Друзья переглянулись. Перед ними горестным воспоминанием снова предстал Камиль — большой, добродушный. Вот он шагает на условленную встречу по расцвеченной боярышником Фильтровой и, посмеиваясь, напевает только что выученную песенку…
Сумерки в комнате сгущались. За окном остатками розовых лучей еще светилось небо, но стены домов, не оживляемые ни одной искоркой света, постепенно становились мертвенно-серыми. Где-то еще лязгали капоты машин, постукивал молоток сапожника, жужжал и позванивал станок точильщика.
Неожиданно в окне дома напротив загорелась лампочка.
И тут же снизу послышались истеричные возгласы дворничихи:
— Гасите! Сейчас же гасите! Занавесьте окно! Увидят свет! Придет гестапо!
Лампочка не гасла. Станислав и Петр со своего места видели комнату, а в ней девочку лет трех, которая слезала со стула возле переключателя и сейчас, радуясь освещению, танцевала вокруг стола, хлопала в ладоши и смеялась.
— Это у Жертов. Пани Ядвига еще не вернулась из библиотеки, а Ися шалит. Соседка о ней забыла, что ли? Пожалуй, я пойду и закрою окно…
— Погасите свет! Занаве… — Возглас дворничихи оборвался на полуслове.
Они увидели молодую женщину, входящую в освещенную комнату напротив, которая остановила пританцовывавшую девочку и протянула руку к переключателю.
В этот же момент на тротуаре застучали тяжелые шаги.
Раздался выстрел.
Свет мгновенно исчез. Послышался звон разбитого стекла. В темноте раздался крик ребенка, а потом послышался тихий плач и успокаивающий голос женщины.
Станислав почувствовал на плече руку приятеля.
Оба молчали.
Первым заговорил Петр. Голос его казался спокойным.
— Борьба. Только борьба может нас спасти. Они обрекли наш народ на смерть и теперь постепенно исполняют приговор. А ты собираешься рисковать жизнью, и ради чего?! Ради кусочков стекла, которые так легко разбить!
— Но ведь это тоже будет борьба. За жизнь. За нашу общую жизнь.
— Ты действительно решил пойти? — не отступал Петр. — И не боишься?
— Боюсь. Но пойду.
— Как вообще эта безумная идея пришла тебе в голову?!
— Ты привык бороться с оружием в руках и забываешь, что это не единственный способ борьбы… Быть может, самый важный. Но не единственный…
— Ты не ответил на мой вопрос. Откуда взялась твоя идея?
— Ты ведь знаешь, я помогал гасить пожар Замка в тридцать девятом, так же как сотни жителей Старувки, как сотрудники Национального музея, пожарные команды, студенты, учащиеся. Не только варшавяне. Замок спасали железнодорожники из Силезии и из Познани, харцеры из Бродницы… Я хорошо запомнил в те часы двух человек, они не выпускали из рук фотоаппаратов, хотя «юнкерсы» на бреющем полете буквально поливали нас пулеметными очередями. Кто-то объяснил, что один из них американский фоторепортер Брайен! А другой — польский фотограф Генрик Смигач!.. Кто-то выругался, кто-то буркнул со злостью: «Лучше бы взяли ведро с водой! Или винтовку!» Но кто-то сказал очень серьезно: «Они тоже сражаются! Только по-другому…» Тогда я этого не понимал…
— Ты по-прежнему не отвечаешь на мой вопрос. Откуда у тебя эта идея? — настаивал Петр.
— Я недавно встретил нашего историка, знаешь, из старой школы… Сейчас он преподает на курсах, там, где Кристина… Это замечательный человек. В сущности, своим интересом к истории я обязан ему… Мы разговорились, он сказал, что надо собирать документы. И уже сегодня представить их всем странам, потому что мир не верит в преступления, которые совершают тут гитлеровцы. А завтра, когда ужасы войны минуют, и мы будем готовы забыть…
— О страшном лучше забыть!
— Нет! Речь идет не о страшных рассказах, не о легендах. Это будет предостережением!.. Через несколько дней после нашей встречи я узнал, что гестапо ворвалось в помещение, где он вел урок истории Польши с учениками-подростками. Нашли учебник, какие-то записи. Его взяли, и он больше не вернулся. А ребят исполосовали плетьми. Одного так избили, что он умер, не приходя в сознание. Скажи, поверит ли мир, что в середине двадцатого века, в сердце Европы, представители нации, давшей миру Гете и Шиллера, убивают старого учителя и ребенка?..
— Ты опять не отвечаешь на мой вопрос.
— Быть может, я потому так хорошо запомнил этот разговор с учителем, что разговор был последним, его уже не продолжить. Это как завещание… Я часто вспоминаю эти слова… Собирать документы… Я подумал еще, что одни описания не воссоздадут действительности. Надо подкрепить их картинами, фотографиями!.. Впрочем, это не моя собственная идея… Сам знаешь, многое делается, а потом конспиративным путем, через курьеров, материалы переправляют за границу…
— Хроника человеческих судеб необходима, я согласен! Рисковать собой ради спасения людей — это можно понять! Но заниматься мертвыми стенами… Когда кругом столько горя, прости, это слишком…
— То, что необходимо сделать, — будет сделано, — тихо произнес Станислав.
— Ну, ладно!.. Назови точный срок операции. Попытаюсь подстраховать, обеспечить поддержку…
— Не могу назвать срока. Все зависит от ситуации в Замке и от погоды. Может, ясный, солнечный день будет завтра, а может, через неделю.
— Скверно! — поморщился Петр. — Я не могу целыми днями ждать сигнала. У отряда есть свои дела. У меня тоже.
— Я все продумал, пойду без поддержки.
— Ты сумасшедший?! — в голосе Петра чувствовалась искренняя тревога.
— Нет! Ты сам подумай! Какая там может быть поддержка? Ведь возле Замка, во дворце «Под бляхой», расположен отряд полевой жандармерии «Потсдам». Тут же поблизости Новый Зъязд и мост Кербедзя. Здесь без конца проезжают машины вермахта, отряды СС, бронемашины, танки и артиллерия. Разве что ты целый полк приведешь на выручку и начнешь сражение в центре Варшавы?
— На что же ты рассчитываешь? — Петр грустно покачал головой.
— Просто я знаю Замок. В детстве частенько бывал там.
— Этого мало.
— Я накапливаю информацию, слежу за территорией.
— Тоже негусто.
— Большая часть отряда полевой жандармерии нередко выезжает на какие-то операции или учения. Тогда Замок ими не контролируется. Выберу такой день.
— А Бруно? Есть сведения, что недавно он снова кого-то убил, и как раз в Замке!..
— Да. Бруно. С ним лучше не встречаться. Буду надеяться, что мне повезет.
— Ну парень, хорошо бы тебе повезло!
— А ты, Петр, когда собираешься в лес? Знаешь, если у меня будет готов материал для передачи…
— Какое-то время я побуду в Варшаве. Должен поработать в фирме. Заодно попробую сдать рисунок и экзамен по строительству… Если захочешь меня увидеть, помни, что моя квартира «накрыта». Буду на Мокотове, знаешь, у кого?
