– Опаздываем, но я хочу подождать, чтоб перс Хосров выехал раньше нас, – объяснил Васак.
– Он едет в сопровождении Гюта?
– Вот именно. Необходимо проложить дорогу к персидскому двору: наше дело вскоре будет решаться в Персии… А вот и Гют.
Сопровождаемый дворецким, к ним приближался Гют Вахевуни в дорожной одежде.
– Все готово? – спросил его Васак.
– Пришел проститься, – ответил Гют. – Перс ждет только меня, чтобы выступить.
– Кто у него сейчас?
– Деншапух с Вехмихром и Ормиздом. Заперлись и долго шушукались. Видно, наговаривают ему.
– Если б тебе удалось добиться их смещения!.. Дело наше было бы наполовину выиграно. В пути можешь немного позлословить на мой счет; свали на меня вину за ответ царю царей. Постарайся сблизиться с Хосровом. Упроси его доставить тебе возможность быть принятым Азкертом. Предварительно повидайся с азарапетом и обнадежь его уверениями, что я и мои сторонники доведем дело с отречением от веры до успешного конца. Когда будешь говорить с царем, старайся очернить перед ним в первую голову Хосрова, а затем и Деншапуха с Вахмихром и Ормиздом. Скажи, что марзпан просит прислать людей, преданных царю царей… Если только добьешься этого, князь…
– Не пожалею усилий, государь марзпан! – заверил Гют.
– Ну, желаем тебе доброго пути!.. – заключил Васак.
– Да, я поспешу! Они меня ждут, – ответил Гют.
Они обнялись, и Гют удалился.
До самого вечера Артак с нетерпением ждал возвращения нахарара Рштуни. Ему не терпелось расспросить о Рштунийском крае, о замке, о жизни в замке, обо всем, что окружало там его любимую Анаит. И о чем бы ни стал рассказывать ему нахарар Рштуни, Артак с огромной радостью внимал ему: в нахараре Рштуни он чувствовал родного и близкого себе человека.
Но нахарар что-то запаздывал.
Наступила темнота, безмолвно было все вокруг. Тоска охватила Артака. Он вышел из своей опочивальни и вместе с телохранителем зашагал по улицам Арташата.
Город спал. Лишь в одном из домов слышался плач ребенка, да в другом дворе свет лучины падал на молоденькую девушку. Девушка светила пожилому мужчине, который что-то мастерил в конюшне.
Полоса света упала на Артака. В этот миг мужчина внезапно взглянул на девушку, вздрогнул и сделал ей знак. Не поняв его, девушка обернулась и взглянула на Артака. Как она была похожа на Анаит!..
Артак хотел было остановиться, но скромность ему помешала. Девушка спокойно оглядывала его, направив свет ему прямо в лицо. Артак прошел дальше. Он чувствовал нежность к этой девушке, – только потому, что она была похожа на Анаит.
Вновь объяла Артака темнота. Вскоре они дошли до ограды храма.
На стук телохранителя кто-то подошел к калитке.
– Кто там? – спросил подошедший, не открывая.
– Открой князю Артаку!
Дверь распахнулась, Артак вошел во двор.
– Где келья отца Егишэ? – справился он у привратника.
Тот проводил его. В глубине двора из узкого оконца падал на камни тусклый свет.
Телохранитель постучал. Вышел отец Егишэ со светильником в руке. Увидев Артака, он с приветливой улыбкой сказал:
– Пожалуй в келью, князь!
– Пришел к тебе в гости, святой отец! – сказал Артак. – Принимаешь?
– Что ты, князь, господь послал тебя!
Они вошли в келью. Телохранитель присел на камне у двери.
Сырость придавала стенам и сводчатому потолку запущенный вид.
Посредине, на звериной шкуре стоял дубовый аналой, на кожаной подставке которого, под огнем светильника, желтели страницы раскрытого фолианта. Соломенная циновка в углу была покрыта овчиной.
Монах садил Артака на шкуру, а сам, поджав ноги, уселся на циновке. Его глаза горели воодушевлением, вызванным событиями последних дней.
– Что решила братия? – справился Артак, имея в виду единодушное решение духовенства сопротивляться требованиям Азкерта.
– Братия закончила призыв к восстанию, направленный к Айраратской стране, – не подымая глаз, ответил Егишэ. – Через день-два выступим в нагорные области.
– С вами будут и нахарары?
– Кто из них пожелает… В этой войне никто не будет обращать внимания, идет ли с ним еще кто-нибудь, или нет. Каждый будет готов выступить, хотя бы в одиночку. Сгинул страх, государь: дух восстал и побеждает плоть!
– Надеюсь, что побеждать мы будем и на поле битвы! – с ударением, весело произнес Артак.
– Да будет нам оплотом дух победы! Не может быть поражения, если человек не страшится смерти. Сила его неиссякаема, и гибель она несет противнику… Смертью смерть поправ, будем жить бессмертным духом: побеждая смерть – проходит жизнь к дальнейшему бытию своему!
Артака воодушевили слова Егишэ. Он осознал, какой грозной силой является человек, поборовший страх смерти: ведь его нельзя победить. Единственное оружие врага – смерть, но смерть уже бессильна…
– Однако слепа та смерть, которая не освящена сознанием. Смерть должно принять сознательно. И правильно сказал некий наш древний мудрец, что «смерть без сознания необходимости ее – только смерть, а смерть, сознательно принятая, – бессмертие…»
Дверь кельи мягко распахнулась, и из ночной тьмы выплыло суровое лицо Езника Кохпаци. За ним следовал, улыбаясь, иерей Гевонд. В дверях были видны и другие пастыри.
– Благословение обители сей! – сказали вошедшие.
– Пожалуйте! – ответили, вставая, Егишэ и Артак; последний с поклоном предложил вошедшим сесть на шкуру.
– Не беспокойся, князь! – отказался Езник Кохпаци. – Мы привыкли сидеть на циновках.
Он подошел к Егишэ и уселся на циновке. Остальные расположились рядом с ним, а то и прямо на каменном полу.
– С добром ли пожаловал, князь? – спросил Езник.
– Не вовремя зашел проведать вас! Томлюсь одиночеством… – ответил Артак – Нахарары уже выехали. Вскорости выеду и я.
– Да будет с тобой господь!
– И с вами также!.. – отозвался Артак. – Но где же святейший отец и отцы епископы?
– Отдыхают! – отозвался Езник Кохпаци. Помолчав, Артак обратился к Езнику:
– В бытность мою в Александрии узнал я, что ты посвятил себя изучению философии…
– Ничтожными силами своими составляю опровержение лжеучения персидского. Давно уже могпэтан-могпэт тщится разобрать религию нашу и науки. Не имел я и в мыслях нарушить скромность и незваным войти в ряды мужей ученых. Не положено зазнаваться и мудрецам, не то что мне, ничтожному. Но поскольку могпэтан-могпэт в гордыне невежества и скудоумия своего дерзает противоборствовать высочайшей истине, долгом почитаю воздать ему должное мерой должной!
– По душе мне твое начинание, и близко оно к моим мыслям, – промолвил Артак. – Не позволяют мне воинские занятия отдаться наукам, но с радостью просмотрел бы я твой труд, если он при тебе…
– Вступление готово, – ответил Езник.
– Обяжешь меня, если дашь посмотреть.
Езник кивнул юноше-иноку, который, весь превратившись в слух, стоял в темноте за дверью.
– Еще в Александрии я задумал другой труд – в защиту Аристотеля против Платона. Но нападки персов вынудили меня выступить против их лжеучения. Жалею только, что вместо великого мудреца имею я своим противником жалкого и скудоумного софиста!..
Вернулся инок и передал Езнику Кохпаци довольно объемистую рукопись. Езник взял ее, бережно и с любовью вытер волосатыми руками и протянул Артаку, Любознательный юноша, большой любитель книг, таким же бережным движением приняв рукопись, прочел вслух:
– «Если кто-нибудь пожелает говорить о невидимом и извечном всемогуществе его, надлежит тому очиститься мыслью и с очей своих удалить гной, дабы…»
Продолжение Артак стал читать про себя. В наступившей тишине глаза всех присутствовавших были устремлены на молодого нахарара-философа, который даже в эти бурные дни не переставал интересоваться наукой. Артак углубился в чтение; лишь время от времени он слегка морщил лоб и полузакрывал глаза, углубляясь в смысл каждого нового прочитанного им аргумента.
– Когда пройдет година испытаний, полагаешь завершить свой труд? – спросил Егишэ.
– Надежду питаю… – задумчиво ответил Езник, не подымая глаз.
Артак опустил рукопись на колени. Он воздержался от высказывания похвал возвышенной мысли и классическому слогу Езника, считая, что вряд ли подобает ему поощрять столь ученого монаха.
Но блеск его глаз и сосредоточенное молчание более чем красноречиво свидетельствовали о его восхищении. Это почувствовал и сам Езник, поняли это и остальные присутствовавшие, с уважением и любовью взиравшие на юношу.
– Святой отец! – заговорил Артак. – В ответном послании ты утверждал следующее: «Имя ему – творец земли и небес; и до сотворения мира существовал он, вездесущий и самосущий». Могло ли не быть этого творца, то есть могла бы быть вселенная не создана?
Езник ответил:
– Если вездесущ он и предсущ, то предвечен он и безначален, то есть вне времени и непознаваем!..
