Никто не видел — ни Сильвия, ни голландки, ни смирные музейные люди, — как я быстро-быстро рвала яблоко за яблоком, нарвала много, так что рук не хватало, сложила в темную утробу рюкзака и поедала оттуда одно за другим. Вот уже третье твердое яблоко из чеховского сада, уже язык защипало от белого едкого сока, а голод все не проходил.
— Простите, а где можно нормально поесть? — спросила я с набитым ртом.
— Тут палатка была, но у них лицензию отобрали на алкоголь. Нету теперь алкоголя, только на станции, — ответили мне.
Когда мы возвращались из Мелихова, стемнело и было совсем не жарко, не то что днем. И совсем осень. Где-то вдали гудели колокола, ветер пах окисленной медью. На станции завернули в шашлычную, увешанную флажками и цветными фонариками, как будто Россия незаметно кончилась и мы очутились где-то в Колумбии.
Уселись за столик у окна. Я нервничала, схватила меню и принялась заказывать все подряд: соленые огурцы, рыбу, салат, курицу. Сильвия была недовольна: тут сферы высокие, дворянские гнезда, а у меня одни только куры и салаты на уме. Она равнодушно щипала картофельный пирожок, как воспитанная птичка. Когда же я наконец подняла лицо от тарелки, сытость моя оказалась такой сокрушительной и глубокой, что походила на опьянение, и было уже невозможно слушать Сильвию и отвечать впопад.
Ночью меня рвало всеми пунктами меню, которые я заказала в шашлычной, — курицей, салатом, рыбой, солеными огурцами. Наконец одно за другим выскочили наспех сжеванные и непереваренные чеховские яблоки. Я бродила по коридору в расстегнутом халате, как большой серый ночной мотылек. Как самка гуппи в аквариуме, беременная сотнями прозрачных мальков.
Горячий слезный поток, идущий горлом, словно через меня двинулась тяжелая густая река. Даже ребра болели. Сильвия металась по квартире с пластмассовым тазом в руках. На плечи она по случаю ночной прохлады накинула цветастую шаль с бахромой — очень даже по-русски получилось, как будто за мной бегает с тазом не Сильвия из Севильи, а какая-нибудь Черубина де Габриак. Хотелось успокоить ее, похлопать по плечу и сказать: “Расслабься, неугомонная Черубина, поставь на место свой таз и спи-отдыхай, все равно нет от тебя проку”, но она иностранка, их нельзя обижать, они ведь дети малые.
Окно по-летнему настежь, в него заглядывает тысячеокий город. Чьи-то шаги падают в тишине на сухой асфальт. Вот кто-то невидимый остановился, замер под окном, словно прислушивается. В ванной пахнет сладкими севильскими духами. И всех почему-то жалко: Черубину с тазом, Чехова с лопатой, Каштанку, одичавший сад, несъедобные яблоки, голландских богомолок, зрелую зелень лесов, тронутых осенью, темные, помирающие деревни вокруг усадьбы. Особенно нищие эти деревни было почему-то невыносимо жалко — их видишь только из поезда или из автобуса, никто никогда по ним не ходит.
Вызвали скорую. Когда позвонили в дверь, мне показалось, что сейчас я открою — и войдет Чехов с докторским чемоданчиком в руке. Но вместо Чехова появилась толстая фельдшерица и с порога потребовала, чтобы я одевалась в больницу. Но мне уже стало лучше, все уже было позади.
Мальчик родился зимой под хрупким молодым месяцем, в темно-синий рождественский мороз. Его назвали Антоном, и Сильвия из Севильи больше не сомневалась в искренности моих чувств.
Одноклассники.ru
Анна Аркатова родилась в Риге. Окончила филологический факультет Латвийского государственного университета и Литературный институт имени А. М. Горького. Работала преподавателем литературы, редактором. Автор трех поэтических книг. Публиковалась во многих литературных журналах. В “Новом мире” печатается впервые. Живет в Москве.
Поэма публикуется в авторской редакции.
Маленькая поэма
...А ещё город К. славится Всесоюзной Школой Высшей Лётной Подготовки.
(Из путеводителя 1972 года)
* *
*
Самолёт садится на траву,
Девочку всё время рвёт в пакетик,
Прыгай, прыгай зайка кенгуру,
Будем целовать тебя как дети,
В стёклышко, в пропеллеры, шасси,
К лётчику попросимся в кабину,
Вот и мы еси на небеси,
Как там крылья? На, потрогай спину….
Аня, помнишь школу 25? А меня? Я Панина Лариса. Я живу и работаю в г. Москве. Заместителем главного бухгалтера журнала путешествия и спорт. Мой муж директор фирмы сигнализции. Мой сын Станислав аспирант высшей школы экономики. Как ты живёшь, Аня?
Лариса Панина, рост метр тридцать пять. Ей перепали сапоги-чулки. Они, конечно, длинные, читай Ларисе Паниной почти до мини юбки и неудобно выходить к доске. Тогда Лариса Панина берёт и ножницами ловко под коленку чирик-чик-чик калёный дерматин. И что самое поразительное — прямо по молнии, по молнии. И молния, что интересно, после этого прекрасно работает!
Аня, помнишь школу 25? Это я, Ира Писная. Помнишь как мы ходили через сад к тебе домой? И ещё боялись интернатовских. Мы с мужем на севере почти за полярным кругом. У меня двое детей. Как ты живёшь, Аня?
Ира Писна"я примерно такого же роста как Панина. Тоже сидела на второй парте в третьем классе. Похожа на мою немецкую куклу Марту. Когда с 3-б проводили весёлые старты, нужно было флажок передавать эстафетой. И как только очередь до Писной доходила, мы все, надрываясь, кричали Пи-ся! Пи-ся! Пи-ся! 3-б проигрывал.
А когда мы ходили через сад, Ира, помнишь во что мы играли? Даже страшно признаться, во что мы играли. Мы играли в роддом! Рожать тренировались. У Иры Писной получалось лучше ровно в два раза. У неё и школьная форма была короче.
* *
*
Такая была игра. Берёшь зажигаешь спичку.
Водишь под потолком скажем полуподвала
Пишешь пока горит. Главного не сказала —
Всё это с закрытыми глазами, а что получается —
Откроешь глаза — увидишь.
Вот мы стоим вдвоём Владик Шевцов и я,
Виснет полуподвал прям над моим дыханьем,
Владик о коробок слышу как спичкой чирк,
Что он напишет что страшно подумать — Аня?
Аня плюс Владик? плюс жарко в полуподвале,
(Как я огня боюсь тем более нас позвали)
Я торможу на Вла… копотью по побелке,
Не открывай глаза! Там ятебялюблю! Мелко
Пот проступает над верхней губою Владик
Здесь завалили вход выведи бога ради
Мама меня не съест папа меня не выдаст
Это чужой подъезд, это пальто на вырост
Ну посмотри сюда и к потолку прибита
Долго читаю на иностранном языке:
T H E B E A T L E S
Аня, ты почти не изменилась. Как я рада, что тебя нашла! А я — Люда Андреева. Напиши, если помнишь. Я живу в Германии. Работаю медсестрой. Как ты живёшь, Аня ?
Люда Андреева, похожая на цыганку, смуглая Люда меня назвала жидовкой. Тихо так один раз. И кроме Люды никто никогда никто никогда или просто не помню. Люда тянула на три по истории в четверти. Ну же Андреева что у нас с крымскими войнами, Дина Петровна с шиньонами цвета вишнёвого мирно стучит авторучкой по стёртой столешнице. Люда Андреева в штапельной юбке с разрезами — кто разрешил-то ну ладно в субботу каникулы — долго листает учебник истории родины, стоя у классной доски с бледнорозовой картою. Вдруг это самое падает наша Андреева. Сводит глаза и роняет учебник истории. Дикий разрез отлетает и видно как тянется длинная стрелка на плотных колготках Андреевой. Дина выводит три. Девочки за водой. Я абсолютно здорова, слышишь Андреева, но несколько раз так пробовала и всё получалось меня отпускали домой.
* *
*
Классного звали как Троцкого Лев Давыдович.
Физика физика третий закон Ньютона.
Я отвечаю. Он смотрит и смотрит на вытачку.
Что там такого — стою перед зеркалом дома?
Если масса тележки А
