Мастер в углу методично отвешивал Карме щелбаны. Карма мотала головой и, подпрыгивая сразу на всех четырех лапах, передними норовила заехать папочке в нос. «Все-таки на некоторые вещи ум у собак очень короткий», — подумал Хунта, глубоко, с наслаждением затягиваясь. Умница Мастер, перевел мордобой в игру. Снимает Карме напряжение, переориентирует реакцию. Правильно. Накажи такую своевольную зверюгу, как кавказка, и отпусти — она тут же захочет проверить, не передумал ли ты, и кинется снова. Из-за этого кавказских овчарок некоторые интеллектуалы обзывают тупыми. Отнюдь. Считая животное ограниченным, ты просто не хочешь потрудиться и оценить происходящее с его позиции. А уж наших собак понять… Это уже второе поколение сумасшедших псов, которых безумные хозяева заставляют делать то, на что не способны сами.
«Без собак нас всех давно бы съели, — думал Хунта, затаптывая сигарету и вешая оружие за спину. — Что ты еще придумаешь, когда против тебя — самое ужасное чудовище, которое только может представить человек? Извечный наш людской кошмар, от одного вида которого отнимаются руки и ноги… Как без собаки догнать его и обездвижить? Как засечь в кромешной тьме неподвижное существо, имеющее температуру окружающей среды? Как сделать еще множество необходимых вещей, требующих входа в активную зону? Ведь ни одна секунда, проведенная рядом с тварью, не проходит бесследно. Секунды эти копятся, организм борется с «энергетической усталостью» до определенного предела, а потом ты начинаешь то и дело падать в обмороки, и наваливается апатия, и, когда ты совсем загибаешься, тебя прогоняют в Лагерь отдыхать. А то и просто увозят…
И вот, чтобы ты загнулся как можно позже, у тебя есть любимая собака. Ее задача — обнаружить тварь, сбить с ног и удержать на месте, пока ты не придешь и не выстрелишь… Да, мы бережем собак. Но собаки тоже берегут нас. И я отлично понимаю, что Султану плачу по счетам Чака, который погиб, защищая меня. Скупо плачу, наверное. Маловато. Хотя так «очеловечивать» пса, как это сделал Мастер с Кармой, — номер рискованный. Но ведь у Мастера тоже есть наверняка свои долги…»
Султана Хунта не привязывал. И про наказание он действительно наврал. Султан даже успел дернуться, когда тварь на полном ходу вылетела из-за угла, — но только дернуться. Зато потом его пришлось за задние лапы вытаскивать из дыры, куда нырнула тварь головой вперед. А после, немного придя в себя и всех расставив по местам, Хунта не стал посылать никого за Мастером, державшим отдаленную точку, а пошел лично — виниться и падать в ноги. И надел на Султана ошейник, и дал поводок своему напарнику Зигмунду, которого Султан уважал настолько, насколько вообще кавказка в силах терпеть кого-то, кто ей не хозяин. Дал поводок символически, чисто подержать, а не держать, потому что Зиг дохлый и такого слона, как Султан, все равно не остановит. Но рядом сидел понурый Джареф, которому Зигмунд надрал уже черную задницу за нерасторопность, и Султан все понял, лег в сугроб и принялся валяться, потешно дрыгая лапами. И уходя за ворота, Хунта всей спиной, превратившейся вдруг в одно большое ухо, слушал «хлоп-хлоп-хлоп» отлетающего с серой шкуры снега. Пес отряхивался долго и с удовольствием, и Хунта в каком-то болезненном, спазматическом, до стона, откровении вдруг осознал, что измотан до предела. И больше всего на свете хочет сейчас оказаться дома, уткнуться жене носом в грудь и залиться горючими слезами.
«Ленка будет целовать меня в мокрые глаза, и гладить по голове, и шептать: «Саша, Сашенька, ну что ты…», и еще про то, что она рядом, она мне верит, она ради меня на все готова… А я буду думать только о том, что она чахнет на глазах, потому что охота изнашивает ее вдвое, втрое сильнее, чем меня самого. Господи, если ты есть, — подскажи: как жить дальше? И суждено ли нам всем, людям, жить вообще?..»
Хунта шел вдоль стены магазина, бухая по льду громадными башмаками с обогревом и принудительной вентиляцией, а руки его автоматически отдавали команды: эту машину сдвинуть; Петрович, стой, где стоишь; сенсы все — к бригадиру; ты, дубина, почему еще здесь? давай-давай, быстро-быстро… «Как же я устал! Чудовищно, невообразимо устал. Вот сейчас Мастеру и скажу — все, дружище, п… ц. Хватит с меня. Сколько нам осталось — лет десять? Двадцать? Пусть. Только дайте мне этот остаток прожить по-человечески. Все, я ухожу. Навсегда. Домой. К жене».
Он действительно хотел сказать это. Но получилось все наоборот. Войдя в подвал, Хунта сдвинул шлемофон на затылок, отбросил волосы со лба и вгляделся в радующую глаз картину: старинный друг Мастер и рыжая красотка Карма. Мастер внешне спокоен, а в действительности очень взволнован — он ведь слышал выстрелы. Пульсаторы трещат негромко, но в такой полосе частот, что мертвый вскочит. Или, скорее, рухнет. Вспомнив, что сегодня-то никто не рухнул, Хунта отчасти спустился с небес на землю. А заглянув Мастеру в глаза, чуть не помер со стыда. Мысли о семейной жизни ушли на второй план, на их место встала проблема дурацкого промаха по этой — такой нужной Доктору для опытов — твари, и пошло-поехало. Старший «группы Два» подсобрался, вспомнил, кто он есть такой, и думать забыл о личных проблемах.
Дожидаясь, когда Мастер решит, что Карма утихомирилась, Хунта пытался вспомнить, почему не взял с собой Султана, — и никак не мог. Возможно, оценить ситуацию ему помогли бы воспоминания о дилемме «семья-работа». Но такой дилеммы больше не существовало. В личной жизни Хунта был безупречно счастлив, а работу ценил и бросать не собирался. И он уже скучал по Султану.
— Ладно, — сказал Мастер, вставая во весь рост и поправляя сбившуюся набок портупею. — Поползли?
— Поползли, — кивнул Хунта.
— Неохота?
— Почему?!
— Да так, показалось…
Хунта только фыркнул в ответ и бодро зашагал по коридору к выходу из подвала — навстречу поземке и служебным обязанностям.
***
Из-за угла вышел Бенни, бригадир сенсов. Из-под мышки у него торчал обрез курковой охотничьей двустволки. Переломить ружье Бенни, конечно же, забыл.
Сенс уткнулся стволами в живот Китайцу и сказал:
— В подвале чисто. Зови технарей.
— Абрам, проверь, — сказал Китаец. — Вот отсюда заходи.
Нескладный голенастый Абрам ухватил за холку своего Шерифа, такого же высокого и костлявого, и оба они вихляющейся походкой двинулись к дыре погрузочного люка. Китаец направил в темноту ствол пульсатора.
— Я же сказал, там чисто, — вяло повторил Бенни Китайцу в спину.
Шериф сунул голову в люк, громко засопел, чихнул и попятился. Хвост его весело торчал в небо. Абрам с Китайцем переглянулись. Китаец, чертыхнувшись, включил подствольный фонарь. Абрам согнулся в три погибели и, кряхтя, полез в тоннель. Наконец он уселся на уходящую вниз ленту транспортера, развернул свой пульсатор вниз и сказал Китайцу, который свободной рукой придерживал его за воротник:
— Ну, я пошел в кино.
— Фонарь, фонарь, — напомнил Китаец.
— Склероз, — вздохнул Абрам. Он нажал кнопку, и из-под ствола вырвался яркий желтый луч. Бенни сплюнул и презрительно отвернулся. Шериф, щурясь, смотрел хозяину в затылок.
— Гоу, — сказал Китаец и отпустил руку. Абрам провалился в люк и с хрустом заскользил по транспортеру. Через несколько секунд послышался характерный звук приземления — гулкий хлопок подошв и короткий матерный возглас.
— Есть касание, — сказал Китаец удовлетворенно.
— Ну, бобслей! — глухо донеслось из тоннеля. — Шестой, я Пятый!
В левом ухе Китайца что-то зашуршало. Шериф отвернулся от люка и недоуменно посмотрел на охотника. Китаец тихо ругнулся, выдернул из уха динамик, повисший на тонком шнуре, и заорал в тоннель:
— Не берет, зараза! Фон сильный! Погоди, я спущусь!
— Не надо! — крикнули снизу. — Тут тесно очень! Со стволом хрен развернешься! Я один как-нибудь…
— Может, тебе пса сгрузить?
— Нет! Тут крысы… Щас, я быстро пройду до дырки, и обратно… Коридор узкий… — Голос Абрама постепенно глох, видимо, он сейчас медленно продвигался в глубь подвала — опасливо прижимаясь к стене, освещая дорогу наплечным и подствольным фонарями и обильно потея. Шериф отошел от люка и направился к Джону, который лежал рядом в сугробе, облизывая громадную сосульку. Проходя мимо Бенни, Шериф так наподдал ему плечом, что сенс пошатнулся и ухватился за стену.
— Не надо так, — сказал Бенни Китайцу, потирая ушибленное Шерифом бедро. — Я же сказал: в подвале чисто. Дырка не дышит. Я ее чувствую, она не сместилась и вообще больше не откроется. Тварь прошла в нее и заперла за собой. Они же понимают, что мы ее найдем и заглушим…
— Переломи обрез, — сказал Китаец. — И не хнычь, борода. В нашем деле сенс — как сапер, два раза не ошибается. Тебе повезло, что все остались целы. А то бы ты сидел теперь в поликлинике и лечил бабушек от гипертонии. И морда у тебя была бы… очень побитая.
