Картина третья
Служебный буфет в Эрмитаже. Три столика. У стойки, за которой стоит Мальвина – голубая девушка, ожидает кофе Симеонов. За столиком сидят Колобок с Раисой Семеновной.
Симеонов. Колобок, тебе двойной или ординарный?
Колобок. Хоть чай.
Симеонов. И три раза по пятьдесят коньяку.
Мальвина. Саша, ты же знаешь. Антипенко категорически запретил в рабочее время.
Симеонов. Где ты увидела рабочее время? Мы еще революции не провели, а там впереди Гражданская война, коллективизация, отдельные ошибки культа личности… Наливай.
Раиса Семеновна. Мне не надо… Плохо дело, Боря?
Колобок. Хуже некуда. Меня не оставляет тревожное чувство опасности! Создается впечатление, что даже там наверху, в Смольном, не понимают еще, на что решились, какого джинна выпускают из бутылки!
Входит Антипенко, перед собой он гонит совсем маленького человека пенсионного возраста в морском мундире и адмиральских эполетах.
Антипенко. Садись, Горыныч. Садись, не робей.
Они занимают соседний столик.
Ну что, орлы, не узнаете ветерана ленинской гвардии? Участника штурма Кронштадта, товарища Гунявого?
Симеонов(который ставит кофе на стол). Горыныч! Швейцар наш, Горыныч. Что за маскарад?!
Антипенко. Разрешите представить: Геннадий Альбертович Гунявый. Мичман Балтийского флота. Ныне призван из резерва для прохождения службы в рядах контрреволюции.
Колобок. Как же он такие эполеты заработал?
Гунявы й. Как коммунист и ветеран я написал в обком. Просил назначить меня на любую должность, желательно командиром «Авроры». Место оказалось занято. Пришлось соглашаться на белогвардейскую вакансию. Но не меньше адмирала.
Симеонов. Ясно, это надо обмыть.
Гунявы й. Вот именно. Сто грамм виски с мартини! И побольше льда, мадам.
Мальвина. Горыныч, что ты несешь?
Гунявы й. У меня хоть на два дня, но жизнь буржуйская! Если нет мартини – сто пятьдесят и бутерброд.
В буфет быстро входит Керенский. За ним, отступив на шаг, толстый человек в черном костюме, с бабочкой, министр Пешеходов.
Керенский. Добрый день, господа. Надеюсь, я не помешал?
Появление его столь значительно сыграно, что все встают, даже Антипенко и адмирал.
Керенский обходит весь буфет, пожимая всем руки, и всем говорит, что он Керенский и рад познакомиться. Пешеходов повторяет его действия.
Прошу садиться. Чувствуйте себя как дома. Чем угостите, Мальвиночка?
Мальвина. У нас пиво свежее, товарищ Керенский.
Керенский. Попрошу называть меня гражданином или в крайнем случае господином. Обращение «товарищ», взятое на вооружение нашими политическими противниками, долго не проживет.
Гунявый. Гусь свинье не товарищ!
Антипенко. Адмирала Гунявого мы выделили из своего коллектива. У него есть боевой опыт.
Керенский. Что же, я рад видеть специалистов в наших рядах. Берите командование Балтийским флотом. Справитесь, адмирал?
Гунявый. Да кто мне даст? Они же там за свои пайки удавятся. Назначьте меня морским министром, а?
Керенский. По рукам, господин Гунявый!
Колобок. А мне ваше лицо знакомо. Я вас видел?
Керенский. В театре Ленсовета. Критика отмечала мое исполнение Гамлета.
Мальвина. Ну конечно, Гамлет! Я вас сразу узнала. Пиво берите!
Министр Пешеходов, который сопровождает Керенского, спешит за пивом. Заглядывает Краснов.
Краснов. Простите, я отбываю в Гатчину. Вы здесь Керенского не видали? А то товарищ Грушев рекомендовал связь наладить.
Керенский. Очень рад. Керенский. Председатель Временного правительства.
Краснов. Генерал Краснов. Моя попытка освободить Зимний дворец завтра ночью должна провалиться.
Керенский. С чем я вас и поздравляю. Вас тоже из театра пригласили? (Присаживается за стол к Керенскому.)
Краснов. Нет, еще вчера я был директором школы верховой езды. По сценарию после взятия Зимнего вы должны переодеться в медицинскую сестру и на американской машине прорываться в Гатчину, в расположение моих частей. Халат и юбку я вам обеспечу.
Керенский. Можно обойтись без юбки?
Краснов. Историческая правда, Александр Федорович, выше всего!
Керенский. Можете звать меня Нодаром.
Краснов. Нет, не могу. Историческая правда не позволяет. Честь имею. (Откланивается и выходит.)
Керенский. Если бы у меня было хотя бы полдюжины таких генералов, я бы не отдал власть большевикам.
Гунявый. Ты чего несешь, министр, чего несешь? Ведь я же все записываю, мне велели.
Керенский. И отлично. Записывайте, господин адмирал. Мы потом опубликуем ваши записки на всех языках свободного мира.
Гунявый. Как так опубликуете? Кто вам позволит?
Пешеходов. История позволит, вот именно, история. Господин Керенский, мне можно отлучиться?
Керенский. Что еще стряслось? Министр Пешеходов?
Пешеходов. Меня Грушев в партию Бунд перевел на укрепление. Там, говорит, много евреев развелось.
Керенский. Так твоя же настоящая фамилия Нетудыхата! Ты ж хохол!
Пешеходов. Вот именно – я буду укреплять Бунд славянским элементом.
Керенский. Укрепишь и тут же обратно. У меня министров – кот наплакал. А то что получается – у большевиков и Смольный, и райкомы, и «Аврора», и Кантемировская дивизия в резерве. А у меня полсотни девочек из экскурсионного отдела Эрмитажа и столько же очкариков-аспирантов.
Мальвина подвигает Временному правительству стаканы и бутылки с пивом.
Мальвина. Берите, контрреволюция! День твой последний приходит, буржуй.
Колобок. Александр Федорович, я хотел бы с вами поговорить.
Керенский. Мы не представлены, молодой человек.
Колобок. Временно я командую юнкерами – по комсомольской линии. Борис Колобок.
Керенский. Нодар Яманидзе. Очень приятно. Продолжайте.
Они пьют пиво. Рядом сидит адмирал и кивает головой, намереваясь заснуть. Антипенко и Раиса Семеновна шепчутся за соседним столиком.
Мальвина достала из-под стойки военную фуражку и примеряет ее.
Колобок. Я беспокоюсь за исход штурма.
Керенский. Исход, к сожалению, один. Победа пролетариата.
Колобок. Я в этом не сомневаюсь.
В дверях появляется 3ося.
Зося. Мальвина, дай чего-нибудь попить. Я без ног – там очередь жуткая. А потом тащи эти шинели через весь город в пикапе!
Колобок. Как с садиком? Обошлось?
Зося. Взяла ее мама, взяла.
Колобок. Садись к нам. Это вот Керенский, а это адмирал Гунявый, новый морской министр.
Зося. А, наш держиморда!
Керенский(проникновенно). Я ощущаю, как вы устали, как вы смертельно устали!
Зося. Я вас знаю, вы Гамлета в Ленсовете играли.
Керенский. Да, это была удачная роль.
Мальвина. Зось, а шинели всем дадут?
Зося смотрит на Керенского, Керенский на нее, потому она отвечает не сразу.
Зося. Шинелей хватит. Вот с сапогами плохо.
Мальвина. Но ведь можно свои сапоги взять. На каблуках?
Колобок. Меня, Нодар, вот что беспокоит. Я даже к Грушеву в райком ездил. Представь себе: ночь, взбудораженная толпа на площади. Прожектора, телевизионные камеры и жалкая горстка наших девушек!
Керенский. То, что нас возьмут, это исторический факт.
Колобок. И потом ворвутся во дворец.
Керенский и Зося смотрят друг на друга глазами цвета пробуждающейся любви.
Вы не представляете, сколько мы потратили денег на реставрацию лиможских эмалей. А ведь каждую можно положить в карман.
Керенский. Вас зовут?..
Зося. Зосей.
Колобок. А зал миниатюр? Там же масса шедевров, начиная с антики, – вы когда-нибудь были в зале камней?
Керенский. Мне приятно, что я буду работать с вами.
Зося. Хоть и недолго.
Мальвина. Зось, а где форма?
Зося. В лекционном бюро.
Мальвина. Ты здесь посмотри. (Уходит.)
Керенский. На вас вся надежда.
Колобок. Ну какая может быть надежда! У нас в пушках замков нет.
Антипенко. И слава богу. Раиса, он хочет стрелять в советских людей!
Колобок. А черт его знает, в кого стрелять!
Антипенко. В райкоме лучше знают.
