Робин. Все верно, но одну вещь Вы забыли. Когда он достигнет стены, надо, чтобы он мог стукнуть по ней!
Джон. Если злится...
Робин. Да, и поэтому стена должна быть прочной. Он бьется об нее, но ничего ужасного не происходит, потолок не рушится, и тогда он понимает: ну, значит, это стена. Вы не почувствуете к себе настоящего доверия, пока вам не дадут возможности «полезть на стенку», и тогда вы узнаете, как справиться со своим неистовством. Дойдя до «предела», вы теперь знаете, где он, «предел», знаете, что уцелели, и люди, которых любите, тоже целы. Отныне вы можете верить себе даже во гневе. Вы знаете, как справляться с ним. Разумеется, приобрести подобный опыт возможно, если кто-то присматривает за вами (и смотрит за собой, владеет собой, хотя вы ─ вне себя, способны убить, на все способны). Они должны держать ситуацию под контролем, принять всю силу вашего эмоционального удара, но предотвратить реальный вред. Значит, если родители приготовили надежные «стены», при этом не лишают эмоциональной поддержки, ребенок может испытать свою силу «до предела», почувствует себя с ней вне опасности и постепенно научится властвовать ею.
Джон. И вы уже не боитесь своей ярости. Чудеса! Значит, именно поэтому детям требуется ясное, последовательное руководство.
Робин. Да, и иногда ребенок выкинет что-то, добиваясь от родителей этого руководства...
Джон. Я вдруг вспомнил выражение: «Ребенок напрашивается». Ну, не обязательно на хорошую трепку ─ на недвусмысленную строгость...
Робин. ...чтобы знать, как далеко он зашел. И тогда успокаивается. Если от родителей нет «руководящих указаний», ребенку только и остается пробным «путем» подбираться к черте! Чем дольше родители медлят в нерешительности, потому что хотят приличия соблюсти, не хотят разочаровывать ребенка (вдруг с твердостью «перегнут палку»!), тем меньше вероятность, что ребенок вообще узнает хоть что-то про «палку». И тем страшнее, в конце концов, будет эмоциональный «удар», который он обрушит на своих родителей.
Джон. Если они все-таки укажут «предел»...
Робин. Да. Чем позже они решатся, тем сильнее взрыв, дольше пыль оседает. Многие родители откладывают столкновение, пока ребенку не исполнится восемь-десять лет, даже пока он не превратился в подростка. А в таких случаях, советуя родителям «занять позицию», я предупреждаю, что это будет вторая высадка в Нормандии{10}, им предстоит на неделю оказаться в сущем аду. Обычно они справляются, но, разумеется, лучше ясно указать «пределы», когда ребенок еще «ходунком» напрашивается на «указания», и помочь ему приспосабливаться шаг за шагом ─ день за днем учиться владению собой.
Джон. Я закипаю, слыша не в меру прогрессивных родителей и учителей, которые отказываются от обязанности держать детей «в рамках» просто потому, что кто-то может принять их за душегубов, фашистов. По моему убеждению, это вопиющее пренебрежение своими обязанностями.
Робин. И больше всего, конечно, от таких достается Фрейду, хотя на самом деле он на удивление здраво, реалистически подходил к вопросу. Но с Фрейдом, как с Библией ─ люди толкуют их по своему разумению.
Джон. Подождите, а если родители слишком-таки строги? Чем это обернется?
Робин. Как показывает опыт, строгое, но уравновешенное любовью воспитание не повлечет особых проблем. Человек может вырасти более ограниченным, больше склонным к конформизму, он будет довольно консервативен во взглядах, иерархию, власть будет принимать легче, чем Вы или я. Впрочем, это поможет ему преуспеть в тех профессиях, где конформизм ценится ─ в армии, в полиции; из него выйдет прекрасный чиновник, правовед и так далее.
Джон. Про бухгалтера забыли... Значит, он будет неотступно придерживаться указаний и не усмотрит в жесткой линии никаких изъянов.
Робин. Любопытно, я замечал, что «дети» обычно благодарны родителям за строгость. Даже в детские годы они, кажется, чувствовали, что родителям она давалась непросто.
Джон. При условии, что родители держались строгости ради блага детей.
Робин. Да, конечно. Если суровость скрывает стремление родителей удовлетворить свои «нужды» за счет ребенка или что-то подобное ─ это совсем другая история... Но так же, как дети благодарят потом родителей, любивших их, но любивших со строгостью, они никогда не прощают чрезмерно баловавших.
Джон. Они каким-то шестым чувством чувствуют, что это им во вред?
Робин. Да, они, кажется, понимают, что родители балуют их или по собственной лености или от ребяческой потребности в неизменной любви, постоянном одобрении. Если дети сразу не разобрались, позже поймут.
Джон. Значит, Вы считаете, что при любви даже старомодная «викторианская» строгость не повлечет к нарушениям психики?
Робин. Нет. Но опять же повторю: строгость, уравновешенная любовью и направленная на благо ребенка.
Джон. Вы, кажется, склоняетесь к тому, что родителям если и допустимо переусердствовать, так ─ в строгости.
Робин. Да. К счастью, родителей выручает своего рода «программный механизм». «Программа» простейшая: «Когда дети вас сводят с ума, значит, ждут нагоняя». Поэтому не раздумывая задайте нагоняй, иначе опоздаете, не сладите с детьми. Запомните: эффект суровой дисциплины со временем ослабевает, но человек, прошедший суровую закалку, будет здоровее, нормальнее. С другой стороны, тот, кому мало помогали научиться «самовластию» в раннем возрасте, позже с трудом будет двигаться в верном направлении... к обретению власти над собой.
Джон. Но Вам, без сомнения, жалуются дети... наверное, даже взрослые... на слишком строгих родителей.
Робин. Да, конечно. Однако, когда я присматриваюсь внимательнее к семье «за плечами» у тех, кто жалуется на «слишком строгих» родителей, обычно оказывается, что родители как раз слишком слабы, ими слишком легко вертеть, как захочется.
Джон. Откуда же тогда представление о «лишней» строгости?
Робин. От родительского лишнего беспокойства, что из-за «лишней строгости» они потеряют любовь детей. А дети чувствуют родительское настроение и все принимают за чистую монету: если родители казнятся, значит, не без причины, значит, «виноваты» ─ не в меру строги!
Джон. Но детям доступны только родительские «мерки».
Робин. Да, и обнаружив, что родители боятся быть обвиненными в излишней строгости, дети учатся играть на родительском чувстве вины в своих интересах.
Джон. Ясно. О'кей, посмотрим, как все уложилось у меня в голове. Детям необходимы четко обозначенные «границы». Необходимы для того, чтобы, во-первых, научились приспосабливаться к окружающим, во-вторых, чтобы не тревожились неизвестностью, «не зная, как далеко зашли», в-третьих, чтобы смогли, желательно пока еще «ходунки», испытать в «контролируемых условиях» самые разрушительные эмоции «до предела» и таким образом осознать их, научиться владеть ими.
Робин. Что ж, неплохо усвоили.
Джон. Но вот чего я не понимаю. Ребенок не должен быть «слишком хорошим» ─ так? И если настоящая строгость, уравновешенная любовью, не сделает из ребенка тихоню, который и мухи не обидит, на чем же тогда тихони «замешены»?
Робин. Кроткими, робкими дети обычно вырастают, постоянно испытывая сильное давление со стороны родителей, приспосабливающих их к своим меркам. Но тут дело не в твердости, тут подключено чувство вины: дети растут... «замешанными в преступлении». Такие родители не говорят: «не делай этого ─ я рассержусь». Не грозят оставить без сладкого или немедленно отправить спать. Они говорят: «не делай этого ─ я очень расстроюсь».
Джон. «У папы будет сердечный приступ... мама умрет с горя... свету конец».
Робин. «Потом пожалеешь...»
Джон. «Если любишь меня, не делай...»
Робин. Или же такие родители внушают ребенку страх, повторяя, что бросят его, если не будет слушаться.
Джон. В любом случае родители взваливают на ребенка чудовищную ответственность ─ да?
Робин. Они надевают на ребенка смирительную рубашку или ─ еще хуже ─ заставляют ребенка самого ее надеть...
Джон. ...делая его ответственным за их, родительское, благополучие и даже за их жизнь! А еще ─ за сохранность семьи, что жизненно важно уже для ребенка.
Робин. Поэтому такой ребенок не сможет испытать свои эмоции из-за страха навредить.
Джон. Он ни за что не стукнется о стенку лбом, ведь ему говорили, что тогда дом рухнет.
Робин. А значит, он запуган и никогда не постоит за себя.
