так и не нашёл.
И пёс, конечно же, тоже не вернулся.
- Ладно-ладно, Хагрид, я тебе это припомню, - пробурчал под нос. В основном, чтобы приободриться от звука собственного голоса. Тишина давила, не было привычных звуков ночной деревни – молчали птицы, молчали сверчки, даже ветер будто затих и
спрятался, ожидая развязку. – Завалю аспида, а ты припрёшься на всё готовенькое. Вот он я, смотрите, всё интересное пропустил, сидел, чёрт знает где...
Уже поднимаясь по ступенькам крыльца, Палыч вдруг буквально ощутил злой взгляд в спину – словно липкое холодное касание. Дёрнулся, развернулся, вскинув ружьё... и ничего не увидел. Сплюнул и поспешил в избу.
- Ну, чего там? – тут же крикнула Зоя из зала.
- Да... Эх, - дед лишь сокрушённо махнул рукой. А как бабка показалась на кухне, швырнул на пол хвост. – Вот.
- Прибил?
- Да если бы, - увидев на столе сигареты, всё-таки решил закурить. Тяжело сел у печки, сдвинул чугунную крышку с конфорки. Хоть и не топлено, а тяга-то из трубы есть, весь дым уйдёт. – Ящерица же это большая. Чует моё сердце, мать, падла просто хвост сбросила.
Чиркнул спичками, подкурил. С сигаретой во рту пробурчал:
- Чупакабра это, мать, точно тебе говорю. Помнишь, в тот кон у Прокопенко смотрели? Что тварь неведомая кур у народа жрёт...
- А что куры-то наши? – Зоя уселась на табуретку. В руках у неё всё ещё были топор и молоток. – И кобель-то живой?
- А чего ему сделается? Убёг, паразит, столбик вырвал и убёг, - Палыч вздохнул. – А бройлеров у нас теперь нету. Кур всех чупакабра сожрала. Да ещё и выросла в два раза больше, чем была – на наших-то харчах. А петухи, это...
Дед помедлил, не зная, что сказать. А чтобы не медлить просто так, хорошенько затянулся. Произнёс на выдохе:
- В камень наши петухи превратились. Стоят, как Ильич на площади в райцентре. Каменные и обгаженные.
- Как так в камень? Прям в камень?
- Вот прям в камень. Как говорю, так и есть.
Бабка призадумалась и с минуту молчала. Палыч как раз успел докурить одну сигарету и начать следующую.
- Максим, а ты яйцо то где нашёл? – спросила вдруг Зоя. Странно так спросила, и смотрит – внимательно-внимательно. А Палыч даже растерялся.
- Мать, ты чё? Какое яйцо?
- Ну как какое, как какое?! – бабка опять завелась, забухтела. – Уж ясно дело, не твоё! Утрешнее. Которое не разбивалось!
- А, это что ли? – дед за всеми ночными волнениями о нём уже и не помнил. – Дык, в курятнике, где ещё то? В сторонке от насестов лежало одно. Я бы, может, и проглядел бы, но там жаба была...
- Жаба! – заорала вдруг Зоя, и Палыч вскочил, за озирался, водя вокруг ружьём. Никого не было.
- Мать, ты чё орёшь то? У меня сердце не железное, так ведь и помереть не долго.
- Да жаба там была, понимаешь? Жаба яйцо высидела, - возбуждённо затараторила бабка, размахивая руками. А значит – и молотком с топором заодно. – Никакая это не чупачупса, это василиск!
- Кто? Какая Василиска?
- Да не Василиска, а василиск. Может, ты знал бы, если б кроме «Колобка» ещё хоть пару книжек прочитал бы.
- Ну, я «Гуси-лебеди» читал, - пробурчал дед. – И «Курочку Рябу», опять же...
- Ну а я вот про василиска читала. Ещё и в нескольких книгах. Он рождается из куриного яйца, которое высидит жаба. Взглядом обращает в камень. И петушиного крика боится! Понимаешь? Он петухов наших сразу в камень обратил, чтоб они поголосить не успели. А курей поел.
- А меня он тоже глазёнками своими буравил, а статуей не сделал, - хмыкнул в бороду. – Что, потому что я не петух?
Бабка отмахнулась:
- Да ты взгляд его и не разглядел. Ты же без очков слепошарый. Считай, повезло.
- Как его убивать без петухов ты читала?
- Да вроде, зеркалом. Он как отражение увидит, сам себя в камень и превратит, - задумалась. – Только Гарри его всё равно мечом убил. Да и ведьмак тоже мечом бил...
- Ну, мечов тута нема, - Палыч погладил ружьё. – Вот этим справляться и буду.
- Что, опять на улицу пойдёшь?
- Пойду, - дед вздохнул. – Это здесь мы одни. А если за реку убёгнет? Там ведь и молодёжь, и детишки. Я ж себе не прощу...
На миг прервался – Зоя тоже молчала. Выбросив в печь второй окурок, дед с кряхтением поднялся:
- Ладно, чё уж, пойду. Ты это, не поминай лихом если что...
- Дурак старый... – выронив своё оружие, бабка порывисто вскочила, обняла его. Да так, что спина хрустнула.
- Ладно уж тебе, - пробурчал, поглаживая Зоины волосы – всклокоченные, седые. – Я войну пережил, и василиску твою переживу.
- Ну точно дурак, - рассмеялась Зоя. Не обидно, впрочем, в голосе её слышалось облегчение. – Ты же первого мая сорок пятого родился, что там переживать-то было...
***
Снова выйти на улицу было жутко, но Палыч лишь покрепче перехватил ружьё и заставил себя. А выйдя на крыльцо, сообразил вдруг, что там, под ступеньками, пусто, и василиск в это пространство может поместиться без проблем. И что голова чудища между ступеньками, каждая из которых, по сути, просто крашенная доска, тоже легко пролезет. Вот и как тут спускаться?
Дилемма, впрочем, разрешилась сама собой. Спускаться не пришлось. Послышался звон разбитого стекла. Кажется – из зала. А в зале сейчас...
- Зоюшка!
Дед ломанулся назад, прытко – словно вдруг молодость ненадолго решила вернуться. Распахнул дверь, ворвался на кухню. Из глубины дома слышались глухие удары о дерево и знакомое уже верещание аспида.
Палыч проскочил зал – пустой. Краем сознания заметил осколки стекла на полу... и пятна крови. Подняв перед собой ружьё, шагнул в гостевую спальню. Бесхвостый василиск долбился в закрытую дверь последней комнаты. Услышав деда, развернулся и заверещал. Морда его была заляпана кровью.
- Падла! – прорычал Палыч и выстрелил. Василиск извернулся, и дробь попала ему куда-то в зад и в бедро. Подволакивая заднюю лапу, бросился на Палыча. А сам Палыч – выстрелил снова, почти в упор.
Заряд дроби превратил морду твари в месиво, погасил оранжевые огоньки глаз. В стороны брызнула кровь – но василиск
