– Хватит массаж себе делать, время идет. Держи лопату. Начинай копать вот по этому периметру. – И он очертил ногой прямоугольник на тяжелой от дождя траве, взъерошив опавшие листья. – Сначала надо поддеть дерн и сложить его куски в сторонке. А потом уже копать вглубь. Давай, давай, шевелись.
Я воткнула лопату в землю и с трудом перевернула пласт дерна. Хорошо еще, что земля не промерзла: несколько легких ночных заморозков начала ноября не успели превратить ее в «цемент».
Роберт посмотрел на меня, затем достал из багажника вторую лопату. Мы принялись копать в две пары рук. Мою могилку, как он выразился. Хотя минуту назад уверял: смерти он мне не желает. Я до такой степени запуталась в его словах и намерениях, что оставила все попытки найти хоть какую-то логику. Ладно бы выкуп за меня потребовали у отца, – это было бы ничем не лучше нынешней ситуации, но хотя бы понятно. Однако Роберт утверждает, что его наняли какие-то люди и хорошо заплатили за мое убийство, – и что это за цирк? Кому понадобилась моя серая, пыльная жизнь, в которой мои котлеты так же бездарны, как и секс?
Может, все-таки рискнуть, сбежать? Я огляделась. Деревья стояли стеной, и куда двигаться, спотыкаясь об корни и кочки, в каком направлении, непонятно. Так можно в самую чащу забрести, а то и в болото…
– Не могу больше, руки болят. – Я воткнула лопату в землю и оперлась на нее. – Дай передохнуть.
– Хорошо. Я тоже передохну. Пойдем в машину, посидим пять минут.
Мы забрались на сиденья. Роберт погасил фары.
– Ты все еще опасаешься, что за нами следят?
– Нет. Почему ты спросила?
– Ты фары выключил.
– А-а-а… Это для экономии. Чтобы аккумуляторы не разрядились.
Я только сейчас заметила, что перешла на «ты», но исправляться не стала. В конце концов, этот мужик мне тыкает с самого начала, с чего бы мне церемониться!
– Можешь объяснить мне кое-что?
– Я сам ничего не понимаю, так что вряд ли.
– И все-таки. Зачем мы роем «могилку», если ты не намерен меня убивать?
– Для отчетности.
– И как ты собираешься эту «отчетность» сдавать? Кому? Ты сказал, что не знаешь людей, которые тебя наняли.
– Есть телефон. По нему и отправлю. Иначе не видать мне второй части денег.
– Ах, тебе дали только задаток… Всю сумму получишь по исполнении заказа? Разумно. И во сколько оценили мою жизнь?
– Вот идиотка, честное слово! – в сердцах воскликнул он. – Если я скажу, что в миллион, ты засияешь от счастья? Что так дорого стоишь? А если только в десять тысяч, будешь рыдать от унижения? Пошли копать, хватит тут рассиживаться! – И он снова включил фары.
Надо признать, он был прав. Действительно, какая разница, сколько заплатили за мое убийство?! Важно лишь одно: убьет он меня или оставит, как обещает, в живых?
Мы копали, копали, копали. Это оказалось чертовки тяжелой работой. Мы даже куртки скинули – стало жарко. Через некоторое время у меня на ладонях вздулись волдыри.
– Все, больше не могу. Посмотри на мои руки. – И я подставила руки под луч от фар.
– И чего, я должен один тут вкалывать?
– Между прочим, тебе за это платят. Могилка входит в заказ, как я понимаю. Чтобы мое тело никто не нашел.
…И чтобы даже родители, мама и папа, никогда не узнали, куда подевалась их дочь, – вдруг подумала я. Наши отношения никак не назовешь теплыми, но все же…
Наконец яма приняла убедительные очертания. В такую действительно мог поместиться труп. Мой, например.
– Ложись вот тут, – скомандовал Роберт и указал мне на уютное местечко в мокрой холодной траве недалеко от ямы. – Ты видела, как трупы в кино выглядят?
– Видела. Некрасиво.
– Да уж, никто до сих пор не додумался устроить конкурс красоты для трупов. Может, застолбить идею? Сделать заявку на шоу? Уверен, будет пользоваться успехом. Народ обожает разглядывать чужую смерть.
– Продай идею в Голливуд. Сразу станешь миллионером.
– Не смешно. Ложись давай.
Я хотела было надеть куртку, но он мне не дал. Сказал, что трупу куртка не нужна и без нее будет эффектнее. Вот козел.
– К тому же второй у тебя нет. Испачкаешь в земле – нечего будет надеть, – добавил он рассудительно.
Я растянулась недалеко от ямы и закрыла глаза.
– Ты чего, поспать тут решила? Устроилась, будто в кровати! Ну-ка, включи воображение! Представь, что я в тебя выстрелил, а ты упала, испуская дух… Упала, как пришлось, – а не в постельке поудобнее улеглась. Ножку давай подверни неуклюже, ручки раскинь как-нибудь по-дурацки. Голову набок поверни. Волосья взъерошь.
Некоторое время мы упражнялись в театральном искусстве. Наконец самозванный режиссер выразил удовлетворение моей позой.
– Вот, отлично, так и лежи. Не дергайся, я сейчас нанесу на тебя краску. Типа кровь. Ты куда предпочитаешь: на грудь или голову?
– Дурак, – прошипела я, не меняя позы.
– Давай на грудь. Это так эротично, – ехидно проговорил Роберт и плеснул на меня краски из той бутыли, что распирала его карман.
Радости от открытия, для чего бутыль предназначалась, я не испытала. Холодная жидкость на моей груди, холодная земля подо мной. Как же мне хотелось поверить, что это дурной сон, что я просто раскрылась ночью и замерзла и нужно лишь чуть-чуть проснуться и натянуть на себя одеяло!
Поверить не удалось. Роберт мазнул краской по моей щеке.
– Глаза держи открытыми. Не моргай, когда будет вспышка. И не дыши, когда скомандую. Выдохни и задержи дыхалку.
– Зачем?
– Фоток надо сделать несколько. И важно, чтобы не получилось разницы в объеме груди. Когда дышишь, объем меняется от вдоха к выдоху. Сечешь?
– Не дура.
– Пока не очень-то заметно, – скептически хмыкнул он и принялся щелкать телефоном, делая снимки.
Наконец моя фотосессия была окончена.
– Чудненько, – довольно произнес он, рассматривая фотографии в своем телефоне. – Ты просто звезда. Теперь, барышня, извольте разместиться на ложе.
– С ума сошел? Там сплошная грязь!
– Ты – труп. А трупы не выбирают, где им валяться. Сигай в яму, не то я тебя столкну сам. И плюхайся так, будто тебя туда кинули, бездыханную.
Я стояла на краю довольно глубокой ямы и не понимала, как я должна туда залезть. Сесть на край и сползти вниз? Прыгнуть? Я ведь перепачкаю всю одежду, руки, лицо, – как потом буду отмываться? И где?
– Так, все ясно, – произнес Роберт за моей спиной. – Ну-ка, ложись вдоль края и скатывайся вниз. Если не хочешь, конечно, чтобы я тебя сам туда скинул.
– И что я потом буду делать, вся грязная? – недовольно спросила я.
– Могу тебя там закопать. Тогда этот вопрос перестанет тебя волновать.
– Дурак. Мне холодно!
– Тогда поторопись. Раньше ляжешь, раньше выйдешь.
Делать было нечего. Я осторожно вытянулась вдоль края «могилки», затем перевернулась и скатилась на дно, плюхнувшись на живот. Прикосновение холодной, липкой земли было отвратительным.
Роберт молчал. Я его не видела, уткнувшись носом в землю, и не понимала, почему не слышу щелчков фотоаппарата.
– Все-таки лучше ложись на спину, – наконец произнес он. – Так тебя будет лучше видно. А то валяется тут непонятно что…
– Я очень даже понятно что. И даже кто! – обиделась я, переворачиваясь.
– Не умничай. Ногу подогни под себя. Руку забрось за голову. И лицо немного отверни. Хватит и твоего полупрофиля.
Я выполнила команды, и Роберт наконец защелкал, делая снимки.
– Теперь лежи смирно, не меняй позу. Я немножко забросаю тебя землей. Не шевелись, поняла?
И ком земли шлепнулся на мою щеку. Я вздрогнула. А что, если он все наврал, чтобы заговорить мне зубы, сделать меня покладистой, а сам сейчас меня живьем закопает?!
Новый шлепок земли на грудь. Потом на живот. На ноги.
Если он шмякнет еще ком земли на мое лицо, то она забьет ноздри, и я не смогу дышать!
Но вскочить и броситься наутек я не посмела. Если это все делается действительно ради фотографий, то я все испорчу. А если он задумал меня убить…
То мне все равно не спастись. Пока буду выбираться из ямы, один удар лопатой и…
Я услышала новый каскад щелчков.
– Эй, ты чего, заснула там? – неожиданно донеслось до меня. – Вылезай давай. Дело сделано.
И он протянул мне руку.
Никогда еще в своей жизни я так не радовалась поданной мужчиной руке! Ухватившись за нее, я выбралась из ямы, мокрая, грязная, замерзшая. Роберт, не отпуская моей ладони, привел меня к раскрытому багажнику. Там оказалось несколько бутылок с водой, рулоны бумажных полотенец. В большой дорожной сумке – вот неожиданность! – лежала моя одежда: свитера, брюки, носки, кроссовки, даже белье.
– Умывайся и переодевайся, – распорядился он. – Грязные вещи отдашь мне.
С этими словами он ушел к носу машины, оставив меня одну под сенью крышки багажника.
– Откуда у тебя моя одежда? – спросила я, снимая джинсы.