– А кто еще в курсе? – поинтересовался я.
– Кто-кто… Да все, те же самые. Ты, да я, да мы с тобой. Теперь вот и вы с Куропаткиным… Ты, Куропаткин?
– Петр Янович, а если, скажем, братья по разуму предвидят для нашей цивилизации какую-то глобальную опасность, и предупреждают о ней? А умники приняли предупреждение и начинают какую-то деятельность… Не зря же про конец света столько шуму уже лет пятьсот.
– Молодец! – похвалил Гиря. – Не Бог весть что, но проблеск сумасшествия ощущается. Я об этом думал. Но если опасность внешняя и близкая, они, скорее, вмешались бы сами. Нет, думаю, в ближайшей перспективе опасность для нашей цивилизации скорее исходит от нее самой… А ты, Глеб, что-нибудь еще скажешь?
– Пока воздержусь, – буркнул я. – Надо подумать.
– Тоже верно. Надо подумать. Вот вы и подумайте. Только не так думайте: ах-ах, братья, ах, по разуму! Так я уже думал, и никакого толку. А спокойно так, в деловом ключе. Например: ну, хорошо, братья, и что из этого вытекает?.. Жаль, конечно, что они не объявили заранее, мол, передаем строчное сообщение, готовьте оркестры, выходим на контакт, прием. Тут же всеобщее ликование, народные гуляния, и прочее в том же духе… Да и что, собственно, произошло, такое особенное? Что, в Галактике мало звезд? Кто-то сомневается, что возле некоторых из них есть планеты? А если они есть, то почему бы на каких-то из них не образоваться братьям по разуму? Говорят, правда, что вероятность ничтожна. Но вероятности эти высосаны из пальца. Завтра придумают другие вероятности, а послезавтра окажется, что вселенная битком набита братьями… Честно вам скажу: мне все эти размышления о вероятностях не близки. Нет, не близки. Дурь какая-то. Вероятность зарождения жизни ничтожна. И что? Мы же умудрились как-то зародиться. Вероятность зарождения двух жизней еще ничтожнее. И что? Как из этого вытекает, что две ну никак зародиться не могли? А тогда почему не три? А почему не тринадцать с четвертью? Вот если бы не было ни одной, тогда бы у нас с вами был повод для раздумий, но нас самих бы в этом случае не было. То есть, повод есть, а нас нет…
Гиря улыбнулся и рассеянно посмотрел в окно. Я начал ощущать, что тупею. Если во вселенной нет ни одной разумной жизни, тогда кто должен размышлять об этом? Ясно – Куропаткин. Но его тоже нет. Ибо сказано: нет ни одной. А если признать Куропаткина неразумной жизнью?
– Господь Бог, – преребил мои размышления Гиря. – Он поразмыслил над последним вариантом, и решил: не годиться. Сотворил одну разумную жизнь, и "увидел, что это, и вот, хорошо весьма". А раз хорошо, он и другую сотворил. И так далее. То есть, этот вопрос он не пустил на самотек. А тогда и вероятности тут непричем. Но коль скоро мы зародились разумными, нам надо начинать думать. Иначе можем загнуться от собственной глупости. И тут я вспоминаю, что Сомов над этим уже задумался. Помнишь ту бумажку из папки?
– Какую бумажку? – заинтересовался Куропаткин.
– Потом Глеб тебе расскажет, – отмахнулся Гиря и почему-то заглянул под стол. – А теперь этот Сомов опять куда-то исчез. Мы его искать, а его нет. И вдруг мне доносят, что он ошивается в Тибете и интересуется монастырями. Спрашивается: что он там делает?
– Горшочки рассматривает! – брякнул я.
– Какие горшочки? Ночные? – Гиря уставился на меня. – Ты о чем?
– Да вот, у меня неделю назад братец гостил, и рассказал одну историю…
– Какой еще братец? По разуму?
– Нет, просто, родной брат.
– А-а, Николай…
– Вы-то его откуда знаете?
– Агентура донесла… Что там с горшочками?
Я рассказал. Вопреки ожиданиям, больше всего Петра Яновича заинтересовала не процедура снятия отпечатков душ, а ритуал с раскалыванием камешков.
– Да, – сказал он рассеянно, – история занятная. У твоего брата психических отклонений не наблюдалось?
– Нет, наследственность здоровая.
– И что, прямо вот так, пополам лопались?
– Он утверждает, что да.
– А с чего бы им лопаться?
– Так ведь травку жгли, лучик поймали…
– Ага… Понятно. Если травку жгли – тогда конечно. – Гиря криво усмехнулся. – Вот если бы они без травки полопались – это было бы странно. А с травкой – нормально. И ясно, зачем нужны эти камешки.
– Зачем?
– Как – зачем? Духов вызывать. Непонятно только, почему их до сих пор не вызывали, и даже не пробовали.
– Так их по-другому вызывают, – вмешался Куропаткин, решивший, что настало время повеселиться. – Блюдечко надо вертеть.
– Шутишь!
– Нет, серьезно…
– А ты сам их вызывал? – заинтересовался Гиря.
– Конечно.
– И как?
– Вызывались, на вопросы отвечали.
– Смотри-ка ты! Надо попробовать…
Я попытался обнаружить на лице шефа хотя бы тень иронии, но он оставался невозмутим и сохранял полную серьезность.
– В общем, так. Завтра ближе к вечеру приходите. Блюдечко я беру на себя, а методика за тобой, Василий. Сюняева позовем, Штокмана. Жаль, Кикнадзе сейчас не дозовешься…
– А женщины? – поинтересовался Вася деловито.
– Что, без женщин нельзя?
– Не знаю. На чисто мужскую компанию они идут неохотно. Вяло, в общем, идут…
– Жаль. Придется менять всю кадровую политику… Стало быть, пока откладываем? Да и то сказать, духи – они не в нашей юрисдикции. Вот были бы братья по разуму – тогда другое дело… Кстати, а может это и не духи вовсе, а те самые братья? Никто ведь их не спрашивал. Ты, Куропаткин, сам проверь, и мне потом доложишь. А то опять выяснится, что все, кому не лень, уже вышли на контакт через блюдечки и тарелочки, одни мы тут сидим, ушами хлопаем… Так, на сегодня заканчиваем. Первое собеседование считаю успешным. Диагноз подтвердился, и надо что-то придумывать. План у меня такой: уж коль скоро я рехнулся и болен неизлечимо, надо свести с ума всех, с кем я имею дело в своей окрестности. Тогда факт моего персонального сумасшествия ни у кого не вызовет неприятных ощущений… Короче, я вас озадачил.
– Да уж, – сказал я поднимаясь.
– Вот еще что, – Гиря жестом меня остановил. – Вы там пока в отчетах ковыряетесь, посмотрите, на всякий случай, насчет братьев. Вдруг где-нибудь попадались, да никто внимания не обратил. – Он озабоченно пошарил взглядом по столу. – Так… Где оно? Кто спер?.. А, вон где оно лежит, никому не пригодилось! – он открыл ящик стола и достал кристаллокассету. – Вот вам, так сказать, еще материал для анализа. Запись разговора Сюняева с Таккакацу. Послушайте, может какие соображения появятся…
Вероятно, наши лица отнюдь не свидетельствовали о том, что у нас в обозримой перспективе могут появиться соображения. Гиря сардонически хмыкнул и махнул рукой.
– Все. Заболтался я тут с вами. Свободны.
Мы с Васей встали и пошли к дверям. В дверях я остановился.
– Петр Янович, вопрос можно?
– Можно, но только один.
– С Таккакацу должен был встретиться Кикнадзе, почему же встречался Сюняев?
– Ишь ты – все помнит! Зураб Шалвович был срочно занят.
– А где он сейчас?
– Это уже второй вопрос. Он тебе нужен? Нет. Иди, не мешай работать.
Я аккуратно затворил за собой дверь.
Мы вернулись в архив и сели перед монитором.
– Как тебе все это нравится? – поинтересовался я.
– Да никак не нравится, – сказал Вася. – Я вообще не понимаю, что происходит. То чудеса, то братья по разуму…
– Будем искать в отчетах следы? Или как?
– Или как. Указание получили – надо выполнять. А если по дороге что другое попадется – мы не побрезгуем. Но в братьев я не верю. Откуда бы им взяться, этим братьям? – Вася был явно недоволен новой установкой. – И вообще, Гиря велел ввести меня в курс – давай вводи. А то я как этот…
– Дня два понадобится. Завтра с утра начнем.
– Завтра с утра – суббота, – возразил Вася. – Что мне теперь, до понедельника дураком ходить?
– Давай завтра поработаем.
– Нет, не могу. Прорыв на личном фронте, – лаконично отбился Куропаткин.
– Ты ведь крест на женщинах поставил.
– Поставил. Но только у Гири в кабинете. Пусть он там стоит.
– Тогда буду излагать схематично. Подробности и вопросы – в понедельник. Кстати, вопросы надо бы формулировать и записывать. А то у нас что-то никакой макулатуры не образуется. А Петр Янович учит, что без бумаги всякое дело хиреет… Ладно, вот тебе информация в порядке поступления.
Я вкратце рассказал Василию все, что знал. На это ушло часа два.
– Практически, никакой связи между эпизодами, – констатировал Вася по завершении. – Единственное, что впечатляет, это то, как взбодрились ведущие, узнав о смерти Калуцы. В остальном – солянка.
– Да, – согласился я, – винегретец тот еще. Вообще, Гиря ведет себя непонятно. Очень рьяно взялся меня воспитывать, при этом темнит, факты отпускает строго дозировано, зато уж всяких гипотез навалил целую кучу. И каждый день у него что-то новое. К чему бы это?
– К переменам, – философски умозаключил Вася.
Я вспомнил свой сегодняшний сон. Все ложилось одно к одному…
