надежды и сдержанной уверенности. А вдруг живопись способна не только украсить окружающий мир, но изменить всю ее жизнь?
На следующее утро, едва проснувшись, Фрида вновь принялась разглядывать отражение в зеркале, которое слегка под наклоном висело над кроватью. Она открывала для себя все новые и новые детали, спрашивая себя, какое впечатление производит это усталое лицо на других людей. От этого занятия ее отвлекло лишь появление Агосто, державшего столярную мастерскую в паре домов от них. Он принес мольберт. Это была простая конструкция из нескольких подвижных реек, соединенных одна с другой. Две рейки клали на постель слева и справа от больной. Затем откидывалась планшетная доска, которая подпиралась сзади двумя опорами. Угол наклона можно было плавно отрегулировать таким образом, что доска оказывалась прямо над лицом Фриды. Пришел отец, одобрительно взглянул на конструкцию, прикрепил на мольберт лист бумаги и оставил Фриду одну.
Когда она впервые окунула кисть в краску и сделала мазок по бумаге, ее охватило чистое, беспримесное счастье. Фрида чуть не разрыдалась, до того ей стало легко и хорошо. Раз уж ей не суждено выйти в реальный мир, на холсте она создаст мир собственный, причем такой, каким она его видит. Ей доставлял удовольствие сам процесс — энергичные взмахи кистью. На первых порах, чтобы приноровиться, она просто выводила линии и круги — все-таки приходилось работать лежа, и управляться с кистью в такой необычной позе было непросто. Несколько цветных брызг попали ей на лицо и блузку — забыла отряхнуть кисть от воды, прежде чем окунуть ее в краску. Но этот урок молодая художница усвоила на лету.
Она еще не знала, что именно хочет изобразить. Желательно все и сразу! Пусть это будет картина, которая поможет ей пережить долгие часы, которые она вынуждена проводить в гипсовом корсете. Картина, которая напомнит ей о красоте и разнообразии жизни, пока она лишена всего этого. Картина, полная красок, чтобы закрыть унылые трещины в сером кафеле! Конечно, Фрида только делала первые шаги в живописи, но уже не сомневалась: она стоит на пороге чего-то совершенно нового — того, что наполнит ее жизнь новым смыслом. Счастливая от осознания этого факта, она еще раз глубоко вздохнула и снова окунула кисть в краску.
Увидев ее первую картину — портрет кухарки — индианки Амельды, — отец был поражен. Поначалу Амельда не хотела, чтобы ее рисовали: боялась, что ее душа будет заперта в картине. Но Фрида переубедила ее.
— Я и Адриану нарисовала, — похвасталась Фрида, указывая на другую картину, прислоненную к стене у кровати. Гильермо присмотрелся. На картине была изображена его старшая дочь Адриана в платье с глубоким вырезом; за спиной у нее виднелась церковь, которую Фрида срисовала с фотографии, сделанной отцом.
— А что об этом говорит мать? — поинтересовался Гильермо. — Не верится, что она просто так возьмет и закроет глаза на контраст между фривольным нарядом твоей сестрицы и церковью.
Фрида улыбнулась:
— Маме я не показывала. А вот Адриане нравится. Мне пришлось несколько раз подправлять лицо, но, к счастью, ты научил меня ретуши. И работе тонкими кистями из барсучьего волоса. И это хорошо, ведь пока я могу работать только с небольшими форматами.
— А вдруг ни у кого не будет времени, чтобы позировать тебе?;
— Думаешь, не найду себе жертву? Тогда буду рисовать саму себя.
Когда отец ушел, Фрида снова подняла взгляд к зеркалу и встретилась со своим отражением. В нем она нашла образ, который изучила лучше всего: собственное лицо. Она взяла кисть.
В последующие дни и недели Фрида трудилась как проклятая. С каждым наброском, с каждым эскизом ей открывались все новые и новые изменения, оставленные аварией у нее на лице и во взгляде. Иногда увиденное ужасало девушку, и тогда она принималась оплакивать свои потери: целые месяцы жизни, которые провела в постели, мучаясь от боли, пока другие путешествовали по Европе, как Алехандро, или учились, любили, жили. «Я живу в своих картинах, — подумала она с вызовом. — Жизнь слишком красива, и в ней слишком много красок, чтобы просто терпеть ее. Я хочу наслаждаться ею, хочу чувствовать радость и любовь!»
Во время занятий живописью у нее было достаточно времени на раздумья. Своими мыслями она делилась с некоторыми особенно близкими подругами. Одной из них была Алисия Талант. Они познакомились в школе, и Алисия часто навещала Фриду.
— А помнишь, как ты надевала синий мужской комбинезон с металлическими зажимами на ногах, чтобы быстрее ездить на велосипеде? У тебя тогда была короткая стрижка, как у мальчишки, и ты была самой чокнутой из всех нас. — Алисия поплотнее закуталась в шерстяной шарф, потому что в спальне было прохладно.
Фрида фыркнула.
— На твоей матери лица не было, когда она впервые меня увидела.
Алисия засмеялась:
— Она обозвала тебя мерзким чудищем и на полном серьезе хотела запретить мне видеться с тобой.
— А она в курсе, насколько часто ты меня навещаешь?
Алисия потупилась.
— Теперь мама думает, что ты больше не представляешь угрозы. Кстати, глядя на тебя, вполне можно в это поверить. Ты отрастила волосы и носишь юбки.
— Как бы ей не накаркать! — ухмыльнулась Фрида.
На мгновение воцарилась тишина.
— Почему ты на меня так смотришь? — удивилась Алисия.
— Когда ты придешь ко мне снова? Я хочу тебя нарисовать. Замри в этом положении! Нет, поверни голову в другую сторону, как было. Да, вот так! Дай мне блокнот для рисования, быстро! И не двигайся. — Несколькими штрихами она набросала лицо подруги. Потом стерла несколько линий, дорисовала новые, добавила пару теней и протянула лист Алисии.
— Ой, вылитая я! — воскликнула та. — Ты действительно умеешь рисовать.
— Не хочешь мне попозировать, чтобы я могла написать тебя маслом? Мне нужны другие натурщики, кроме меня самой, иначе тщеславие сведет меня с ума.
В следующие несколько недель Алисия приходила при каждом удобном случае, и работа над картиной спорилась. Параллельно Фрида работала над еще одним автопортретом. У этих полотен было много общего: оба написаны в манере итальянского Возрождения, на обоих темный фон и смуглые лица, а декольте и руки бледные, почти фарфоровые. Однако Фрида смотрела прямо в глаза зрителям, а взгляд Алисии скользил мимо них. Обе женщины были в однотонных платьях из дорогой ткани с изящным вырезом. И обе выглядели самим воплощением красоты.
Когда Фрида показала Алисии готовые картины, восторгам подруги не было предела.
— Ты просто красавица! — воскликнула она.
— Я пошлю этот портрет Алехандро.
— Никак не можешь его забыть, да?
Фрида пожала плечами:
— Он все еще в Европе, сейчас путешествует
