напал маньяк? Но, судя по телу, которое я прекрасно смогла разглядеть под простыней, на мне не было никаких видимых повреждений. Если бы меня задушили, были бы посиневшие губы, вывалившийся язык и т. д. Ран и синяков на теле тоже не было. Скорее всего, сердечный приступ, но я никогда не жаловалась на сердечную мышцу.
Позвонить и спросить кого-нибудь я не могла.
Позвонить обезумевшим от горя родителям, которым, скорее всего, сообщили о моей смерти, и сказать: дорогие мои, любимые, что же мне теперь делать?
Позвонить лучшей подруге Юльке, которая, конечно, тоже расстроилась от моей преждевременной гибели, — тоже не вариант. С бывшим парнем Олегом я уже несколько месяцев не разговаривала, мы страшно поссорились в прошлый раз, и мириться я точно не собиралась.
Интересно, он придет на мои похороны или нет?
О чем это я думаю!
Если мне предстоит вечно слоняться бесплотным духом по земле — это мне предстоит приходить на похороны всех моих знакомых и близких.
Подобная альтернатива меня абсолютно не устраивала. И после того как на меня в прямом смысле слова уселся интерн, бросивший пасьянс, и решился расправиться с бутербродом с колбасой на диване, мне пришлось ретироваться из ординаторской и вылететь в коридор.
Могу я сказать, мало удовольствия, когда на вас садятся.
Боли или дискомфорта от этого я не почувствовала, но осознавать, что на мне, а точнее, во мне, кто-то сидит, абсолютно не хотелось.
Выплыв или вылетев в коридор, называйте это действо как хотите, я внезапно почувствовала странное ощущение. Меня на пару секунд достиг пронизывающий до самых костей холод. Жуткий ледяной страх сжал сердце. Что это может быть?
Ощущение панического страха прекратилось, но разве призраки, к коим я себя с теперешнего дня отношу, способны чувствовать подобные эмоции?
Я развернулась, холодный сквозняк чувствовался из противоположного конца коридора. Насколько я успела заметить, там находились операционные.
Все верно, быстро пролетев через закрытую, выкрашенную грязно-белой краской дверь, я оказалась в операционной. Бригада хирургов склонилась над телом взрослого мужчины с окладистой рыжей бородой. Врач в светло-голубом медицинском халате что-то вырезал в его внутренностях. Я не сильна в медицине, но сообразила, что что-то идет не так. Хирург дико нервничал, кричал на ассистентов, но не это меня поразило.
Я с удивлением застыла, превратившись в соляной столб.
В верхнем углу операционной под потолком парил в воздухе толстый мужик с длиннющей рыжей бородой. Абсолютный двойник лежащего на операционном столе широко улыбнулся мне, задорно подмигнул, и в этот самый миг я увидела, что потолок больницы исчез. Над парящим мужчиной образовался кусочек ярко-голубого чистого неба. Хотя какое голубое небо может быть в октябре в Подмосковье? Несколько дней не переставая моросили осенние дожди, небо было скучного серого мышиного цвета. А тут над рыжебородым небеса отливали всеми оттенками бирюзовой лазури, и сам недавно скончавшийся пациент стремительно полетел к долгожданной свободе. Напоследок он махнул рукой мне, с открытым ртом наблюдающей за его перемещениями, влетел в синеву небес, и тут же кусочек лазури с влетевшей в него душой исчез, снова превратившись в потолок операционной.
Хирург возле стола выругался.
— Черт! Сердце не выдержало! Быстро проводим реанимационные мероприятия!
Но дальше я уже не слышала. Беззвучно вылетев в коридор, я судорожно глотала слезы.
Нет, так не честно.
Почему меня точно так же не забрали?! Почему мне не подарили кусочек ярко-синего неба, куда я тоже должна была вылететь, как и рыжебородый пациент?
Слезы текли по моим щекам, я даже не думала вытирать их.
Я летела по больнице, громко рыдая и проклиная в сердцах весь свет, тот и этот.
Вот ведь вечная неудачница! Даже на небесах для меня нет места! Даже туда меня не приняли!
В последний раз я так яростно рыдала, когда меня не приняли на журфак МГУ.
Сейчас же ситуация была намного плачевнее. Когда я не поступила на журфак, у меня была еще масса вариантов как-то устроиться в этой жизни.
А вот какие варианты устроиться в этой смерти, я просто не представляла!
Если бы кто увидел меня в тот момент, наверное бы, ужаснулся. Рыдающее привидение, до чего же я дошла.
Мой вой на самой верхней ноте прервал тихий солидный голос:
— А ну не истери, устроила тут, понимаешь!
Я уже который раз за сегодняшний бесконечный день застыла по стойке «смирно». Из стены напротив выплыла пожилая бабулька в ярком цветастом халате.
Глава 4. Норка, куда провалилась Алиса
Я с удивлением уставилась на древнюю старуху в ярко-розовом халатике, которая выплыла прямо передо мной из-за стены.
— Че ты ревешь? Всех перебудила! — с плохо скрываемой злостью выдавила она мне.
— Что? Кого? Вы что же, меня видите? — Я не понимала, как эта старушенция, похожая, по моим представлениям, на вреднющую Шапокляк из мультика, могла не только меня видеть, но и разговаривать со мной. Однако тот факт, что она, так же как и я, могла проходить сквозь стены, свидетельствовал об ее принадлежности к нашему общему призрачному племени.
— Конечно же, вижу. Отчего ж не видеть!! Ты когда преставилась?
— Я? Что?…
Подобный вопрос еще вчера вызвал бы у меня взрыв здорового хохота. В эту же минуту я принялась вспоминать слова лысого врача в реанимации. Перед моими глазами снова появилась сцена из палаты: моя бледная рука, свисающая с кровати, пожилой врач, считающая мой пульс, и печальные слова эскулапа: «Пациентка Алиса Владимировна Воронова, время смерти 8.45».
— Я здесь, ну в таком вот состоянии с 8.45, - как школьница-пятиклассница перед лицом всесильной учительницы Мариванны, сообщила я бабульке.
Произнести слово «преставилась», а тем паче «умерла», применимо к моей собственной персоне, у меня просто язык не поворачивался. Поэтому я ограничилась нейтральным «в таком состоянии».
Моя словесная казуистика не осталась незамеченной цветастой старушкой.
— «В таком состоянии»… ну-ну… привыкай… Поначалу всегда трудно и страшно… Первые лет семьдесят, — глупо захихикала старушенция.
— Что? Да что вообще происходит? Кто вы такая? Где я сейчас? — Вопросы от меня посыпались на собеседницу.
— Пошли, я тебе все покажу. Не люблю с новичками возиться, но ты тут своими воплями, чего доброго, живых взбаламутишь. Некоторые тут, особо впечатлительные, чувствуют всевозможные вибрации нашего мира. Зови меня Кузьминична, кстати, — протянула она мне морщинистую руку, покрытую старческими пигментными пятнами, похожими на разбросанную по руке гречку.
— Я Алиса, по крайней мере, была с утра, а что сейчас со мной происходит, я не понимаю, — пожала я ее руку.
— Пошли на воздух, покажу много
