Все, что я написал, вовсе не значит, что все плохо и подлежит переделке. Это касается только тенденции… Если сразу все и не удастся, то… постепенно вернуть былое и в нем совершенствоваться…
Б.А. Фрейндлих»Когда Панину позвали с концертом в Спасское-Лутовиново (она мастерица петь романсы), Валя пошла в Александро-Невскую лавру и взяла с могилы Бруно Артуровича горсть земли.
Там, в Спасском-Лутовинове, она подошла к знаменитому дереву, свидетелю свиданий писателя и актрисы, переступила через музейную оградку, которой он обнесен, и смешала свою прощальную землю с родовой окученной почвой у «заветного дуба».
Здесь же, у мощных, обнажившихся от времени дубовых корней, она собрала тургеневскую землю, чтобы взять ее с собой в Петербург и принести на могилу Бруно…
– Я вот хочу на гастроли поехать, – неожиданно сказал Фрейндлих, – а врачи не пускают. Или они стакнулись с театром, что ли?.. Может быть, вы поговорите с ними, Володя, скажете им, что гастроли очень полезны для артиста!..
– Обязательно, Бруно Артурович! Уж я им накажу!..
– А то директор во мне разочарован. И даже сердит на меня. Нет, раньше все было хорошо. Но я хотел на свой юбилей сыграть что-нибудь новенькое и просил поставить мне чеховского «Калхааса». Я ошибся. У нас, в Александринке, по всем приметам нельзя ставить Чехова. И все «Чайки» проваливались, и «Три сестры»… Вообще-то это глупость – юбилей!.. У меня был уже пятый, представляете?.. В шестьдесят лет, потом в семьдесят, потом в семьдесят пять, в восемьдесят и этот в восемьдесят пять… Я еще был не готов к премьере, а директор назначил. Я говорю, что не готов, а он: «Как-нибудь!» Понимаете?.. К нему Собчак придет, другое начальство… А я с утра ну совсем себя плохо почувствовал, не могу играть, и всё!.. А он мне опять: «Как-нибудь, как-нибудь!..» И вот, представляете, с одной стороны Чехов, с другой – юбилей, а с третей – неготовность и недомогание. Что делать? Звоню моему реаниматологу, и он говорит: «Примите мочегонное». Я принимаю часа в два, и правда, становится легче. А когда загримировался – снова волнение и грудь теснит… И впервые, понимаете, впервые в жизни я не чувствую никакого удовлетворения и удовольствия. В разных углах поставили смешанные капли, которые тоже помогают, и вот я хожу по сцене и то и дело выпиваю. Герой-то – пьяница, и получается, что он пьет на опохмелку. А директор говорил: «Играйте не “Калхааса”, а сцены из “Элегии”. Я не послушал, и он рассердился… Хлопали, конечно, но я-то знаю, что это не то…
Кормили в Свердловке худо, морковное пюре с селедкой, жидкий супец с перловыми зернышками, кружку для чая надо было притащить из дому, потому что и с посудой было скверно, вернее, без посуды. Алюминиевые ложки, вилки с закрученными зубцами, прямо по пословице: «На рубль амбиции, на грош амуниции». Домашние гостинцы были актуальны, и «два Гамлета, два гренадера» старались угостить друг друга чем бог послал. – Когда воцарился новый директор, – рассказывал Фрейндлих за чаепитием, – он позвал меня и стал расспрашивать, как вел себя Вивьен. Мол, он не хочет брать художественного руководителя, а хочет попробовать сам. Он ведь как пришел к власти?.. Представьте себе, Игоря Горбачева съела не номенклатура, а часть труппы, объединенная директором. Тут приехал Михаил Ульянов от СТД, какие-то министерские, и Игоря отставили. То есть актером он служит, а из худруков – вон. Тут Горбачев приходит ко мне: «Заступитесь, Бруно Артурович, выступите за меня, я ведь для вас многое сделал». Нет, говорю, я не буду голосовать ни за вас, ни за кого бы то ни было, во всей округе нет никого, достойного Вивьена… И вот новый руководит без художественного руководителя… Ему кажется, что, беря классику, он приподнимает театр… Но ведь покойный Вивьен смотрел, какую классику брать и кто будет ее играть. Леонид Сергеевич брал одного или двух сильных артистов, вокруг них собирал средних, и этого одного или двух хватало на весь спектакль, потому что к ним и остальные подтягивались. А директор берет «Гамлета», «Отелло» и назначает на роль принца артиста X. А он – хороший артист на роль купцов у Островского. Он может сыграть вам любого купца, но не Гамлета. Хотя Гамлета еще куда ни шло, Гамлета он тихо играет. А Отелло уж совсем никуда… А критики, которые помогали снимать Горбачева, молчат, не могут же они сказать, что это хуже, чем при Горбачеве, ведь они сами добивались. И режиссура у него тоже сомнительного свойства. Y, например. Он же Чехова провалил, а директор говорит: «Нет, это было интересно…» Этот Y что делает: «Давайте-ка повторим», – говорит. Да еще раз повторим, да еще раз… Он, конечно, понимает, что актер от повторений тверже становится на ноги… Но ведь весь аппетит пропадает от простого повторения, понимаете?.. А Вивьен делал совсем по-другому. Он говорил: «Ну ладно, сейчас мы на этом закончим, вы подумайте, повоображайте, а завтра повторим… »
Однажды он спросил:
– А скажите, пожалуйста, вам как было лучше Гамлета играть – с партнерами или без?
– Как вам сказать… Я ведь с партнерами играл давно и недолго, год с небольшим… Но если подумать, то, пожалуй, одному было лучше.
– Конечно, лучше! – обрадовался он. – Никто не мешает!.. Гамлета, как я теперь понимаю, я играл неважно, молод еще был, опыта не хватало…
– Но ведь вам было лет сорок, Бруно Артурович?
– Сорок два… А вам?
– Начал в двадцать семь…
– Нет, актерский опыт у меня был, а вот человеческого не хватало…
– А с Козинцевым вы ладили?
– Вроде ладил… Но ведь он привык по кусочку, а нам нужно целиком…
Это был разговор посвященных, и Р. признался:
– Мне кажется, Гамлета надо играть много лет… Тогда в него входит твоя жизнь, успеваешь подтянуться к нему… После Гамлета все остальное – мелочовка, мне кажется… Хотя, конечно, есть Лир… Пушкинские роли…
– Да, – сказал Бруно, но было неясно, согласен он с артистом Р. или нет. – И потом – зритель… Ведь это очень тонкая штука… Вот Игорь Горбачев говорит: «Дуй на зрителя, и все!..» Это его метод… Так и дует всю жизнь. А я так не могу. Если начнешь конкретно разговаривать со зрителем, он оглядывается на заднего соседа, с кем я заговорил: с ним или с тем, который сзади?.. Вот и Тургенева я играю теперь совсем по-другому. Я говорю в сторону зрителя, но не с ним буквально, а с воображаемой Савиной… Зритель должен почувствовать ее образ в моем воображении. И его воображение должно работать, иначе он отвалится. «А-а-а! – мол, – ничего там нет, все они представляют…» Зритель – тонкая штука… Вы не видели «Макбета»?
– Нет еще, – сказал Р. Речь шла о недавней премьере БДТ, где леди Макбет сыграла Алиса. – Говорят, что хорошо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
