на нее:
— Ты несправедлива. Меня пригласила тетя, которая живет в Берлине. Я могу остановиться у нее, пока буду в Германии. Иначе я никогда не смог бы позволить себе такую поездку. Чего мы добьемся, если я сейчас не поеду? Ведь неизвестно, когда ты снова встанешь на ноги.
— Когда ты уезжаешь?
— Через две недели.
Повисла неловкая пауза.
— Ах да, мне уже пора. Нужно столько всего еще сделать, — заторопился Алехандро.
— Но ты ведь зайдешь попрощаться?
— Конечно, — кивнул он, но по глазам она поняла, что любимый лжет.
Фрида проследила через окно, как он быстро пересек двор и вышел через ворота на улицу. Ей даже показалось, она услышала его облегченный вздох. «Вот так уходит моя любовь», — подумала она печально. Еще несколько минут она не отводила взгляда от ворот, а потом стерла помаду с губ тыльной стороной ладони. Еще одна мечта растаяла в воздухе. Она никогда не станет врачом и не поедет в Европу. И они с Алехандро не будут вместе.
В комнату вошла Кристина.
— Алехандро уже ушел? Что-то недолго он. Ого, он принес тебе книги. — Она потянулась за Джейн Остин, но отложила ее в сторону и взяла «Моби Дика». — Можно взять почитать? Друзья всегда приносят тебе подарки, — завистливо добавила сестра.
— Можем поменяться местами, если хочешь, — резко бросила Фрида.
Кристина скривилась.
— Я не это имела в виду. Просто мне не достается и толики того внимания, которое уделяют тебе. — Тяжелый взгляд сестры заставил ее сменить тему: — Слушай, я тут была в саду, нарвала тебе цветов.
Кристина разложила на постели бугенвиллеи и маленькие голубые колокольчики. Их нежный аромат тут же достиг ноздрей Фриды.
— О, какие они красивые, нежные и в то же время полные жизни! Скорей, дай мне карандаш.
— И бумагу?
Фрида покачала головой. Она взяла один из крошечных колокольчиков в левую руку, расстегнула блузку и принялась рисовать прямо на ненавистном корсете. Ей понравилось то, что получилось, и скоро к цветам добавились бабочки, маленькие рожицы и голова ее любимого попугая. Это занятие так увлекло девушку, что она остановилась лишь после того, как на гипсе не осталось свободного места, до которого она могла бы дотянуться.
«Пускай я все еще в ловушке, но, по крайней мере, вокруг будет чуть больше разнообразия», — подумала она и, совершенно обессилевшая, опустилась на подушки. И лишь тогда почувствовала боль.
— Это чудесно, — заметил отец, когда, как обычно, зашел ее проведать вечером. — В твоих рисунках столько жизни!
— Я просто пытаюсь сделать мир вокруг себя чуточку красивее. Кроме того, когда рисую, я забываю о боли. Ну а ты чем занимался, что тебе подарила сегодня жизнь?
Гильермо осторожно присел на край кровати, собираясь с мыслями.
— Я был на Сокало, фотографировал здания на восточной стороне. Ты же знаешь, это для правительственного проекта. Глянь-ка, я тайком нарвал цветов с палисандрового дерева, которое растет у Национального дворца. — Улыбнувшись, он положил перед дочерью на одеяло яркие фиолетовые цветы. — Может, позже ты их тоже нарисуешь.
Во время разговора Гильермо не отводил глаз от рисунков на корсете.
— Теперь твой гипс не выглядит таким грозным, — заметил он. И вдруг вскочил на ноги: — Погоди, я мигом.
Фрида слышала, как он за дверью разговаривает с матерью, но не могла разобрать слов. Через несколько минут он вернулся с большой коробкой красок под мышкой — той самой, что стояла у него в кабинете на полке. О ней Фрида мечтала все детство. В другой руке отец держал палитру и большую банку с кистями разной толщины и длины.
— Ты снова будешь давать мне уроки рисования? — обрадовалась Фрида. Она с большой теплотой вспоминала часы, проведенные с отцом.
— Нет, но, сдается мне, тебе эти штуки сейчас нужнее, — ответил он и осторожно положил коробку с красками на кровать. — Как только мне раньше это в голову не пришло!
— Я не могу встать, папа. Не могу даже сесть. Как я буду рисовать?
— Твоя мать кое-что придумала. Завтра я первым делом наведаюсь к Агосто. Он сделает тебе мольберт, который мы установим над кроватью, и ты сможешь рисовать лежа.
Он выбежал из комнаты, но тут же вернулся назад, держа в руках большое зеркало.
— Зачем тебе кровать с балдахином? — спросил Гильермо и хлопнул в ладоши, точно нашел ответ. — А вот зачем: мы повесим это зеркало прямо у тебя над головой. Ты сможешь лучше видеть свои рисунки на гипсе.
— Я смогу изобразить саму себя и свою жизнь! — воодушевленно подхватила его мысль Фрида. — А еще — истории, которые ты мне рассказываешь. Я раскрашу свою жизнь, как раскрасила этот корсет.
— Что ты сказала? — переспросил отец.
— Да так, ничего особенного.
Новая идея, полностью завладевшая ее воображением, вдруг показалась Фриде такой ценной и хрупкой, что сразу расхотелось делиться ею с другими. Девушка открыла коробку и провела пальцем по тюбикам с фиолетовой и пурпурно-красной краской. Фиолетовая напоминала цветы палисандрового дерева, красная — ее кровь и юбки девушек на базаре. Тут же в голове возникли картины, которые можно нарисовать этими красками. Ей не терпелось начать прямо сейчас.
Гильермо, не откладывая в долгий ящик, кликнул Кристину, чтобы она помогла ему закрепить зеркало, и невольно вырвал Фриду из царства грез. Пришла сестра и залезла на матрас. Она держала обеими руками тяжелое зеркало, пока отец крепил его ремнями. При этом Кристина случайно задела ногу Фриды. Та чуть не взвыла от боли, но стиснула зубы и быстро сказала:
— Все в порядке, продолжайте!
Подвесив зеркало, сестра с отцом с надеждой взглянули на Фриду. Та подняла глаза… и испугалась. Неужели это она? Неужели это измученное, болезненное лицо принадлежит ей? А фигура? Кожа да кости!
— Оставьте меня, пожалуйста, мне нужно побыть одной, чтобы привыкнуть к этому чучелу над кроватью.
Огромные темные глаза с черными от усталости и боли кругами; над ними — смолянистые брови, напоминающие птичьи крылья, самая выразительная черта ее лица. Впалые бледные щеки, заострившийся нос. Ниже — тонкая полоска рта с остатками помады. Шея белеет над вышитой блузкой. Руки с длинными пальцами и красными острыми ноготками, которыми она могла так виртуозно перебирать в воздухе, сложены, как во время молитвы. Взгляд снова пополз вверх, к волосам, разделенным прямым пробором и зачесанным назад. Благодаря отсутствию челки можно было разглядеть высокий бледный лоб. Отдельные темные волоски отбрасывали тень на кожу вдоль линии роста волос. Фрида представила себе, как нарисует это лицо, и внезапно оно совершенно преобразилось. Болезненная гримаса сменилась улыбкой, выражением
