– Подойдите сюда, сеньор, прошу вас. Полагаю, перво-наперво вам следует посмотреть наши фотоальбомы. Мальчики целый год упорно работали над ними, взгляните, как красиво получилось.
…Класс, пахнущий цветными карандашами… пианино… хозяин заведения, непрерывно говорящий, держащий два больших альбома в красных кожаных переплетах…
– Мы гордимся нашими мальчиками. Как вам этот? О, никаких проблем. Понимаете? У нас все по закону, мальчики совершеннолетние, уверяю вас.
Альбомы содержали большую коллекцию фотографий подростков, похожих на прилежных учеников. Светлокожие мальчики, мальчики-мулаты, мальчики с радостными улыбками… У некоторых, чтобы казаться младше, на зубах стояли корректирующие пластинки.
– Выбирайте не спеша, сеньор, – приговаривал хозяин заведения, – времени у вас сколько угодно, ни я, ни мальчики – мы не торопимся.
А вот крупные жизнерадостные мальчишки. На некоторых штанишки до колен, вроде тех, что носили школьники на его уроках музыки тогда, несколько десятилетий назад, до спасительной женитьбы на Норе и ее деньгах.
– Сеньор, может быть, вам хочется побыть одному? В тишине лучше думается. А я тем временем поговорю с другом, коллегой, он посетил нас сегодня, и сразу вернусь.
Серафин медленно перелистал альбом, страницу за страницей. Мальчики в белоснежных гимназических формах, в костюмах бойскаутов, а также в грязных отрепьях, сквозь которые проступало мощное телосложение (на таких «командос» Серафин взглянул мельком). Он настолько погрузился в созерцание лиц, что стук двери чуть не заставил его захлопнуть альбом. Вернулся хозяин.
– Продолжайте, сеньор, не торопитесь. Не хотите ли что-нибудь выпить? Может быть, фруктовый сок с сельтерской, по старинному рецепту? Мы его очень хорошо готовим, как в прежние времена.
Вдруг Серафин увидел то самое лицо. Или очень похожее на то, которое он когда-то любил. Неотразимый открытый взгляд, подстриженные ежиком светлые волосы. Неужели это возможно? Серафин откмнулся на спинку стула. На фотографии не видно рук, однако нет сомнений: пальцы у мальчика такие же беспокойные, как и те, что сплетались с пальцами Серафина над клавиатурой пианино во время разучивания простенькой сонаты… Нет, не надо думать о падении, которое случилось с ним после сонаты и повторялось много раз в течение учебного года. Серафин даже головой по качал: «Нет, нет!» Не следует возрождать очень глубоко похороненные воспоминания.
– Простите, сеньор, разрешите мне, пожалуйста. Итак, вы заинтересовались Хулианом? Ну конечно, очень хорошо. Я позову его.
Хозяин исчез прежде, чем Серафин успел что-либо сказать.
«Мы только выпьем вместе по рюмочке», – пообедал он себе. В ожидании Серафин принялся грызть ноготь на указательном пальце. Из темного закоулка под-знания выплыло: «А что подумала бы жена, если бы застала меня здесь?» Он стал мысленно успокаивать ее: «Клянусь, Нора, мы только выпьем что-нибудь, я фруктовый сок с сельтерской, по старинному рецепту, а он, полагаю, кока-колу».
Так все и было. Они просто посидели, потягивая напитки, и больше ничего. Этот тип с пшеничными усами Нестор, или как его, черт возьми, не имел никакого права шпионить за ним из кухни, будто он преступник или того хуже. Серафина Тоуса не в чем упрекнуть.
Однако раз уж они встретились в «Нуэво-Бачелино», вдруг повару захочется рассказать об этом кому-нибудь? Например, Эрнесто, или Аделе, или своим друзьям? Грустно думать, но в этой жизни факты как таковые не имеют особого значения. Важно, как люди рассказывают о случившемся, а они редко бывают великодушны, к сожалению.
…Шесть часов пять минут, шесть часов шесть минут… Тик-так, тик-так… Каждая новая цифра на часах извещала, предупреждала о неизбежном приближении момента, когда он снова увидит ненавистную рожу с пшеничными усами.
«Повара – народ болтливый. Какая же профессия подлая! Снуют между кухонных плит точь-в-точь как тараканы! – Серафин, человек по натуре добрый, чувствовал необыкновенное раздражение. – Эти типы лезут во все щели, переползают из дома в дом без всякого стеснения, подбирают и разносят грязь, а в результате знают все обо всех, даже самые интимные секреты.
…Нора, поверь, мы только выпили, я сок с сельтерской, а мальчик – кока-колу. Клянусь тебе всеми годами нашего счастья. Моя жизнь с тобой была совершенно иной: ни музыки, которой я некогда наслаждался, ни воспоминаний о детских пальчиках на клавишах… Потому что с тех пор я ни разу не сел за пианино. Ведь ты, сокровище мое, перевернула мою жизнь. Вместе мы находились в полной безопасности, я жил с тобой в мире взрослых, где царит покой, где зрелый мужчина не может остаться наедине с мальчиком во фланелевых штанишках, волосы которого подстрижены ежиком. – Тут мысли Серафина поменяли направление. – Что ты говоришь, Нора, любимая? Ах, ты о моем визите к гадалке знаменитой мадам Лонгстаф? Помилуй, не думаешь же ты, что я… Ты ошибаешься, клянусь тебе, ошибаешься! Проблема в том, что я так одинок… Послушай, – он оставил повинный тон, – не хочу упрекать тебя, любимая, напротив, я испытываю к тебе глубокую благодарность за годы покоя, которые ты мне подарила. Однако скажи, почему среди бесчисленной толпы неприятных людей, среди бесконечной вереницы одиозных типов, которым самое место в могиле, – почему именно ты должна была умереть, любовь моя?»
Хлоя Триас, невеста Карела
Хлоя услышала долетевший из кухни крик и на несколько секунд испуганно застыла, как маленькая девочка (каковой по сути и была). Затем протянула руку туда, где должен был находиться ее жених, Карел Плиг. Его место рядом с ней в постели пустовало, зато Хлоя встретила другую очень знакомую руку, которая сопровождала ее во сне в течение многих лет. Успокоившись, девушка повернулась на другой бок и снова уснула. Каштановые, подстриженные «под пажа» волосы упали на лицо.
Хлое было почти двадцать два года, но спящая она глядела гораздо моложе. Особенно когда устраивалась около так называемой руки, которая на самом деле была то скомканной простыней, то краем одеяла, то подогнутым углом подушки. Хлопчатобумажный или льняной валик легко становится похожим на человеческое тело стоит только захотеть. Так, прижимая к себе воображаемую руку своего брата Эдди, Хлоя заснула глубоким и безоблачным сном, словно за окном был не рассвет, а ночная темень.
Ей снилось, что она с Эдди отправилась на прогулку по стране Нетинебудет. Правда, страна очень изменилась со времени Питера Пэна, Венди и капитана Крюка: не было ни крокодилов, говорящих «тик-так», ни пиратов – похитителей заблудившихся мальчиков и девочек… Теперь страна превратилась в остров – убежище для детей, не желающих взрослеть, там для них открывались совершенно неожиданные пейзажи, словно они приняли наркотик перед посадкой самолета. А для Хлои ее затерявшийся в прошлом остров оставался таким, каким его придумал Эдди, когда она была совсем маленькой. Очертания берегов по-прежнему напоминали форму человеческого черепа на пиратском флаге. Однако с некоторых пор, точнее, с появления в ее жизни Карела и Нестора Чаффино, Хлое все труднее стало долетать до своего острова, предательский ветер сбивал с курса и относил в неизвестном направлении.
Повторный крик, взывающий с кухни о помощи, вконец все испортил.
Крики из мира реального, проникая в мир грез, как правило, искажают последний. Иногда даже самое мирное сновидение превращается в кошмар. Второй крик хоть и не разбудил Хлою, ассоциировался в ее сознании со множеством воспоминаний, которые она предпочла не будоражить. Она закрыла лицо волосами, чтобы отогнать плохой сон, и на мгновение трюк удался: теперь ей виделось что-то довольно безобидное, какой-то незначительный эпизод из детства. По меньшей мере начало не предвещало ничего ужасного.
Чей-то голос произнес:
– …Однако, дорогая, вы выбрали для своих детей просто невообразимые имена. Эдип и Хлоя! Полагаю, это очередная причуда твоего caro sposo[4]. У психиатров бывают странные идеи. Ну подумай, когда ребенок подрастет, куда ему несчастному податься с именем Эдип? Хорошо еще, твоему саго sposo не пришло в голову назвать девочку Электрой или того хуже…
Амалия Росси, более известная как Кароспоса, относилась к разряду соседок, любящих посвящать детей во все, что тщательно скрывают от них родители. С тех пор как Хлоя помнила себя, эта женщина постоянно вторгалась в дом семьи Триас. Толстая, рыжеволосая, гораздо старше матери Хлои, она была троекратная разведенка, причем от последнего мужа, итальянского актера, у нее сохранились фамилия и раздражающая манера без стеснения болтать о самых серьезных вещах.
Именно она, проклятая ведьма, несколько лет спустя завела Хлою в дальний уголок своего итальянского сада и сказала, что Эдди умер. И теперь, во сне, перед Хлоей замелькали подробности этой сцены: Амалия Росси водит по голове Хлои тремя пальцами, унизанными перстнями, перстни каждый раз цепляются за каштановые волосы Хлои, а она, ничего не чувствуя, только срывает листок за листком с веток самшитовой изгороди и твердит про себя: «Это неправда, неправда, я хочу уйти отсюда… помогите же кто-нибудь!»
