Я похолодел.
– Кто еще?
– Я не могу… большая игра… большие ставки… и ты на кону… в эпицентре…
Он неслышно и стремительно покидал тело, кровь хлынула изо рта, и дальше разобрать ничего не удалось. Я стоял над мертвецом, вслушиваясь в громкий стук собственного сердца. Я стоял над трупом, с вспотевшим лбом и вспотевшими яйцами.
***
Баллок считался влиятельным человеком в городе, и вопрос: «чем я ему насолил?» напрашивался сам собой. Если и он – мой враг, а умирающий не соврал, его надо убить. Инсценировать несчастный случай: меня не заподозрят, и доказать невозможно. Бред!.. Тучи уже сгустились над головой, есть ли смысл играть втихую? Завтра же чертов жнец человеческих душ умрет.
Но обдумать эту мысль оказалось выше моих сил. Ломка началась как всегда неожиданно, и унять ее могла только пара пилюль. Я знал, где достать запрещенные законом стимуляторы сознания, что примиряют с реальностью и дают передышку для психики, но выворачивают душу на изнанку.
Я отправился к Маре. Она работала в судебной системе трибунала, но эти крысоловы даже не подозревали, кто она на самом деле. Именно ее имя, вселявшее суеверный ужас в сердца и умы людей, проникало даже за железные ставни, заставляя тревожно ворочаться во сне местных епископов и кардиналов. Она была ведьмой.
Пришлось идти через большую часть города, закутавшись в кожаный плащ. Перебравшись через Сену, углубился в лабиринты Сите. Теперь я понял, какая жестокость кроется в этих улицах, это она смотрит со стен и приводит в ужас. Это она написана на человеческих физиономиях улиц, от которых я стараюсь укрыться. Куда бы я ни пошел, чего бы ни коснулся, везде – туберкулез и сифилис. Это написано и на земле, и в небе. Это въелось в наши души.
Я плотнее укутался в плащ и ускорил шаг. Здания с человеческим оскалом проплывали перед глазами, их похожесть создавала иллюзию, что я барахтаюсь на одном месте в какой-то густой желчи, работая руками и ногами, с каждым гребком все больше выдыхаясь. Изредка налетали порывы ветра, и ставни гремели, подражая многочисленным парижским звонницам…
«И увидел я другого зверя, выходящего из земли. И чуде-
сами, которые дано было ему творить перед зверем, он оболь-
щает живущих на земле. И дано ему было вложить дух в образ
зверя, чтобы образ говорил и действовал так, чтобы убива-
ем был всякий, кто не будет поклоняться образу сему. И он
сделает так, что не будет жизни никому, кроме того, кто
имеет имя зверя, или число имени его. Число же это шесть-
сот шестьдесят шесть».
Когда я добрался до места, совсем рассвело. По старой привычке забрался в дом через окно, на секунду задержав взгляд на мутном стекле. Оттуда на меня глянуло собственное лицо, из-за неровности зеркальной поверхности разломанное на плывущие плоскости, но мне показалось, что я вижу его в бесцветных лучах боли. Так мы смотрели друг на друга – я и я, наблюдая перемены, произошедшие в каждом из нас. Мысль, что это поблескивающее, словно облитое водой лицо, принадлежит не мне, показалась правдивой.
Ставни немного погремели, но никто из соседей не выглянул. Она ждала меня на кухне, роскошная блондинка с шикарными формами, непристойными для служителей культа. Ее глаза будто плавали в сперме.
– Не волнуйся, дорогая, папочка решил воскресить воспоминания. Знаешь, эти дни как потерянные псы…
Ей хватило одного взгляда, чтобы оценить мое жуткое состояние. Приоткрыв створку шкафчика, висевшего на стене, она не глядя достала небольшой пузырек и кинула его мне.
– Вот, гладиатор, возьми, тебе необходима доза «пенициллина». – Слегка дрожащими руками она зажгла сигарету, заставив задрожать и огонек спички. Это было одной из таких вещей, которые можно заметить, только если ищешь и ждешь их. Я всегда ловил каждое ее движение.
– Спасибо, милая, ты лучше всех определяешь, чего именно в данный момент требует мое больное сердце… без таблеток я уже не могу.
Мара затянулась сигаретой. Ее скулы чуть порозовели, и я не мог не отметить, что это чрезвычайно идет к ее бледному лицу.
Я уселся за кухонный стол и заговорил, будто видел Марену в последний раз несколько минут назад, и начал с того, чем закончил предыдущий разговор. Наше общение походило на затяжную игру в шахматы, настолько затяжную, что при кажущейся непрерывности партии, та могла длиться годами, увенчанная редкими выпадами.
– В последнее время мне трудно отделить реальность от бреда. Наверно, я и вправду схожу с ума. Постоянный звон в голове… Помню, когда я был маленьким, в холле отчего дома стояли огромные часы черного дерева. Их тяжелый маятник с монотонным приглушенным звуком качался из стороны в сторону. Но когда часы начинали бить, из их медных легких вырывался отчетливый звук, до того необычный, словно отсчитывающий последние секунды мира, что люди, находившиеся там, цепенели, подобно насекомым в янтаре. Сейчас я явственно ощущаю бой часов и пустоту…
Она тревожно и как-то по-матерински нежно посмотрела на меня, легко проводя рукой по моим волосам. Марена. Я помог ей проникнуть в город, даже устроил в судебные системы трибунала. И теперь она осуществляет за мной надзор, как за психически неуравновешенным.
– Давненько я тебя не видела, уезжал из Парижа?
Таблетки подействовали почти сразу, приводя с собой приятное ощущение отсутствия плоти, исчезающей при первом неслышном прикосновении желатиновых капсул. Тут же забываются каскады бессонных ночей, распухшие от наркотиков вены, вечная мозаика из утыканных сигаретами пепельниц и неожиданная потребность в еде, когда вдруг понимаешь, что чертовски голоден.
– Ты же знаешь, что я не имею права покидать пределы гребаного города. Есть другая проблема – на «хвосте» сидят доминиканцы.
– Ты же никого не убил, не так ли? В ином случае закончим мы плохо…
– Все начинают лучше, чем заканчивают, – я прокомментировал ее слова автоматически. Она сказала – мы? Неужели ведьма настолько привязана ко мне? – Я невольно улыбнулся.
– Ты не ответил на вопрос: да или нет?
– Насколько мне известно, нет, но никто об этом не знает.
– И как я должна буду представить случившееся в трибунале? Из-за тебя Наверху происходят такие столкновения, о которых ты даже не подозреваешь. Каждый раз, беседуя с кардиналом, я начинаю разговор с тебя. И он отвечает, что при любом удобном случае к папе заходят влиятельные персоны и шепчут на ухо: именно Альтаир является виновником всех смертных грехов в городе. Однажды ты предал их, теперь они хотят уничтожить память о тебе, – мягкий, волнующий, подобный вечернему бризу, голос спустился почти до шепота. Она смотрела на меня и объясняла простую истину, словно таблицу умножения отставшему школьнику.
Я взял ее сигареты, лежащие на столе, и закурил. Сигарета… так приятно вдыхать обволакивающий легкие дым, заставляющий примириться с тем, что уже существует, и нет ничего кроме догорающего уголька в темноте… Эти люди хотят уничтожить тебя… да, как печально это звучит…
Сигарета сгорела быстро, как бикфордов шнур, оставив во рту легкий привкус селитры.
– Жернова политической машины, словно челюсти акулы, с острыми зубами в несколько рядов, устроены так, что однажды, ухватив жертву, уже не отпускают ее никогда. Но ты – особенный случай, ты сумел выжить, хотя это ненадолго. Еще одно неосторожное обвинение, и несмотря на всевозможные эдикты о неприкосновенности, на твои плечи обрушится шквал страстей, при котором невозможно уцелеть… Они загонят зверя, открыв охоту, которая потрясет жестокостью весь город, каждую улицу и каждый дом.
– Как бы ни сложилось, ублюдки заплатят по счету! Это им надо гореть на костре, а не мне.
– Успокойся и прими еще таблеток. Из любой ситуации можно найти выход, сейчас главное залечь на дно.
– Да не могу я успокоиться, зная, что нахожусь в круге арены. За все надо платить, даже за муки. Любым из возможных способов. – Тело забила мелкая дрожь. Я чувствовал, что таблетки отпускают, едва начав действовать, силы на исходе, и я перестаю контролировать эмоции. Состояние прострации и оцепенения быстро сменялось яростью, но потом все снова утихало.
– Решетка обернется для тебя адом.
– Что может быть хуже проклятой жизни, она и так похожа на ад.
Она улыбнулась, слегка приоткрыв губы, и мое сердце в очередной раз будто остановилось, мгновенно приводя в чувство.
– Послушай, старику нужно отлежаться где-то денек. У приятеля есть мельница за городом, но до туда далековато…
– Только до вечера, тебе здесь опасно оставаться, – прошептала она над самым ухом, позволяя уловить запах своего прекрасного тела, – периодически меня навещает кардинал, которому о твоем присутствии знать крайне нежелательно.
Я улыбнулся, ангел улыбнулся в ответ.
