— А что за человек этот твой егерь, который был капитаном нашей команды? — поинтересовался он у Клайва, проговорив сначала этот вопрос про себя, чтобы убедиться, что он не прозвучит странно.
— В этом месяце он отсюда уедет, — сказал Клайв, полагая, что это ответ. К счастью, в тот момент их тряхнуло на сточной канаве, и он добавил: — Нам будет его недоставать, во всяком случае, по части псарни.
— И только?
— Думаю, нам будет хуже. Всегда так бывает. Во всяком случае, он прилежен и решительно смышлен, тогда как человек, которого я беру на его место… — и, радуясь, что Морис проявляет интерес, он вкратце обрисовал экономику Пенджа.
— А он порядочен? — Морис трепетал, задавая этот драматический вопрос.
— Скаддер-то? Слишком себе на уме, чтобы быть порядочным. Однако, Анна сказала бы, что я несправедлив. От слуг нельзя ожидать нашего стандарта чести. Ничего сверх лояльности и благодарности.
— Я не смог бы управляться с такой махиной, как Пендж, — резюмировал Морис после паузы. — Наверно, я так никогда и не научился бы, какой тип слуг подобрать. Возьмем, к примеру, Скаддера. Что у него за семья? Я не имею ни малейшего понятия.
— По-моему, его отец — мясник из Осмингтона. Да, кажется, так.
Морис в сердцах швырнул шляпу на пол машины. «Это уж слишком», — подумал он и запустил обе ладони в волосы.
— Что, опять стало плохо?
— Отвратительно.
Клайв сохранял сочувственное молчание, которое так и не нарушалось, пока они не расстались. Остаток поездки Морис просидел согнувшись, не отнимая ладоней от глаз. Всю свою жизнь он что-то понимал, да так ничего и не понял — и это было главным недостатком его характера. Он понимал, что в Пендж возвращаться небезопасно, поскольку из леса могло выскочить и овладеть им некое безумие, и все-таки он вернулся. Его заколотило, когда Анна сказала: «Правда, у нее красивые карие глаза?» И, конечно, он понимал, что благоразумнее не высовываться раз за разом из окна спальни с криками «Приди!» Как у большинства мужчин, его внутреннее начало чутко отзывалось на побуждения, но он не умел их истолковывать. Ум его не прояснился, пока не наступил кризис. И эта история, так не похожая на кембриджскую, напоминала ее настолько, что Морис слишком поздно распознал затруднительное положение. Комната Рисли приобрела дубликат в лице вчерашнего шиповника и вечерних примул, бросок мотоцикла с коляской сквозь папоротники предвосхитил его игру в крикет.
Но Кембридж он покидал героем, а Пендж — предателем. Он злоупотребил доверием хозяина и осквернил его дом в его отсутствие, он оскорбил миссис Дарем и Анну. И когда он приехал домой, его ждал удар пострашнее: ведь он совершил грех против своей семьи. До этих пор они вообще не принимались в расчет. Дуры, с которыми надо по-доброму. Они и остались дурами, но он не смел приблизиться к ним. Между этими ограниченными женщинами и им самим пролегла пропасть, которая делала их святыми. Их болтовня, их споры из-за первенства, их жалобы на шофера казались еще большей фальшью. Когда мать сказала ему: «Морри, давай-ка поговорим», у него застыло сердце. Они прохаживались по саду, как делали это десять лет тому назад, и она перечисляла названия овощей. Но тогда он смотрел на нее снизу вверх, а теперь — сверху вниз; теперь он очень хорошо понимал, чего он хотел тогда от мальчика-садовника. И тут Китти, вечная письмоносица, выбежала из дому. В руке у нее была телеграмма.
Морис задрожал от страха и гнева. «Возвращайся, жду ночью в лодочном сарае. Пендж. Алек». Прелестное послание для местной почты! Вероятно, кто-то из домашних слуг снабдил его адресом, поскольку телеграмма была направлена точно. Прелестная ситуация! Тут вовсю пахнет шантажом. В лучшем случае — это неслыханная наглость. Разумеется, он не станет отвечать, и теперь не может быть и речи о каком-либо подарке. Скаддер, ты нарушил классовую границу, и это будет тебе хорошим уроком.
Но всю ту ночь его тело вопреки всему томилось по Алеку. Он звал это похотью, словом легко произносимым, и противопоставлял этому свою работу, семью, друзей, свое положение в обществе. В сию коалицию непременно должна быть включена его воля. Ибо если воля могла бы перепрыгивать классовые барьеры, от цивилизации в том виде, в каком мы ее имеем, не осталось бы камня на камне. Но его тело ничем нельзя было убедить. Случай стал ему удачным союзником. Ни аргументы, ни угрозы не могли его утихомирить, поэтому утром, чувствуя стыд и изнеможение, Морис телефонировал мистеру Ласкеру Джонсу и договорился о второй встрече. Прежде чем он успел туда отправиться, пришло письмо. Письмо подоспело к завтраку, и он читал его пред очами матери. Вот оно, это письмо:
«Мистер Морис. Дорогой сэр. Я ждал обе ночи в лодочном сарае. Я сказал в лодочном сарае, потому что лестницу забрали, а в лесу сыро чтобы лежать. Поэтому прошу вас приезжайте в лодочный сарай завтра ночью или послезавтра, скажите всем что мол идете прогуляться, легко притворитеся, а сами ступайте в лодочный сарай. Дорогой сэр, позвольте мне быть с вами еще раз перед отъездом из старушки Англии, если это я не прошу о слишком многом. У меня есть ключ, я вас впущу. Я отплываю на пароходе «Норманния» 29 августа. С того самого матча я все мечтаю пообниматься с вами, поболтать, вышеназванное сейчас кажется мне милее, чем могут сказать слова. Я отлично помню, что я только слуга, который никогда не злоупотребит вашей любезной добротой и не допустит вольностей или чего еще.
С уважением, ваш А. Скаддер (егерь К. Дарема, эсквайра)
Морис, ты правда уехал, потому что заболел, как сказали слуги в доме? Надеюсь, теперь ты чувствуешь себя как обычно. Не забудь же и напиши, если не сможешь, ведь я не сплю которую ночь, так приходи обязательно в лодочный сарай в Пендже завтра ночью, а если нет то послезавтра».
Итак, что бы все это значило? Фразой, зацепившей его внимание в ущерб всем остальным, была: «У меня есть ключ». Да, ключ у него имеется, но еще есть хранящийся в доме дубликат, с которым сообщник, вероятно, Симкокс… В таком духе он истолковал все письмо. Его матушка и тетка, кофе, который он пил, чашки из сервиза, стоявшие в буфете — все на свой манер говорило: «Если ты туда поедешь — ты погиб, если ответишь — твое письмо будет использовано против тебя. Ты в мерзопакостном положении, но у тебя есть одно преимущество: у него нет ни строчки, написанной твоей рукой, и через десять дней он покидает Англию. Надо затаиться и ждать лучшего исхода». Он сделал кислую мину. Сыновья мясников и иже с ними могут делать вид, что они невинны и нежны, однако они читают полицейские новости, им известно, что… Если он от него не отвяжется, надо посоветоваться с надежным адвокатом, подобно тому, как сейчас он собирается к мистеру Ласкеру Джонсу по причине эмоционального фиаско. Он вел себя крайне глупо, но если разыграть свою карту аккуратно, то в ближайшие десять дней он должен выкрутиться.
XLI
— Доброе утро, доктор. Как вы думаете, разделаетесь вы со мной на этот раз? — начал он в весьма развязной манере; затем плюхнулся в кресло, полуприкрыл глаза и сказал: — Ну что ж, валяйте.
Он бешено хотел излечиться. Мысль об этой встрече помогала ему стойко держаться против вампира. Став нормальным, он сумеет его осадить. Он мечтал о трансе, во время которого его личность расплавят и начнут искусно формовать. Наконец он получил пять минут забытья, когда воля доктора силилась проникнуть в его собственную волю.
— Через минуту продолжим, мистер Холл. А вы сначала скажите мне, как вы жили-поживали?
— Все как всегда. Свежий воздух и физические упражнения, как вы мне велели. Никаких волнений.
— Вы с удовольствием проводили время в женском обществе?
— В Пендже было несколько дам. Но я там ночевал только одну ночь. На следующий день после нашей встречи, в пятницу, я возвратился в Лондон. Домой, так сказать.
— А вы ведь намеревались погостить у ваших друзей подольше, так я думал.
— Я тоже так думал.
После чего Ласкер Джонс присел на подлокотник его кресла.
— А теперь расслабьтесь, — спокойно сказал он.
— Пожалуйста.
Он повторил свои пассы. Морис смотрел на каминные щипцы, как в прошлый раз.
— Мистер Холл, вы чувствуете, что впадаете в транс?
Последовало продолжительное молчание, нарушенное угрюмым голосом Мориса:
— Не уверен.
Они попробовали опять.
— В комнате темно, мистер Холл?
Морис ответил:
— Немного, — в надежде, что так оно и будет. И правда — стало чуть-чуть темнее.
— Что вы видите?
— Позвольте, раз в комнате темно, что я могу видеть?
— А что вы видели в прошлый раз?
— Картину.
— Совершенно верно, что еще?
— Что еще?
— Да, что еще? Ды… Ну, ды…
