Джон. Умно говорите, доктор, слишком умно. Наверное, у Вас бывали пациенты, которые приходили в раж и выставляли оборону, когда Вы выдвигали предположение, что у них есть неудовлетворенные нужды?
Робин. Фактически еще труднее с теми, которые не злятся, но ловко провоцируют вас, когда подобрались к их «печалям». Помню одного такого пациента, каждый раз, появившись, он меня заводил. Пограничный случай паранойи, он много лечился, я соглашался беднягу изредка принимать, потому что его прежний психотерапевт умер. Появлялся он с интервалом в два-три месяца, выкладывал на стол книги ─ »Винни Пух», «Толкование сновидений» Фрейда, «Алиса в стране чудес», «Зависть и благодарность» Мелани{9}─ и принимался высказываться о прочитанном: что он понял. Я же тем временем пытался понять, «прочесть» его зашифрованную жалобу. Я обычно раздражался, чувствовал себя «несоответствующим» креслу, но он продолжал появляться у меня и, казалось, понемногу менялся в лучшую сторону. Однажды вместе с книгами он принес огромный бумажный пакет, из которого осторожно вытащил белого игрушечного зайца-гиганта трех футов росту и поместил его на столе среди книг. Заяц все время заваливался назад, я хватал с полок книгу за книгой, чтобы создать ему опору, пока, наконец, не устроил зайца, а пациент между тем повторял: «Не беспокойтесь!» А потом, заведя разговор, действительно вывел из равновесия. Я так рассвирепел, что уже порывался объяснить: напрасно, мол, отнимаем друг у друга время. Но я взял себя в руки. К моему удивлению, он уходил очень довольный. Собирая книги, засовывая зайца в бумажный пакет, он сказал: «Очень Вам благодарен за то, что Вы сделали для зайчика!»
Джон. То есть просить поддержку себе он не мог, он выставил вместо себя зайку, «поддержав» которого, Вы помогли ему.
Робин. Да, наверное, так. Иначе попросить помощи он был не способен. Он облегчил и мое положение, ведь я безотчетно откликнулся на его «нужду» единственным приемлемым для него способом. Позже я понял, что он вылечил меня, также научив сердиться ─ держась вовне спровоцированного во мне...
Джон. Я оценил заслугу переходного объекта ─ он поддерживает ребенка и одновременно удерживает маму с ее ненужной заботой на «нужном» расстоянии. Сравниваю с Вами, когда лечите, поддерживаете, и вижу: Вы сами для своих пациентов, выражаясь языком ученых докторов, зайка.
Робин. Знали бы Вы, как трудно быть дельным зайкой.
Джон. Это потому, что Вы не зайка-зазнайка.
КТО ЗДЕСЬ ГЛАВНЫЙ?
Мамочка, можно я буду ангелом?
Джон. Каков следующий ряд идей?
Робин. Довольно длинный ряд интереснейших идей: отношение к власти, почему одни конформисты, другие ─ бунтари, какая строгость положена родителям и в чем главная отцовская обязанность, почему кто-то годится в команду, а кто-то ─ с непомерно большим «я» ─ нет, речь пойдет о детях, которые непослушанием или болезнью мирят родителей, об одержимости, детской истерике, о пользе нечастых родительских стычек и о райском саде.
Джон. Неужели все перечислили? И эта гора выросла, наверное, потому, что ребенку предстоит перебраться на следующую ступень развития?
Робин. Ребенок пошел...
Джон. Уже не младенец беспомощный... Или почти беспомощный...
Робин. Да, мозг развивается, нервные клетки соединяются, связываются с мышечной тканью. И где-то между годом и двумя ребенок начинает самостоятельно ходить, говорить первые слова.
Джон. А его «естественные отправления» ─ как выражаются в Уэстон-сьюпер-Мэр?
Робин. Теперь эти «отправления» совершаются не автоматически, как раньше, но «с согласия» ребенка. Примерно в полтора года ребенок уже способен иметь свое «мнение».
Джон. Бедные родители! Раньше «диссидентство» сводилось к голодному плачу и к отказу от нелюбимой каши.
Робин. Ну, еще можно было заболеть. Теперь же возможности безграничны. Ребенок подойдет, когда зовут, а захочет ─ убежит! Скажет «да», скажет «нет» ─ как захочет. Может бросать и опрокидывать вещи, хотя мамочка этого совсем «не любит». А когда посадят на горшок, может «отдежурить», а позже пустить дело «на самотек»... Ребенок все подвижнее, и родители уже показывают ему, что они «любят» и что «не любят».
Джон. Они уже «призывают» ребенка «к ответу», ведь он уже способен выбирать, что ему делать.
Робин. Совершенно верно. Ребенок понемногу обретает независимость и свободу, и поэтому становится перед выбором между «добром» и «злом».
Джон. Теперь доступно возбуждающе разнообразное «злодеяние». Откуда и приступы истерики, или капризы на этой ступеньке.
Робин. Да. Конечно же, ребенок просто пробует силы, выясняет, на что их хватит. И если сталкивается с препятствием, то... «сталкивает» препятствие, стремится преодолеть его. А иногда препятствием оказываются родители!
Джон. В каком-то смысле ребенок экспериментирует.
Робин. Да. Родители же думают, что в чем-то подвели, что-то «не додали» ребенку. Совсем нет. Капризы ─ нормальное явление.
Джон. Но почему такое буйство?
Робин. Оцените положительный «заряд». Чем яростнее вспышка раздражения, тем сильнее будет характер, если ребенок научится обуздывать свою энергию. За неистовством скрывается упрямство и упорство, которое «блокировано». Вообразите, что тут энергия, способная оторвать ракету от земли. Вспышки ярости ─ все равно что пробные ракеты, взрывающиеся на запуске или после взлета, потом придет умение контролировать энергию, и ракета полетит в выбранном направлении.
Джон. Никогда и в голову не приходило, что капризы «включаются» энергией ─ не злостью. Наверное, злость ─ неисчерпаемый источник энергии? Сижу, например, не пишется и все тут... значит, надо разозлиться на себя хорошенько? И тогда, очевидно, резервная энергия поможет сдвинуться с мертвой точки.
Робин. Именно этому и должен научиться ребенок ─ сдерживая вспышки ярости, «обуздывать» удивительную силу, чтобы мчать, как умелый всадник, усмиривший и направляющий скаковую лошадь... Капризы позабыты, когда ребенок научился управлять своей энергией и направлять ее себе на пользу.
Джон. Дело времени?
Робин. Да, при условии, что родители понимают: капризы в порядке вещей ─ и будут спокойны с ребенком и тверды. Все само собой наладится, ребенок «укротит» свой буйный нрав.
Джон. Значит, ребенок ─ как бы его назвать... «ходунок» ─ уже физически «умелый» и способен подумать о себе... Каков главный урок для него на этой ступени?
Робин. Приспособиться к другим, сначала ─ в семье, затем ─ в обществе.
Джон. Не приспособившись, он потеряет любовь, поддержку, помощь других, а он в этом, конечно, нуждается.
Робин. Жизнь, безусловно, будет богаче и интереснее, если он сумеет ладить с другими.
Джон. Значит, он должен по выбору быть только «хорошим»?
Робин. Нет.
Джон. Нет?!
Робин. Понимаете, быть просто «хорошим» ему не на пользу. Чтобы сделаться здоровым, самостоятельным, полагающимся на себя человеком, человеком независимого ума, на этой ступени он должен творчески браться за все, что «под рукой». Пускай получается новое, неожиданное для него ─ непредвиденное родителями. Иногда такое, что они... «не любят».
Джон. Значит, он должен быть достаточно уверенным в своих силах и пробовать, но одновременно ─ учиться приспосабливаться к другим?
Робин. Да. «Озорник» и «паинька» ─ это не он. Ему нужно по тропинке посередине, не налево и не направо...
Джон. Сбавьте шаг, я отстаю! Понятно, почему ему не следует быть «слишком плохим», ведь никем не любимые себялюбивые эгоисты остаются в одиночестве. Но какой вред ─ быть «слишком хорошим»?
Робин. Если он не экспериментирует, не думает своей головой, поневоле во всем уступает, то вырастет конформистом. Он никому не будет мешать ─ такой неинтересный, скучный, серый. Его везде отпихнут, и он никогда не добьется того, чего хочет или в чем нуждается. Его будто и нет ─ нет личности.
Джон. Бухгалтер, короче говоря. Вспоминаю свой учительский опыт: двое-трое ребят, никогда ничего не выкинувших, почему-то не вызывали интереса.
Робин. В том-то и проблема. Они не нравятся, их не любят. И постепенно они лишаются поддержки в жизни, так же, как «слишком плохие», слишком себялюбивые. Значит, у родителей «зашагавшего» ребенка весьма трудная задача ─ направлять его шаги, удерживая от крайностей.
