Мария, полная благодати…
Соседка молилась часами напролет, сводя с ума. Как же Фрида ненавидела эту больницу! Она лежала с двадцатью пятью другими женщинами в большой палате почти без мебели, где всегда царил полумрак. Маленькие окошки располагались так высоко, что в них нельзя было выглянуть. Спертый воздух пах сыростью и мочой. Он проникал в поры кожи теплым маревом. Между кроватями стояли ширмы, которые закрывали только изголовья. Они должны были создавать обманчивое ощущение уединенности. Фрида отчетливо слышала каждый звук, храп, стоны и плач других женщин, но эта богомолка действовала ей на нервы больше других. Другие больные могли хотя бы присесть или даже сделать несколько шагов, а Фрида была обречена лежать неподвижно на спине и пялиться в потолок. Если бы не сестра, она померла бы от скуки. Выныривая из беспокойного сна, она каждый раз видела рядом Матиту. Как же благодарна была ей Фрида! Матита обычно сидела на неудобном стуле у кровати и вязала. Она давала сестре попить, приносила еду и кормила ее, читала ей и хохотала над ее безумными историями.
Фрида старалась не показывать слабость, пока с ней была Матита. Но когда за окнами вечерело, всех посетителей просили покинуть палаты. Каждый вечер Фрида с тяжелым сердцем смотрела, как сестра уходит, бросив неизменное: «Увидимся завтра». И когда за ней почти бесшумно закрывалась дверь, Фрида откидывалась на подушку, выжатая как лимон. Вскоре выключали свет, и к пациенткам подступали призраки. У каждой из них были свои демоны и кошмары. В один из таких вечеров с соседней койки доносились сдавленные стоны, которые превратились в тихий плач. И вдруг все стихло.
Эта тишина рухнула на Фриду тяжелым камнем. Ей даже хотелось, чтобы кто-нибудь застонал или та богомолка вновь начала молиться. Конечно, тогда Фрида злилась бы, но злость могла бы удержать ее от погружения в бездонное отчаяние. Еще несколько дней назад, до ужасной аварии, она была беззаботной девушкой, ее будущее казалось безоблачным, а жизнь полнилась красками и тайнами, которые Фриде не терпелось разгадать. Но теперь? Больше никаких тайн, и нечего разгадывать. Как будто над землей сверкнула молния и осветила каждый уголок. Ее планетой отныне была Боль, прозрачная, как лед, за которым не было ничего, кроме зияющей пустоты. Фрида усвоила все уроки жизни за одну секунду, в момент аварии. Ей предстоит вечно болеть и мучиться от боли. Жизнь закончилась, даже по-настоящему не начавшись. Остаток ночи Фрида пыталась представить себе будущее, но, как ни старалась, не могла отыскать в нем ничего хорошего. Она видела себя старухой, чья жизнь сера и беспросветна. На нее накатила волна паники. Слезы заструились по лицу. Фрида подняла руку, чтобы вытереть их, и почувствовала, как по спине пробежала боль. Даже этого она сделать не может! И зачем тогда жить? Незачем! Для врачей она была своего рода медицинской сенсацией, сумевшей выжить после стольких тяжелых травм. А что, если просто перестать бороться за жизнь, в которой больше нет места волшебству? С этой мыслью, в которой проглядывало какое-то странное очарование, Фрида погрузилась в беспокойный сон.
Проснувшись, она взглянула на соседнюю койку, откуда прошлым вечером доносились стоны, которые внезапно оборвались. Койка была пуста. Медсестра снимала простыни.
— Скоро у вас будет новая соседка, — сообщила она Фриде.
«А вдруг эта женщина умерла вместо меня? — пронеслось в голове. — Просто забрала мою смерть себе, чтобы показать, каково это — быть мертвой. Показать, что смерть приходит раз и навсегда, уничтожая все, к чему прикасается. А вдруг все-таки есть жизнь помимо боли? Или, скорее, жизнь вместе с болью. Хватит ли мне смелости решиться на такое? В конце концов, я еще жива, хотя никто не верил в такой исход. Может, я выжила, чтобы показать всем, что чудеса случаются? Достанет ли мне сил жить дальше, как уже было раньше, когда я переболела полиомиелитом?»
— Да, — сказала она вслух и повторила: — Да!
— Смерть вальсирует здесь вокруг постелей, — заявила она Матите, которая появилась чуть позже и принесла на завтрак ароматные булочки с корицей. — Я видела ее, но она меня не получит!
Сестра бросила на нее ошарашенный взгляд:
— Фрида! Что ты такое говоришь?
— Я говорила с ней и ясно дала понять, что не стоит меня ждать. — Фрида улыбнулась и попросила: — Не могла бы ты завтра принести бумагу, карандаш и планшет, чтобы подложить под бумагу? Хочу написать Алехандро. Нужно кое-что прояснить.
Алехандро тоже пострадал в аварии, но не сильно, и сейчас лечился дома. Об этом ей рассказали другие качучас, которые приходили ее навестить. Но если Алехандро не смог приехать сам, почему не написал ей? Разве ему не хотелось утешить ее и узнать, как у нее дела? Неужели его не волнуют ее мучения? Может быть, он винит ее в случившемся? Если бы она не задержала их тогда, если бы не купила сердце на рынке, а потом не забыла зонтик, то они бы сели в конку, избежав аварии.
— Ты говорил с Алехандро? — спросила она Мигеля, когда тот появился после обеда с цветами и шоколадом в руках. От него было взгляд не оторвать: молодой, пышущий здоровьем, готовый к приключениям. — Скажи мне, он злится на меня и поэтому не отвечает?
Мигель опустил глаза, и Фрида невольно восхитилась его длинными ресницами.
— Не знаю, — ответил он, — лучше спроси его сама.
— Я не могу, ведь он не приходит! Предлагаешь мне самой пойти к нему?
Всю ночь Фрида не могла сомкнуть глаз. Через несколько коек от нее женщина перебирала четки и читала одну молитву за другой. Фрида закрыла глаза и стиснула зубы. Ей хотелось крикнуть, что молитвы бесполезны.
Она сама много лет назад убедилась, что нет никакого доброго Боженьки. Фрида могла точно вспомнить тот день. Ей было тринадцать лет, и она, как обычно, сопровождала мать и сестер на службу. Церковь Святого Иоанна Крестителя была в нескольких улицах от их дома. У матери была там забронирована скамья, на которой вырезали ее имя. Как только Фрида шагнула за родными через массивные ворота, она очутилась в другом мире. Солнце и яркие краски остались позади, ее со всех сторон обступила прохладная полутьма. Запах жарящихся на жиру чуррос[4] сменился ароматом ладана, а шум улицы — тихим бормотанием молящихся. Фрида прошла по гладкому полу, выложенному плиткой вперемежку с досками. Отыскав свое место, они перекрестились и сели. Скамья тихо скрипнула под тяжестью их тел. Фрида стреляла глазами по сторонам, стараясь, чтобы мать не застукала
