое человеческое существо казалось ему новым и пугало его: он говорил с племенем, нрав и число которого были неведомы и даже чья пища отдавала отравой.
После завтрака Симкокс возобновил атаку.
— Сэр, поскольку мистер Дарем отсутствует, слуги считают… Вы оказали бы нам большую честь, если бы стали нашим капитаном в предстоящем матче «усадьба против деревни».
— Я не крикетист, Симкокс. Кто ваша лучшая бита?
— У нас нет никого лучше, нежели младший егерь.
— Тогда сделайте капитаном младшего егеря.
Симкокс помялся и вымолвил:
— Дела всегда идут успешнее под началом джентльмена.
— И скажите ему, чтобы поставил меня в хвосте, чтобы мне отбивать не в первую очередь, а, скажем, восьмым, но только не первым. Передайте ему это, так как я все равно раньше времени на поле не появлюсь.
Морис прикрыл глаза, ощущая недомогание. Возникало чувство, о происхождении которого он старался не задумываться. Обладай он религиозным мышлением, он назвал бы это раскаянием, однако он сохранял душу свободной, несмотря на смущение.
Морис ненавидел крикет. Крикет требовал точности удара, на которую Морис был неспособен, и хоть он часто это делал ради Клайва, играть с социальной неровней не любил. Футбол другое дело — там он проявил бы себя, но в крикете его могла переплюнуть любая деревенщина, и он считал это неприличным. Услыхав, что его команда выиграла жеребьевку, он еще полчаса не выходил на поле. Миссис Дарем в компании нескольких друзей уже сидела под навесом. Все были очень спокойны. Морис, присев на корточки, наблюдал за игрой. Все происходило точно так же, как в прежние годы. Остальные игроки его команды были из прислуги. Они собрались в дюжине ярдов поодаль вокруг старого мистера Айрса, который считал очки: старый мистер Айрс всегда считал очки.
— Капитан поставил себя первым, — сказала какая-то леди.
— Джентльмен никогда так не поступил бы. Меня очень занимают подобные мелочи.
Морис возразил:
— Очевидно, капитан, у нас лучший игрок.
Она зевнула и тут же начала критиковать: у нее было предчувствие, что этот человек излишне самонадеян. Ее слова лениво падали в летний воздух. «Он собирается эмигрировать — удел энергичных», — сказала миссис Дарем, и это вывело их на политику и на Клайва. Уткнув подбородок в колени, Морис размышлял. В нем поднималась волна неприязни, но он не знал против чего ее направить. Говорили ли дамы, блокировал ли Алек свечи мистера Борениуса, хлопали ли деревенские или не хлопали — он чувствовал себя несказанно подавленным, словно проглотил неизвестное лекарство, словно разрушил свою жизнь до основания и не ведал, что готово рухнуть в следующий миг.
Когда он взял биту, все началось снова, так что первый мяч пришлось принимать Алеку. Его стиль изменился. Отбросив осторожность, он с силой послал мяч в папоротник. Подняв глаза, он встретил взгляд Мориса и улыбнулся. Потерянный мяч. В следующий раз он попал в границу. Он был нетренирован, но имел строение крикетиста, и игра начала походить на дело. Морис тоже разыгрался. Его разум прояснился, и он чувствовал, что они против целого света, что не только мистер Борениус и полевые игроки, но и публика под навесом, и вся Англия тесно окружили игровые воротца. Они играли ради друг друга, ради их хрупких отношений — если один падал, бежал другой. Они не замышляли миру никакого вреда, но, поскольку тот атаковал, они должны были отвечать, они должны были стоять на страже, а затем громить со всей силой, они должны были доказать, что когда двое соберутся вместе, большинство не восторжествует. И постепенно игра соединилась с той ночью и растолковала ее. Клайв довольно легко положил этому конец. Когда он пришел на поле, они перестали быть главной силой; все повернули голову, игра захирела и прекратилась. Алек снял с себя полномочия. Было единственно правильно и естественно, что сквайр сразу же должен взять в руки биту. Не оглянувшись на Мориса, Скаддер отошел в сторону. Он тоже был в белом фланелевом костюме, свободный покрой которого придавал ему вид джентльмена и все такое прочее. Он с достоинством стал перед навесом, и когда Клайв закончил разговор, протянул ему биту, которую тот принял как должное, после чего Алек сел на землю рядом со старым Айрсом.
Морис встретил своего друга, переполненный поддельной нежностью.
— Клайв… Дорогой мой, ты уже вернулся? Наверно, страшно устал?
— До полуночи — сплошные собрания. Сегодня еще одно. Должен хоть минутку помахать битой, чтобы сделать людям приятное.
— Как? Опять меня покидаешь? Это ужасно!
— Ты имеешь полное право так говорить, но сегодня вечером я вернусь окончательно, тогда-то твой визит по-настоящему и начнется. Мне надо тебя о многом расспросить, Морис.
— Эй, джентльмены, — послышался голос. То был школьный учитель-социалист, которому надоела долгая пауза в игре.
— Виноват, — сказал Клайв, но торопиться не стал. — Анна отбрыкалась от сегодняшнего собрания, поэтому ты сможешь наслаждаться ее обществом. Ой, посмотри, они и вправду залатали ее любимую дырочку в крыше над гостиной. Морис! Нет, забыл, что хотел сказать. Давай поучаствуем в этих олимпийских играх.
Морис выбыл с первым мячом.
— Подожди меня! — крикнул Клайв, но Морис пошел прямиком к дому, ибо он ясно чувствовал, что близок полный упадок сил. Когда он проходил мимо слуг, большинство вскочили на ноги и начали ему неистово хлопать, и то, что Скаддер не хлопал, его встревожило. Отчего он так, от излишней наглости? Наморщенный лоб… Рот… Видимо, жестокий рот. Голова непропорционально мала… И почему у него так низко расстегнута на груди рубаха?
В передней он встретил Анну.
— Мистер Холл, собрания не будет. — Затем она увидела его зеленовато-белое лицо и вскричала: — О, да вам нездоровится!
— Знаю, — сказал он, весь дрожа.
Мужчинам не нравится, когда вокруг них суетятся, поэтому она лишь промолвила:
— Страшно сожалею. Я пришлю вам в комнату льда.
— Вы так добры ко мне…
— Послушайте, а что, если доктора?
— Больше никаких докторов! — взвизгнул Морис.
— Мы искренне желаем вам добра, искренне. Когда кто-то счастлив, он хочет такого же счастья другим.
— Напрасно.
— Мистер Холл!
— Напрасно желать всем похожего счастья. Вот почему жизнь — это ад. Если ты делаешь что-то, ты проклят, и если не делаешь — проклят тоже. — Он помолчал и добавил: — Солнце слишком горячее… Неплохо бы и правда немного льда.
Она побежала за льдом, а он, освободясь, взлетел в коричневую комнату. Там до него дошло ясное осознание ситуации: он был жестоко болен.
XL
Сразу же ему стало лучше, но он понимал, что должен покинуть Пендж. Он переоделся в шерстяной костюм, собрал вещи и вскоре был внизу с отточенной ложью.
— Перегрелся на солнце, — объяснил он Анне, — но, кроме того, я получил тревожное письмо. Думаю, мне лучше быть в городе.
— Много, много лучше, — вскричала она, само сочувствие.
— Да, много лучше, — эхом отозвался Клайв, который вернулся с матча. — Мы надеялись, что ты все уладил вчера, но мы вполне тебя понимаем, Морис, и если ты должен ехать — значит, езжай.
Старая миссис Дарем тоже оказалась тут как тут. Видимо, здесь пахло смешным и уже раскрытым секретом о той городской девушке, которая почти приняла его предложение, да не совсем. Не играло роли, как нездорово он выглядел и как странно себя вел. Он был официальный влюбленный, и они истолковывали все к своему удовлетворению и находили, что он восхитителен.
Клайв подвез его на машине до станции, так как это было ему по пути. Дорога, прежде чем уйти в лес, шла по краю площадки для крикета. Скаддер теперь был полевым игроком. Он был ловок и смел. Когда машина проезжала рядом с ним, он притопывал ногой, точно требуя исполнения чего-то. То был прощальный взгляд, но на дьявола или на товарища — Морис не знал. Да, ситуация отвратительная — в этом он был уверен, притом непоколебимо до скончания века. Но увериться в ситуации — еще не значит увериться в человеке. Оказавшись вдали от Пенджа, он, может быть, ясно во всем разберется. Во всяком случае, там есть мистер Ласкер Джонс.
