- Это когда людей сжигают в плетеных корзинках? - спросил Дан. Мисс Блейк нам рассказывала.
- Жертвоприношения бывают разные, - ответил Пак. - Если в жертву приносили не людей, то коров, лошадей, свиней или метеглин - такое вязкое, сладковатое пиво. Мне никогда не нравились жертвоприношения. Но они, эти Древнецы, упрямые, сумасбродные идолы. И что же получилось? Даже в лучшие для них времена людям не нравилось, когда их самих приносили в жертву. Они жалели даже своих лошадей.
Постепенно люди просто отказались от своих древних богов: крыши их храмов провалились, а им самим пришлось удирать и зарабатывать себе на пропитание кто как может. Некоторые из них стали по ночам прятаться среди ветвей и издавать страшные стоны. Если они стонали достаточно долго и достаточно громко, им удавалось запугать какого-нибудь бедного крестьянина и заставить его пожертвовать курицу или кусочек масла. Я помню одну богиню по имени Белисама. Она стала самым обыкновенным Духом Воды. И таких знакомых у меня были сотни. Сначала они были богами, потом стали Жителями Холмов, а позднее разбежались кто куда, в самые разные места, потому что по той или иной причине никто из них не мог ужиться в Англии. Мне помнится, был только один из древних богов; он честно зарабатывал свой хлеб после того, как спустился с небес на землю. Звали его Виланд [*23], он был кузнецом каких-то важных богов, я забыл их имена, и ковал им копья и мечи. Кажется, он говорил, что является родственником скандинавскому богу Тору [*24].
- Тору из книги "Герои Асгарда"?[*25] - спросила Юна. Она недавно читала об Асгарде, небесном селении верховных богов, асов.
- Возможно, - ответил Пак. - Как бы то ни было, когда пришли тяжелые времена, Виланд не стал ни воровать, ни попрошайничать. Он трудился, и я рад, что в свою очередь смог оказать ему услугу.
- Расскажи нам об этом, - попросил Дан. - Я, пожалуй, с удовольствием послушал бы об этих древних богах.
Дети устроились на земле поудобней, каждый жевал какую-то травинку. Пак оперся на свою сильную руку и продолжал:
- Дайте подумать... Впервые я встретил Виланда в один из ноябрьских дней, во время сильной бури, в долине Певнсей...
- Певнсей? Вон там, за горой? - спросил Дан, указывая на юг.
- Да, но тогда там было сплошное болото, до самого Хосбриджа. Я находился на Маячном холме - тогда его называли Брунанбург, - когда неожиданно увидел в небе бледный отсвет от горящей соломы и поспешил посмотреть, что это. Какие-то пираты - наверно, люди Пеофна - подпалили в долине деревню, а на носу черной, только что вытащенной на песок тридцатидвухвесельной галеры пиратов лежал громадный черный идол, вырезанный из дерева, с янтарным ожерельем на шее - это был Виланд. Ну и холодина тогда стояла! С палубы свисали сосульки, на веслах блестел лед, лед лежал и на губах Виланда. Как только он меня увидел, сразу затянул длинную песню на каком-то своем языке. Он пел о том, как будет править всей Англией, как я буду видеть дым его алтарей от Линкольншира[*26] до острова Уайт[*27]. Но мне-то было все равно! Я видел уже очень многих, которые претендовали на всю Англию, но оставались ни с чем. Пока его люди сжигали деревню, я дал ему напеться, сколько влезет, а потом сказал, не знаю, как это пришло мне в голову: "О Кузнец Богов, придет время, и я еще встречу тебя у дороги, тяжелым трудом добывающего себе кусок хлеба".
- А что ответил Виланд? - спросила Юна. - Он рассердился?
- Он заругался, закатил глаза, а я отправился в глубь острова, предупредить жителей о приближении пиратов. Пираты тогда захватили всю страну, и на много веков Виланд сделался одним из самых главных богов. Его храмы были везде, от Линкольншира до острова Уайт, как он и предсказывал. А сколько он получал пожертвований! Их размеры были просто неприличны. Хотя надо отдать ему должное - он не любил, когда ему жертвовали людей, ему больше нравились лошади. Но все равно, что бы там ему ни жертвовали, я знал: ему еще придется спуститься с небес на землю, - так же как и всем древним богам. Я дал ему уйму времени - что-то около тысячи лет, - после чего пришел в один из его храмов посмотреть, как обстоят дела. В храме стоял алтарь, на нем возвышался идол - изображение Виланда, а вокруг стояли жрецы и верующие. Все казались совершенно счастливыми, кроме самого Виланда и его жрецов. То ли бывало в прежние времена! Тогда ни один человек не чувствовал себя в безопасности, пока жрецы не избирали себе жертву [*28]. И вы испугались бы на их месте. Но вот началась служба. Жрец схватил какого-то человека, потащил его к алтарю и сделал вид, что бьет по голове маленьким позолоченным топориком, а человек упал и притворился мертвым. Все закричали: "Жертва Виланду! Жертва Виланду!"
- Так человек не был на самом деле мертвым? - спросила Юна.
- Ничуть. Все было сплошное притворство, как в игре в куклы. Потом привели прекрасного белого коня, и жрец, отрезав несколько волосков от его хвоста и гривы, сжег их над алтарем, громко крича: "Жертва! Жертва!" Считалось, что и человек и лошадь убиты. Сквозь дым я видел лицо бедняги Виланда и едва удержался от смеха. Он выглядел таким сердитым и голодным: ведь ему пришлось довольствоваться лишь противным запахом паленого волоса. Ну точно игра в куклы!
Я решил пока ничего ему не говорить, это было бы нечестно, а когда пришел туда в следующий раз - через несколько сотен лет, - то не нашел ни Виланда, ни его храма. Вместо храма там стояла церковь. Никто из Древнецов ничего о Виланде не слыхивал, и я подумал, что он покинул Англию.
Пак повернулся, оперся на другой локоть и надолго задумался.
- Давайте подсчитаем, - сказал он наконец. - Я вернулся к холму Пука лет, наверно, через пять - это было, пожалуй, за год-два до прихода Вильгельма Завоевателя [*29], - и случайно услышал, как старый Хобден рассказывает о каком-то броде Виланда.
- Если ты имеешь в виду старого Хобдена-пасечника, то ему только семьдесят два года, - сказал Дан. - Он сам говорил. Это наш близкий друг.
- Ты абсолютно прав, - ответил Пак. - То был прапра... ну, в общем, далекий предок вашего Хобдена. Он был свободный человек и работал угольщиком в местной кузне. Я так давно знаю эту семью, отцов и сыновей, что иногда даже путаюсь. Моего Хобдена звали Хоб из Дина, и он жил около кузницы. Я, конечно же, сразу навострил уши, когда услышал о Виланде, и поспешил через лес к названному броду, вон туда, за болото.
Он мотнул головой в сторону запада, где долина сужается между двумя поросшими лесом холмами.
- Ой, так там же Виллингфордский мост! - воскликнула Юна. - Мы туда часто ходим гулять, там живет пегий зимородок.
- В те времена, моя милая, это был всего-навсего брод Виланда. С вершины Маячного холма к нему вела дорога, она шла через дремучий дубовый лес - дубы стояли огромные, вековые - ив лесу водились олени. Виланда нигде не было ни видно, ни слышно, но вот под деревом я увидел старого толстого фермера, который, очевидно, только что спустился с Маячного холма. Его лошадь потеряла подкову, и поэтому он, добравшись до брода, слез с лошади, достал из кошелька пенни, положил его на камень, привязал свою старую лошадь к дубу и крикнул: "Эй ты, кузнец, тут есть для тебя работа!" После этого фермер сел на землю и заснул. Представьте себе, что я почувствовал, когда увидел, как старик кузнец в кожаном переднике медленно вылез из-за дерева и стал ковать лошадь. Это был Виланд - сгорбившийся, с большой белой бородой. Я был так изумлен, что подскочил к нему и крикнул: "Виланд! Что ты здесь делаешь?"
- Бедный Виланд, - вздохнула Юна.
- Виланд отбросил со лба длинные волосы, он не сразу узнал меня, потом сказал: "Сам знаешь. Ты ведь предвидел это. Я зарабатываю себе на хлеб кую лошадей. Меня сейчас зовут иначе - Вейланд-кузнец".
- Бедняжка! - сказал Дан. - Ну и что же ты ответил?
- А что я мог ответить? Он положил копыто лошади себе на колено и сказал, улыбаясь: "Было время, когда я не принял бы этот старый мешок с костями даже себе в жертву, а сейчас рад, что могу за пенни подковать кобылу".
"А разве ты не можешь отправиться обратно в Вальгаллу, на небо, в чертог павших в бою воинов, или откуда ты там пришел?" - спросил я.
"Боюсь, что нет", - ответил Виланд, соскабливая грязь с копыта.
Он умел прекрасно обходиться с лошадьми. Старая кобыла тихо ржала от удовольствия. "Ты, может быть, помнишь, что когда было мое время, когда я был в силе, я не слыл эдаким добреньким божком. И теперь я не могу обрести свободу, пока кто-нибудь из людей искренне не пожелает мне добра".
"Ну, так фермер обязательно это сделает. Ты ведь подковал ему лошадь, все четыре ноги..."
"Да, - ответил он, - и мои гвозди будут держать долго - от одной полной луны до другой. Но местные фермеры подобны местной глине - они такие же скользкие и холодные".
Вы не поверите, но когда фермер проснулся и увидел свою лошадь подкованной, он, даже не поблагодарив кузнеца, взял и уехал. Я так разозлился на хама, что тут же развернул его лошадь и прогнал ее вспять все три мили до вершины Маячного холма, чтобы научить старого невежу правилам учтивости.
