«Всё, пора уруливать», – устало подумал Сева, – «валить и как можно скорее. Пока ещё есть возможность. Пока неугомонные товарищи Серые не замастырили железный занавес и не ввели декретом ночные расстрелы. Пока страну не превратили в один большой концлагерь и сосед не начал стучать на соседа, чтобы оттяпать лишние шесть аршин. Никогда ничего хорошего в этой стране не будет. Сева столько раз слышал эту фразу от других людей, а сейчас и сам подумал слово в слово. Говорили так, правда, люди бесполезные, в своей-то стране не умеющие устроиться, не говоря о том, чтобы двигать за кордон. Говорили, чтобы придать себе веса и загадочности. Мол, здесь я на черновик живу, а там буду сразу на чистовик. Никуда они, конечно, не уезжали, только портили воздух. Тот, кто уезжал, не разглагольствовал, а учил язык и готовился к лишениям. А, в самом деле, что мне здесь делать? Гиблый климат, озлобленный народ, зажравшиеся куркули – богатеи. Всякая шантрапа, едва разбогатев, мигом теряет всё человеческое и начинает изображать из себя небожителей в девятом поколении. Как будто они не ходили вместе со всеми в школу и учились по совершенно другим букварям. Стоит им чуть подняться, как их работники мигом превращаются в бессловесное стадо, которым не надо платить деньги, а нужно всячески доказывать, что они чумазое быдло и их место у параши. И работнички тоже хороши, стоит власти чуть пошатнуться, как из всех щелей лезут затюканные чмо, желающие пустить кровавую юшку своим работодателям. Природная славянская анархия начинает гулять по венам, требуя крови, разбоя и грабежа. Если капитализм, то со звериным оскалом; если коммунизм, то с вурдалачьим мурлом. Беспорядочное воровство сменяется красным террором, а тот, в свою очередь – неприкрытым грабежом. И всё это под беспробудное пьянство, и дрянь, бесконечно летящую с серого, низкого неба. И сыплется ведь не снег и не дождь, а именно, что осадки. И нет солнца. Бесконечно долго нет солнца. Говорят, Александр 1 сказал своему итальянскому коллеге, мол, везёт вам, батенька, легко править народом, когда в стране 330 дней в году светит солнце. А попробуйте в России порулить? То-то. Не хрен тут больше делать. Ноги в руки и гуд бай. Земля большая…»
Размышления прервал какой-то пьяненький дедок, пристально рассматривающий Севины ботинки.
– Сынок, а иде ты такие чоботы надыбал?
– Иде, иде? Купил.
– А иде?
– В Караганде.
– Вот народ колготной пошёл. Его спрашиваешь как человека, а он кобенится, гонор показывает. Надысь такому же неслуху в нюх насовали и обувку сняли, а не груби старшим.
– Дедушка, делить шкуру не убитого медведя лучше не при нём. Безопасней.
Дедок завис, пытаясь прикинуть, что к чему.
– Милок, не понял, а причём здесь ведмедь?
– А ни при чём. Просто к слову пришлось. А вот ещё прибаутка: ходил мужик на медведя с голыми руками, а вернулся без.
Старче восхищённо покрутил головой и пошёл себе дальше. А Севины мысли приняли противоположное направление: «Где, в какой стране мира он сможет так легко и изящно отшить собеседника? Нигде. Где, в каком краю он будет понимать малейшие нюансы языка: сленг и ругательства, падежи и ударения? Нигде. Он будет, кашляя и переминаясь с ноги на ногу, потея и смущаясь перебирать в уме артикли и спряжения, существительные и глаголы, чтобы в муках родить куцую фразу на неродном языке. И, даже выучив язык, он всегда там будет только гостем и чужаком. И всегда на него будут смотреть искоса или исподлобья, а он будет натянуто улыбаться, пытаясь прикинуться своим. Тьфу ты. Тьфу, три раза. И чем старше он станет, тем сильнее его потянет на Родину, может и дурную, зато свою». И на ходу родился стих:
Я орденами не отмечен,Ладью, дружина, мне, ладью.Был знаменит, но не замечен —На мыло вашего судью.
Прощай, уйду без поцелуя,На водку слабый мой народ,А ты, резвяся и балуя,Швырнёшь мне камень в огород.
Проколупавшийся в грязи я,Пытаюсь вздёрнуться с колен.Прощай, помытая РоссияВ кровавой бане перемен.
Я отскочу, горох от стенкиПоближе к морю и любви,А вы мочите люд в застенкахИ стройте Храмы на Крови.
Интеллигенция – по норам!И воронки шуршат в ночи,Когда на смену добрым ворамПриходят злые палачи.
Но вот растаял свист секирыИ можно вылезть из норы,Когда на смену конвоирамПриходят новые воры.
Как ваша жадность суетливаИ как бессмысленна онаИ как приветливость сопливаПока достаточно вина.
Вокруг опять тоска и слякоть,Да вонь от перекисших щей,А я пойду вгрызаться в мякотьЗаморских фруктов, овощей.
А вы глядите глазом мутным,Глядите, открывая рот,Как я свалю под звуки лютниИз этих северных широт.
Уйду вихляющей походкой,В карманах кукиши держа.А вы тут хоть залейтесь водкойИ ждите смерти от ножа.
Своим заплатанным кафтаномЯ раздражаю ваш устав.Из горла хлынет кровь фонтаном,По жилам прятаться устав.
И я скажу всей этой сборной,И мне не нужно слов искать,Что ваше место не в уборной —Вас и туда нельзя впускать.
Я буду, счастлив, отвечаю,Пока во всём не разберусь.Потом, конечно, заскучаюИ обязательно вернусь.
В страну, где предки на погосте,В страну родного языка.Где мы кровинки, а не гости,Во всяком случае, пока.
Глава 5
Быстро темнело. Андреич шёл, бормоча себе под нос рифмы по какой-то незнакомой улице. Интересно, куда же он забрёл?
– А ну стоять, терпила.
Сева сделал вид, что эти слова относятся не к нему. Почему-то не подействовало.
– Быстро подошёл, падла. Кому говорю?
Андреич закрутил головой, как бы ища, к кому относится данная просьба. Никого не нашёл и осторожно сделал шажок назад. Хмель безнадёжно выветрился из его головы и Сева утратил храбрость вместе с невероятной широтой взглядов, зато получил реальный шанс выжить. Даже неизвестно, что лучше.
– Да не бойся, друг, – приторным голосом заверил другой гопник, – дай закурить.
– Лучший друг – это книга, – наставительно заметил Всеволод, – денег не просит, сигареты не стреляет.
Говоря эти слова, он лихорадочно искал направление, куда ломануться, когда урелы от слов перейдут к делу.
– Что ты сказал, козлина, – загоношился самый меркантильный хулиган, – куртку снимай и ботинки, быстро.
– Может тебе ещё и завтрак в постель подать? – вежливо поинтересовался Сева, – хотя, хочешь завтрак в постель – спи на кухне, опоссум.
Выдав подобно древнему римлянину бессмертную фразу, он также решительно принялся улепётывать по переулку. Шпана, крутя ремнями над головой, устремилась за ним. Впрочем, грубияны быстро отстали, видимо по причине прокуренных лёгких и нерегулярного употребления витаминов группы Б. Однако Сева не спешил радоваться, он не знал этого района, а гопники знали. И дивный переулок мог в любой момент обернуться глухим тупиком и тогда ему предстоял неравный бой с отребьем, использующим ремни не по назначению. Обесточенный город освещала только кривая Луна, да зарево далёких пожарищ. Дома теснились с двух сторон, не спрятаться, не скрыться. И вдруг впереди показалось ярко освещённое здание – луч света в тёмном царстве беспредела и неограниченных возможностей. Поистине уникальных для всякого криминала. Сева нырнул в освещённое здание как в прорубь. У дверей, как ни странно, дежурил охранник.
– Пропуск, – грозно нахмурился он.
– Пропуск? – удивился Андреич, – а что, в Москве ещё есть места, где требуется пропуск?
– Без пропуска не пущу, – стоял на своём вахтёр.
– Да не больно-то и хотелось, – сменил тактику Сева, – сейчас позвоню корешку, сам спустится.
Сева достал давно молчащий мобильник и сделал вид, что набирает номер.
– Здорово, боярин, как сам? Что же ты не сказал, что в вашу контору пропуск нужен? Сам тогда спускайся. Что? Минут через двадцать? Хорошо. Я подожду.
Охранник кивнул, мол, всё в порядке, жди здесь, и уткнулся в газету. Казалось, его не удивил ни Севин звонок по телефону, ни третий час ночи на офисных часах. Наружная дверь приоткрылась и три уголовные рожи сунулись в проём. Странный охранник не спеша, отложил газету, снял очки и выудил из-под стола помповое ружьё. Рожи исчезли. Охранник вернулся к чтению, предварительно вернув очки и ружьё на свои законные места. На Андреича он вообще не обращал внимания. А Крылов, решив, что он лучше дождётся утра здесь, опять талдычил в глухонемую трубку:
– Боярин, ну ты скоро? Сколько можно? Что мне тут всю ночь торчать?
Сева уже начал задрёмывать на подоконнике, когда по лестнице спустился парень в серебристом дорогом костюме и с папкой в руке.
– Сисадмин?
– Ну, – не стал спорить Сева.
– Где вы шлындали, бездельник?
– Сисадминил, – попытался сострить Андреич. Насколько он знал, сисадмин – это мастер по наладке компьютеров.
