— Ну, пятерых, это я так, для примера, будет больше, а девочек, потому что мальчики — к войне.
— Какая грустная примета, — поделилась мнением девушка.
— И не говорите, Наташенька. Поэтому мне себя надо беречь, — Негатив снова перевёл разговор в нужное ему русло. — Садитесь, не стесняйтесь. Здесь так принято. Всех женщин перевозят так.
— В самом деле? Ни разу не видела, — скептически отозвалась девушка.
— Это потому что вам всё время попадались неотесанные мужланы.
— Но вы же не такой, Виктор?
— Конечно, нет. Разве может русский офицер быть таким?
— Ну, хорошо, Виктор, вы меня убедили, — девушка удобно устроилась у него на ногах.
В это время БТР тронулся с места. Всю дорогу Негатив развлекал журналистку байками и присказками, не давая скучать ни минуты. Остальные парни только хмыкали, как лихо у него получается общаться с противоположным полом.
Когда бронетранспортёр замер у штаба полка, Седых помог девушке спуститься и предложил:
— Наташенька, вам ведь нужен убойный материал?
— Конечно. А что вы можете предложить?
— У меня тут на примете есть один склад, мы с ребятами как раз туда направляемся. Там несёт нелёгкую службу весьма примечательный старшина. Так вы знаете, Наташенька, у него есть всё. Вы понимаете? Если у него чего-то нет, то это просто недоразумение природы, которое старшина обязательно исправит.
— А в чём убойность материала?
— Как в чём? — натурально удивился Негатив. — Напишете о том, что наша армия могла бы быть экипирована намного лучше, чем есть.
— Этим никого не удивишь, — сказала девушка. — Хотя, знаете, в этом что-то есть. Не убойное, как вы выразились, а наоборот, бытовое, повседневное, что обычно проходит мимо наших читателей, напичканных информацией о боевых действиях. Надо показывать войну и с другой стороны.
— Вот-вот, я и говорю, — подхватил Негатив.
— Хорошо, пойдёмте, поговорим с вашим старшиной, у которого есть всё.
Старшина находился на складе, заваленном какими-то тюками, заставленном ящиками, коробками. Кроме него в ангаре никого не было, что, в общем-то, выглядело странным: обычно ему помогал взвод солдат не меньше, чего-то переставляющих, таскающих, загружающих, выгружающих.
Увидев вошедших, старшина — суховатый маленький суетливый мужичок лет пятидесяти, подслеповато прищурился.
— Здорово, Петрович, это мы, земляки твои — Негатив и Бек. С нами двое наших братьев по оружию и очень известная журналистка.
— Здорово, Витя, здорово. А журналистка зачем? — забеспокоился старшина.
— Она хочет написать о тебе, скромном труженике военных будней.
— Хули обо мне писать? Писать надо о вас.
— Не, Петрович, о нас не надо, мы люди тихие, незаметные, профессия у нас такая. А чё ты щуришься? Очки где твои?
— Да, хули, вчера долбоёбы устроили обстрел, пара мин угодила в склад, одного солдата убило, пожар начался. Я со страху чуть не обосрался, на мне же весь подотчёт полка. Мало того, что с этим наступлением сорвались с места, всё перевозить пришлось, меня одного из всех кладовщиков на такой большой склад оставили…. Дурдом. Одно слово… Так ещё надыбали тут склад фйдеров, а там добра видимо-невидимо. Набрали, сколько увезти смогли, да ещё и съездили раз этак натнадцать. Взяли немало, а осталось ещё больше. Вымотались по полной. И всё равно надо опять ехать, пока другие не растащили. А пока это всё разложить, записать, на подотчёт взять, а тут вчерашнее несчастье с солдатом. Всех к особисту забрали на какой-то, то ли опрос, то ли допрос, не знаю. Сижу вот, ни х… не делаю…
— Петрович, ты б не матерился, с нами дама.
— Ой, я забыл, не вижу же ничо.
— Так где очки твои?
— Где-где… — в… ну, ты понял, где… Наступил на них боец какой-то вчера в суматохе, остался я слепой. Чё делать, ума не приложу, я ж без них ни писать, ни считать, вообще ничего, и других нет.
— Какие странные у вас прозвища, — тихо сказала девушка. — Почему Негатив?
— Так вышло, Наташенька. На самом деле я очень положительный. Хотите посмотреть, куда мины попали?
— А можно? — так же тихо спросила Наташа, не чувствуя подвоха.
— Конечно, — с готовностью согласился Седых. — Слушай, Петрович, я журналистке покажу, куда мины угодили? Ты не возражаешь?
— Пусть смотрит, мне не жалко. Мне очки мои жалко.
— Ну, мы пойдём, а парни тебе тут очки покажут. Как чувствовали, что-то не так у тебя. У меня самого со вчерашнего дня душа не на месте. Дай, думаю, к Петровичу наведаюсь, узнаю, что у него, да как.
— А у вас-то откуда очки? — удивился старшина.
— Товарищ нашёл как-то. Нам они и вправду ни к чему. А тебе, может, пригодятся. Ты примерь пока, вдруг подойдут по диоптриям там, плюс-минус, туда-сюда, — разглагольствовал Негатив, увлекая девушку в глубину склада, где было не так светло, где внавалку лежали объёмные тюки, вероятно, с обмундированием.
Завистливо вздохнув, парни обступили старшину. Мамба достал очки и протянул со словами:
— Примерь, Петрович.
Старшина напялил их на нос, осторожно приоткрыл глаза, через мгновение глянул увереннее.
— … твою мать! — воскликнул он громко. — Ой, дамочка, простите… Как раз для меня! Как вы подгадали, ребята! Да я же зрение обрёл!
— У них оправа золотая, — подал голос Куба.
— Не пи… — не поверил старшина. — Ой, опять… С этими женщинами не поговоришь нормально, — добавил он сокрушённо.
Из глубины склада донеслась какая-то возня, что-то упало.
— Чё это они там? — подозрительно спросил кладовщик.
— Не обращай внимания, Петрович, — подавил завистливый вздох Мамба. — Темно там у тебя, запнулись, наверное. Оправа, правда, золотая.
— А ты откуда знаешь?
— Так я их сам нашёл. И потом, что я, золотых оправ не видел?
— Ну-у, ребята! Вот это уважили, так уважили, — довольно протянул Петрович. — Не, правда, золотая?
— Честное слово, — подтвердил Мамба. — Нам бы вещей тёплых, хороших. А то морозы скоро.
— Какой разговор, ребята! Вы ж мне зрение вернули, да ещё в золотой оправе. Подберём всё, что вам будет нужно. У меня термобельё хорошее есть, вам это пригодится, новые бушлаты, камуфляж утеплённый, ботинки хорошие на натуральном меху. Всё дам, всё… Что-то Витя запропал…
— Придёт, никуда не денется, — успокоил старшину Бек. — Тебе как дужки, не давят? — спросил он, отвлекая Петровича.
— Нет, нормально. Вы мне скажите, оправа, правда, золотая?
— Петрович, ну что ты как маленький, в самом деле? — воскликнул Бек. — Тебе ж сказали — золотая.
— Уважили, ой уважили… — довольно бормотал старшина…
Негатив появился довольный как кот, слопавший кринку сметаны. За ним шла смущённая журналистка, поправляя причёску и одежду. Она ни на кого не смотрела, неловко себя чувствуя.
— Наташенька, пойдёмте, я провожу вас, — сказал Седых.
— Да, конечно… — отозвалась девушка, не поднимая головы.
Они ушли, а парни занялись подбором вещей для себя, Негатива и командира.
Седых и Наташа подходили к штабу, где толпились журналисты. Девушка остановилась, повернулась к Негативу и влепила ему хлёсткую пощёчину, а потом ещё несколько обеими руками.
Седых не отворачивался, катая желваки.
Вдруг Наташа бросилась ему на шею, поцеловала в губы, сказала:
— Дурак!
И убежала.
— А я думал, что знаю женщин… — пробормотал Негатив, потирая ладонями горящие щёки, глядя ей вслед.
Когда пришёл вертолёт, Вика и Янычар молча стояли у штаба, глядя, как поднимая снежные завихрения, садится винтокрылая машина.
— Давай прощаться, Вика.
— Да, пора, — произнесла девушка, опять глядя карими снизу вверх.
— Прости меня, — виновато сказал Туркалёв.
— Глупенький, мне хорошо было.
Янычар увидел, как заблестели глаза девушки, наполнились слезами.
— Почему всегда должно быть так, а Лёша?
— Как?
— Когда с кем-то хорошо, то обязательно нужно расставаться?
— Не знаю… У меня по-другому никогда не было.
Вика вздохнула:
— А ты знаешь, у меня тоже. Я тебя часто вспоминала. А ты думал обо мне?
— Почти каждый день, — не моргнув глазом, ответил Янычар.
— Врёшь… — опять вздохнула девушка. — Почему вы, мужчины, всё время врёте нам?
— Наверное, чтобы не огорчать. Но я, правда, никогда не забывал тебя. У меня ведь не так много женщин было, как, может быть, ты думаешь. При моём образе жизни это не мудрено. Среди них ты занимала не последнее место, могу тебе в этом поклясться.
— Спасибо и на том, — невесело усмехнулась Вика. — Знаешь, мне давно не даёт покоя вопрос: почему лучшие мужчины, от которых могут быть лучшие дети в плане приспособленности к жизни, благодаря передавшимся генам, вынуждены рисковать, зачастую так и не давая продолжения роду? Почему их жизни часто обрываются на взлёте? А неспособные должным образом защитить потомство, слабые и часто трусливые, плодятся как грибы после дождя?
