Милиционер оглянулся по сторонам, снял фуражку и начал.
– А чтоб этих анашей-гашишей высоко подкинуло и низко ляпнуло! – сказал он и прислушался, словно музыкант к первому взятому аккорду.
Лера пожал плечами: мол, пока не забирает.
– Ляпнуло, хряпнуло и бурдюкнуло, – продолжил дядя Ваня, – и понесло по кочкам. Чтобы стукало их о дубы большие и малые, о берёзы встречные и поперечные. Чтобы жизнь напролёт им ни присесть, ни прилечь, а бежать, высунув язык, куда глаза глядят. И чтобы вместо уха вырос у них гнилой сучок, и чтоб на том сучке плясала буги-вуги дикая муха Цеце и жужжала с ночи до утра: «Не пей чужой кровушки, не убивай детушек». Чтобы скрутило их в китайский пельмень и кувыркало по всем морям-океанам. Чтобы триста лет и три года гонялась за ними стая голодных кашалотов. Чтобы великий мамонт оттаял в вечной мерзлоте и отдавил каждому анашу-гашишу его любимую мозоль!
35
– Ничего себе! – ахнул Лера. – Да это не ругательство, а целое заклинание. У меня даже нога зачесалась.
– Мозоли? – усмехнулся дядя Ваня.
– А где это вы так научились?
– Читай больше. Только не эти мыловаренные книжонки, а классику. Ну, а если приключения, детективы или там ужастики, то лучше Джека Лондона, Конан Дойля, Чейза и Хичкока.
– Да я читаю, – заверил Лера, – но у вас по-другому. Вы, наверное, что-нибудь колдовское знаете. Да?
– Про колдунов не скажу, – признался участковый, – а бабка моя была вопленицей.
– Чего? – не понял Лера.
– Когда человек помирал или хлопца в войско забирали, или девку замуж отдавали, тогда и звали её вопить.
– Плакать, что ли, за других? – удивился Лера.
– Да нет, – отмахнулся участковый. – Она причитала, слова разные жалостливые говорила и так говорила, что даже камень мог прослезиться. Ты вот послушай.
Дядя Ваня воздел очи к небу и вдруг зачастил тоскливым бабьим напевом:
– Ой, падите-тко, горюци мои слёзушки!
Одна-то я оденёшенька, горька-то я горькёшенька!
На кого ж ты меня, соколик, оставил!
На кого сировати-горевати покинул!
Воспромолви хоть одно словечушко, Слово тайное, непроносное…
– Ничего себе, – прошептал Лера.
К тому времени они миновали одноэтажную Румынию и пошли меж кирпичных высоток Кладочек. Становилось неуютно. если румынских старушек, занятых хозяйством и огородами, на улицах и близко не было, то кладочкинские сидели едва ли не у каждого подъезда. С нескрываемым любопытст вом они рассматривали внука Анисьи Николаевны и его сурового провожатого. Лера натянул свою вязаную шапочку на самые брови.
– Слёзы над гробом лить – это я понимаю, – сказал он тихо, – а когда в армию идти или над невестой. Это зачем? Накаркать же можно.
– Это сейчас почёт да счастье, а раньше по-другому было, – принялся объяснять дядя Ваня. – До Петра Первого в солдатах всю жизнь ходили, а потом солдат 25 лет служил. если кто и возвращался со службы, то старенький, немощный. Никто его дома уже и не ждал. Поэтому, если в рекруты забривали – то, считай, выбыл мужик из деревни навсегда. И у невесты доля была не лучше солдатской. Оттого и груст ные песни над ней пели, что в чужую семью отдавали, на чужие хлеба.
Дядя Ваня выдержал паузу и запричитал слезливо: – Чужа-то дальняя сторонушка тоской изусеяна, горючими слезами пополивона. Чужие отец и мать за всё бранят.
Бабушки у ближайшего подъезда даже с лавочек вскочили.
– Никак отбирают внучка у Николаевны, – сказала одна.
– Ага, – согласилась вторая. – В чужие руки отдадут, а то, может, и вовсе за границу.
– Абы люди добрые попались, – вздохнула третья.
– Какие ж добрые, – не согласилась четвёртая. – Вишь, участковый сам-то чуть не плакал, говорил, что больно ругательные отчим с мачехой. Видать, злые, как румынские собаки. Пропадёт малец.
– И Николаевна пропадёт без внука, – заключила пятая. – Как есть пропадёт.
– Ай-яй-яй, – закачали головами бабуленьки и принялись тихонечко причитать, глядя друг на друга.
36
К Лериному счастью, у его подъезда не оказалось ни одной старушки. По лестнице поднимались молча. Подросток впереди, участковый следом.
– Смелей, – подмигнул он, когда тот в нерешительности остановился у порога своей квартиры.
С дрожью в коленях Лера нажал кнопку звонка, прислушался и различил до боли знакомые шаги. Дверь открылась, пахнуло ароматами кухни, и перед ними возникла бабушка.
– Ну вот, – снял фуражку дядя Ваня Безручко, – принимай, Анисья Николаевна, путешественника.
И легонько подтолкнул Леру. Выражение лица у Анисьи Николаевны было сдержанным, нижняя губа сурово поджата.
– А иди-ка ко мне, – как-то совсем уж ласково позвала она.
Лера покосился на участкового и шагнул за порог. Бабушка тотчас сделала резкий выпад и хрястнула внука по лицу. Звук от её пощёчины был таков, словно из пушки выстрелили.
– Анисья Николаевна! – бросился спасать положение участковый.
Но бабка протянула ему свой маленький сухонький кулачок.
– Иван! – грозно осадила она. – Не лезь.
И вдруг обняла внука и, уткнувшись лицом в его плечо, всхлипнула, сдерживая рыдания. Ошеломлённый Лера дер жался за пылающую огнём щёку и не знал, что ему делать – обижаться или радоваться.
Дядя Ваня тем временем тихонько ретировался, неслышно прикрыв за собой дверь.
А бабушка, наплакавшись, стянула с Леры шапку и погладила его по стриженой голове.
– Забрили дурачка, – нежно сказала она, – забрили…
Ещё позже они сидели на кухне. Лера за обе щёки уплетал бабушкин огнедышащий борщ с пампушками и то и дело радостно кивал головой.
– У нас в роду все честные были, – говорила, глядя на него, бабушка. – А ты-то куда? Фамилию не опозорь.
– Бабушка, да ничего не было, – делал круглые глаза Лера. – Просто это военная тайна, я старшему лейтенанту слово дал.
– Раньше-то чего молчал?
– Ага, – улыбнулся Лера. – А кто на меня со сковородкой?
Бабушка вдруг, словно маленькая, покраснела.
– Да она у меня всегда под рукой, – пробормотала она, – кто же знал.
И чтобы скрыть своё смущение, бросилась подавать на стол второе. Когда тарелка из-под борща отправилась в умывальник, а на столе появилось дымящееся жаркое, вновь села перед внуком.
– Бабуль, – посмотрел на неё серьёзно Лера. – Отчего люди становятся плохими?
– Ты это про что? – насторожилась Анисья Николаевна.
– Ну вот, курят, пьют, наркоманятся, воруют, грабят.
Бабушка задумалась.
– А кто их знает?! – наконец, горько вздохнула. – Соблазны это, за которые кто болезнями платит, кто нервами, а кто тюрьмой.
– А почему? – настаивал Лера.
Анисья Николаевна с удивлением и любопытством посмотрела на внука, как будто видела его впервые.
– Ты у меня совсем взрослый стал, – заметила.
– Нет, ты скажи, – требовал Лера.
– А я вот не знаю, – призналась она. – Вроде, это от безграмотности, а вроде, и от бесцельности. Нечем человеку себя занять. Дела у него в жизни нет, каким бы он увлекался, от какого бы, как ясное солнышко, светился.
– А у тебя есть?
– А как же. Тебя вот вырастить, на ноги поставить. А ещё – цветы мои и Добрыня. Этому кактусу скоро четверть века будет.
– Ну, а безграмотность тут при чём?
Бабушка удивилась.
– А ты пошёл бы воровать, если б знал, как честным путём можно в десять раз больше заработать?
– Что я, тупой? – пожал плечами Лера. – Конечно, не пошёл бы.
– Вот, – заключила бабушка. – Поэтому и воруют, поэтому и грабят, что не знают, как честно заработать.
37
Больше всего Лера стыдился своей наголо остриженной головы. В отчаянной попытке скрыть отсутствие волос, он обмотал голову бинтом и даже залил его в одном месте йодом, как тогда, когда его бабахнуло на старой мельнице черепицей.
«Зачем я этого Костю послушал?!» – досадовал Лера, нехотя приближаясь к школе. «А может, никто не заметит», – успокаивал он себя, поднимаясь по ступенькам. На первом этаже шумели первоклашки. Занятые своими маленькими проблемами, малыши не обратили на него никакого внимания. Немного успокоившись, Лера пошёл дальше. Но едва поднялся на второй этаж, как нос к носу столкнулся со Светочкой из Шуркиного класса.
– Привет, Стопочкин! – поздоровалась она. – Тебя что, побрили?
– Тс-сы, – невольно прижал палец к губам Лера.
Светочка понимающе улыбнулась. Но тут сзади подкрался подлый Муха и сдёрнул с его головы повязку.
– Зэк! Зэк! – ехидно заверещал он, отбегая на безопасное расстояние.
– Как там пайка?! – кричал Муха, размахивая бинтами и привлекая всеобщее внимание. – Сладкая?!
Лера даже плюнул от злости. Бросив портфель на пол, он ринулся на обидчика. Навстречу ему из толпы выскочил Пеца.
– Ты чего?! – заорал он, загораживая Муху.
