А тут, как назло, Бартошак не явился на работу. Станиславу одному пришлось ехать за кирпичом и одному грузить. Часовые возле университетских ворот строго, недоверчиво проверяли пропуска и заглядывали в каждую дырку, не припрятано ли что на подводе.
Когда Станислав подъехал к зданию библиотеки, Петр спускался с верха, с «мистического» перекрытия.
— Сегодня после обеда отряд Мокотув начнет занятия на местности — сбор отделения. Я обещал им помочь. Ты бы тоже пригодился.
— Кобыла сама в конюшню не пойдет, и здесь я ее оставить не могу. К тому же охранников сегодня какая-то муха укусила. Впрочем…
Но не успел он объяснить, что поход в Замок завтра состоится, как у ворот появился Бартошак, на лице у него было написано блаженство. В своей огромной лапище он тащил канистру с самогоном. Чистая сивуха — стоит снять крышку, от одного запаха с ног валит. Ясное дело, с такой поклажей охранники не задержат.
Словно мухи на мед, неведомо откуда стали слетаться на этот запах возчики. А вскоре сверху спустился и один из каменщиков. За ним другой, третий…
Спустился и Мязек.
— Ребята! — закричал он. — У нас земля горит под ногами, а вы тут устраиваете!.. Ведь перекрытие…
Бартошак нахмурился. Сжал кулаки, так что мускулы заходили ходуном.
— Перекрытие, перекрытие, а мне все равно, — заявил он. — Сын у меня!.. Сегодня я угощаю!
И тут окончательно выяснилось, что инженер Мязек сумасшедший. Если такой здоровяк, как Бартошак, предлагает выпить за первенца, то уж никто, будучи в здравом уме, не станет противиться. Мязек глянул на него и произнес:
— Бартошак, как бы вы хотели, чтобы ваш сын был помощником возчика, как вы, или инженером? А может, вы предпочли бы, чтоб он стал известным профессором, доктором или директором?
Все расхохотались при мысли о таком будущем у сына глупого Бартошака. А тот широко раскрыл свои маленькие глазки и уставился на Мязека, как бурый медведь на дрессировщика.
— Пойдемте, Бартошак, взгляните на книги, по которым ваш сын будет учиться на директора. А канистру дайте мне, я позабочусь, ничего с ней не станет, слово Тадеуша Мязека. После работы целехонькую верну да еще сам с вами выпью.
Как медведь за дрессировщиком, пошел Бартошак за инженером Мязеком в книгохранилище.
А следом все возчики.
Станислав за ними.
Когда он вспоминал потом эту сцену, ему хотелось одновременно и смеяться и плакать — во всяком случае, что-то болезненно сжимало горло.
Уже много дней они ездили сюда. Каждый знал, что строят какое-то перекрытие. Но какое именно, никому до этого дела не было.
Сейчас они всей гурьбой, в песке и в извести, вошли в непроходимый лес книжек, в настоящую чащу, неисчислимый муравейник, в богатейший книжный улей.
Вокруг тянулись железные стеллажи, заполненные книгами, книгами, книгами. Километры стеллажей. А если посмотреть вверх, то над головой вместо потолка железная решетка, на которой опять-таки стеллажи с книгами, а еще выше — следующая решетка со стеллажами, и еще, и еще…
Всюду книги. Хватит ли человеческой жизни, чтоб прочитать хотя бы названия всех этих книг? И стоит ли их читать?
Но Бартошак уверовал, что именно в этих книгах заключено счастье и директорская должность его новорожденного сына. Он набожно слушал объяснения Мязека:
— В этом книгохранилище семь этажей с книгами — каждый уровень называется этажом, даже расположенный в самом низу, в подвале! На каждом этаже примерно миллион книжек…
Миллион! Семь миллионов! Это они поняли.
— Как видите, здесь нет обычных полов, этажи разделены лишь ажурными решетками из железа, заменяющими и полы и потолки. Если вдруг пожар…
— Железо не горит, — осмелился пробормотать Бартошак.
— Но книги… Книги — это бумага. Бумага горит легко, особенно на сквозняках, которые здесь разгуливают свободно и сверху вниз и снизу вверх.
Они согласились с ним, утвердительно кивнув головами.
— Над библиотекой одна лишь железная крыша. Если ее когда-нибудь пробьет снаряд, то от раскаленных осколков мгновенно вспыхнет пожар. Еще хуже зажигалка: зажигательная смесь проникнет через эти решетки до самого низа, загорятся все книги. А это значит, все будет гореть, как на вертеле в огромной печи, все обратится в пепел…
Станиславу один раз в жизни довелось побывать в университетской библиотеке, это было сразу же после получения аттестата зрелости, во время последних предвоенных каникул. Он посетил тогда главный читальный зал, а также зал периодики и вышел оттуда совершенно ошеломленный богатством книжных собраний, заполнивших все стены просторных помещений.
Но он никак не ожидал, что за небольшой дверью, ведущей из читального зала в книгохранилище, находится такое громадное количество книг.
Сейчас он подумал: «Если когда-нибудь Варшава будет предана огню и уничтожению, а эти книги уцелеют, чем измерить благодарность к тем людям, которые это перекрытие придумали и построили…»
Когда они все вместе выходили из библиотеки, Бартошак неожиданно сказал:
— А сына я назову Тадеушем…
Смотрите-ка! До этого Бартошак говорил, что если родится сын, он даст ему красивое заграничное имя: Диарий.
А сейчас попросту: Тадек, Тадеуш.
В честь этого сумасшедшего Мязека.
ГЛАВА V
Пулеметные очереди глухим эхом отозвались в стенах Замка, но Станислав не обратил на это внимания. К выстрелам на улицах Варшавы он уже привык… Набросив на голову темную, предохранявшую от света накидку, он прищурил глаз и с величайшей сосредоточенностью всматривался в объектив фотоаппарата, чтобы проконтролировать резкость снимка. Он знал, что каждый снимок должен сделать безукоризненно: вряд ли ему удастся во второй раз прийти сюда, на территорию ehemaliges Königsschlos[10] и внести какие-либо исправления.
Все проверено. Все хорошо. Станислав вытащил матовое стекло и вложил кассету с негативом. Нашел спуск. Сухой треск вспышки подтвердил, что очередной снимок замкового подворья сделан и теперь следует перейти внутрь разрушенного здания.
Подняв голову над аппаратом, он глянул прямо перед собой. От солнечного сияния глаза заволокло слезами, и в какую-то минуту Станиславу показалось, что он видит на фоне голубого неба пленительный образ Зыгмунтовой башни, с ее напоминающим шлем куполом, со шпилем, острие которого увенчивал силуэт Белого орла,[11] перенесшего за долгие века столько бурь.
Но нет. Не было прекрасного шлема. Видение исчезло. Над западным крылом Замка, пугающим сейчас пустыми глазницами окон, возвышались лишь обгорелые обломки каменных стен башни Зыгмунта. Стрелки часов, остановившихся на 11.15, напоминали о том дне семнадцатого сентября 1939 года, когда лавина немецких снарядов и зажигательных бомб вызвала пожар в Замке. Несколько раз в здании начинался пожар, но тогда благодаря огромному усилию сотен людей, прибежавших на помощь, пламя удалось погасить. Почти три года прошло с того дня, а перед глазами Станислава по-прежнему стоит раненный осколком снаряда Казимеж Брокль, хранитель Замка, по-прежнему слышится стон раненого и не проходит ощущение боли в руке, обожженной разбушевавшимся пламенем.
