Перрон.
И вот, наконец, полк прибыл. Это и радовало, и волновало. Так или иначе, пара безмятежных дней Тимофеевской «адаптации» иссякли.
Железнодорожная станция. Солдаты в грязном «хэбэ» сидят группками на вещевых мешках, курят. Двое произносят резкие слова на узбекском, борются. Один чёрный, как смоль, рассматривает в гранатомётный прицел платформу, на которой копошатся солдаты в чёрных комбезах, выбивая колодки из-под колёс БТРов. Комбат третьего батальона майор Пронин что-то втирает в уши капитану, который подобно проштрафившемуся школяру без конца разводит руками. Другие офицеры в пыльных зелёных фуражках, перепоясанные портупеями, кто курит, кто просто стоит и отрешённо наблюдает за всей этой суетой, другие сами суетятся на платформе, машут руками, что-то кричат. Старший лейтенант с усами, в засаленной полевой фуражке с багровым воспалённым лицом вместе с солдатами открывает борта на платформе. И вот первый БТР запустил двигатель, издал сигнал и медленно пополз по доскам платформы. Впереди задом двинулся офицер, вытянув вперёд руки, и зовущими движениями, как мать обычно зовёт к себе годовалого ребёнка, делающего первые шаги, повёл за собой грузную машину…
Наконец, последняя машина коснулась земли и пристроилась к вытянутой колонне. Подполковник Полунин (уже знакомый нам секретарь парткома) в повседневной форме, отличавшийся от всей этой чумазой братии своей лоснящейся чистотой, закончив разговаривать со словаком в синей фуражке, направился к уазику, и возглавляемая им колонна БТРов тронулась. Для сидящей пехоты третьего батальона майора Пронина прозвучала команда:
– Строиться в линию ротных колонн! Здесь впервые лейтенант Тимофеев увидел свою «лучшую» чумазую роту и своего «лучшего» усатого командира роты…
– Наш ротный – самый лучший в полку!
– Нэту нашэму ротному другова, – говорили бойцы о ротном и в глаза, и за глаза. Ротный принимал эти льстивые речи, тихонько ухмыляясь в чёрные усы. Ведь, как известно, среди людей обыкновенно существуют и лесть, и хамство. Но там, где нет лести, тотчас хамство доминирует в одиночестве. Поэтому лучше уж сладкая лесть.
Подъём
Сентябрь 1987 г. Ружомберок.
Офицерская общага.
Новенький будильник с блестящими золотыми колокольчиками сверху словно взорвался жутким грохотом, выталкивая сердце из груди бурными судорожными толчками крови.
– Чёрт! Снова утро!
– Задолбал этот дурдом!
– Это какое-то палево!
Молодые офицеры подскочили, матерясь на чём свет стоит. Очередное хмурое утро было очередным испытанием для каждого, не суля ничего хорошего, кроме ещё одного дикого суматошного дня. Прощай, безмятежное тепло постели!
– Как тебя там, Тимофеев, зовут, напомни, – бросил старший лейтенант Хашимов Альяр, один из соседей по комнате, натягивая трико.
– Влад… В-владислав, – ответил сбивчиво тот, пихая ногу в сапог.
– Форма одежды спортивная. Ты не знал?
– Не-а. А у меня нету.
– А у тебя, Саш, чё, тоже нет? – кинул он третьему обитателю комнаты, такому же, как и Тимофеев молодому лейтенанту Майеру Александру.
– Нет.
– Нихрена у вас, салаги, нет! Ни спальников, ни спортивной формы! Ладно! Мож, на первый раз!..
Молодые офицеры бежали к калитке КПП. Дежурный по контрольно-пропускному пункту уже стоял в готовности, согласно распоряжению командования, повесить замок на железную дверь, закрыв тем самым шанс для безнадёжно опоздавших.
Какой-то майор из соседнего батальона смачно растянулся, спотнувшись на пути к «заветному» проёму в сером заборе.
Офицеры прыснули от смеха. Было смешно видеть валяющимся чуть ли не в луже, оставшейся от вчерашнего дождя, старшего офицера. Однако время тикало, и они ускорились, проскочив внутрь с облегчением. Теперь они бежали вместе со сконфуженным, потирающим разбитые колени майором…
Плац. Возле трибуны грозно прохаживается полкач, подполковник Гребенщиков, которого меж собой офицеры прозвали просто «Гребешком». Ему уже лет пять за тридцать, не самый молодой комполка! Важный, по обыкновению, со свитой.
– Что, товарищ майор! Что, товарищи офицеры! Спать любим? Оподание на три минуты! Становитесь в третью шеренгу! – начштаба выстраивал шеренги по мере «поминутного» прибытия опоздавших.
– Тимофеев! Ну, ты и супчик! Ты чё с опозданий-то начинаешь? – Сидоренко зыркнул из счастливой первой шеренги прибывших вовремя.
– Шо, товарищи офицеры! Не все умеют ещё просыпаться вовремя?! Спать любим!? Или по ночам где-то шляетесь? Ну, ничего! Будем тренироваться!.. Дежурный!.. Переписать опоздавших! – распорядился искривлённой гримасой рта командир полка.
– Где ваша спортивная форма, товарищи офицеры? – начштаба сухим взглядом прошил Майера с Тимофеевым.
– Виноваты, исправимся!
– Испра-авитесь! Куда вы денетесь! Чтобы завтра же были в спортивной форме!
– Ответственные по подразделениям, на подъём! – прозвучала команда дежурного.
– Тимофеев! Давай, иди, подымай роту! – ротный, капитан Сидоренко, хлопнул Владислава по спине.
– Майер, раз ты без спортивки, давай, поднимай роту! – кинул Хашимов, в свою очередь, и побежал вместе с другими офицерами на зарядку на спортивный городок под чутким присмотром полкового командования…
Поздний вечер. Офицерская общага.
– Ну, сегодня и дурдом выдался! – Майер и Хашимов вошли в комнату, где уже лежал на кровати Тимофеев.
– А что, знакомство состоялось! У меня есть из Союза пара бутылок «Пшеничной», так что можем «замочить» такое дело, а? – Тимофеев полез в чемодан. Хашимов и Майер, уже днями раньше успевший получить «боевое крещение», утвердительно закивали.
– «Пара» – это сколько? – съязвил Хашимов.
– «Пара» – это две!
– Одной пока вполне хватит!
Вскоре на сдвинутых табуретках появилась какая-никакая скудная закуска. Офицеры стукнулись стаканами с прозрачной жидкостью без цвета, вкуса и запаха.
– Ну, поехали, за знакомство!..
Весёлое армейское воскресенье
30 Августа, 1987 Ружомберок.
Продолжался обычный армейский выходной день. Выходить, собственно, было некуда и увольнительных здесь, за границей, не существовало. Бойцы, озадаченные «по уши», вяло суетились, в меру своей испорченности выполняя кажущиеся им «тупые» задачи в духе классического армейского «дурдома». Тимофеев отправился в полковой клуб. Его, «дикорастущего» офицера, переполняли новаторские идеи, и он желал наполнить серые армейские будни бойцов хоть каким-то разнообразием для поднятия их морально-боевого духа. Что было в его «зелёном» черепке в этот раз, нам точно неизвестно. Но едва приблизившись к серой коробке полкового Клуба, Тимофеев услышал громкую брань и выкрики на разных языках. Большая группа черноголовых солдат плотным кольцом окружала двоих, жестоко бьющихся друг с другом.
– Разойдись! – Тимофеев, не сомневаясь ни минуты, ринулся в кольцо, растаскивая бойцов.
Бойцы слегка встрепенулись, увидев молодого офицера, немного ретировались. Однако чувство толпы, уверенность в безнаказанности через обезличение взяло верх, и драка разгорелась с новой силой.
– Тава-рыш лейтенант, нэ мешайте.
– Это наши дэла.
– Нэ вмешивайтесь, а то и вам достанэтса! – услышал он обезличенные выкрики в свой адрес. Плотное солдатское кольцо не позволяло ему прорваться внутрь.
– Что-о-о!? Кто это сказал! Кто тут рот посмел открыть!?.. – он орал не своим голосом, пока не охрип. Тогда он вытянул одного бойца, понимая, что только «конкретизируя» жертву, можно вселить хоть какой-то трепет и разум в массы.
– Солдат! Фамилия? Рота?
Боец мямлил нечто невразумительное, пытаясь вырваться. Однако спустя несколько минут земляки буквально вырвали бойца из железной лейтенантской хватки. Вскоре все солдаты быстренько рассосались. Тимофеев, тяжёло дыша, стоял, придерживаясь за тонкий ствол дерева. Крупные свежие капли солдатской крови на земле бурыми пятнами свидетельствовали о только что происшедшей здесь битве, которая всё же могла быть и более ожесточённой, не появись здесь лейтенант. Тимофеев увидел брызги чужой крови и на своём кителе и на руках…
День закатывался за холмы, покрытые соснами, весело отражаясь в окнах словацких, словно сказочных, домиков. В полку, окружённом серыми мрачными стенами, словно в стране-зазеркалье, солдаты угрюмо строились на вечернюю полковую проверку.
– Товарищи офицеры! – замполит полка майор Чернышев свирепо окинул взглядом «свысока» сквозь тёмные круги очков-«хамелеонов» выстроившихся возле трибуны в две шеренги офицеров полка. – Сегодня было побоище узбекской и азербайджанской группировок, понимаете ли! – он поднял вверх палец, многозначительно потряс им.
