Мама была пониже бабули и полненькая — именно такими мужчины загава предпочитают видеть своих женщин. Перед свадьбой невесту откармливают дамиргой — кашей из твердой пшеницы, молока и простокваши. После рождения ребенка мать должна сорок дней лежать в постели и опять-таки есть дамиргу, чтобы она оставалась в теле и у нее было много молока для младенца.
О бабуле говаривали, что она никогда не пополнеет, что она так «горяча», что ее огонь сжигает любую пищу. Даже сама бабуля жаловалась на это. «Ты никогда не будешь тощей, как я, — ворчала она на мать. — У тебя жизнь слишком легкая и безбедная». Что до меня, я твердо решила быть такой же, как мама: достаточно пышной, чтобы считаться красивой, но чтобы вес мне при этом не мешал.
И я пошла к маме, чтобы спросить, почему бабуля оставила дедушку. Я точно знала, где ее найти. Мама только что родила, но младенец умер во время долгих схваток. В нашей части Африки это в порядке вещей: как и в большинстве деревень Дарфура, у нас не имелось ни хороших акушерок, ни докторов, ни медсестер. Похоронив малыша, о нем быстро забывали. Но матери все равно полагалось сорок дней лежать, приходя в себя.
В ее хижине было прохладно и темно, и мне понадобилось некоторое время, чтобы глаза приспособились к освещению. На ощупь, касаясь руками гладкой глинобитной стены, я пробралась к низкой кровати — простому деревянному каркасу, перетянутому старой мешковиной. Такие кровати были легкими и удобными для переноски. В жаркий сезон мы выносили их на воздух и спали под звездами под мягким летним ветерком.
Я осторожно прикоснулась к маме. Она лишь дремала, поэтому тут же открыла глаза и улыбнулась:
— Что такое, Ратиби?
Я уселась на краешек кровати.
— Почему бабуля такая злая, эйя? — Эйя на языке загава означает «мамочка». — У нее всегда такое сердитое лицо.
Мама вздохнула:
— Ну теперь-то что она натворила?
— Ничего, просто у нее такой злющий вид. Ты тут лежишь в хижине, папа уехал, а я там с ней все время…
— Ей пришлось нелегко, Ратиби, много лет она была совсем одна. Она неплохой человек. У нее доброе сердце.
— Ну вот, все говорят, что ей пришлось нелегко, но никто не говорит мне почему. Если бы я знала почему, я по крайней мере могла бы ее пожалеть. Это из-за того, что случилось между ней и дедушкой, да?
Мама обреченно пожала плечами.
— Ладно, когда-нибудь тебе все равно пришлось бы об этом узнать, — она притянула меня поближе к себе и понизила голос на случай, если бабуля где-то поблизости. — Когда бабушка и дедушка поженились, они уехали жить к нему в деревню, далеко-далеко отсюда. Много лет они были счастливы, но в один прекрасный день бабушка обнаружила, что дедушка взял вторую жену. Он ездил в дальние края и женился на женщине помоложе. Все говорят, что он сделал это подальше от дома, чтобы держать вторую жену в секрете от бабушки.
Я улыбнулась. У дедушки были все основания опасаться. Никто, находясь в здравом уме, не захотел бы рассердить бабулю.
— Как только бабушка проведала об этом, она решила уйти от дедушки. Его родителям она сказала, что хочет наведаться в родную деревню. Дедушка был человек богатый, но бабуля оставила ему все, даже собственную одежду — ушла в чем есть. Она отправилась в путь, забрав с собой меня и двух моих братьев, а потом вернулась за моей младшей сестренкой, твоей тетушкой Маккой. Бабуля привязала малышку Макку к себе на спину и уже собралась уходить, когда родственники дедушки остановили ее…
— Но почему? И что они сделали? — перебила я, тараща глаза от любопытства.
— Хм-м… Они обвинили бабушку в похищении детей. Была крупная ссора, и в конце концов бабуле пришлось оставить малышку Макку у них. Дедушкины родственники вскоре осознали, что встревожились не напрасно: бабушка ушла навсегда. Они страшно разозлились и решили держать малышку Макку в доме, не спуская с нее глаз, — знали, что мать вернется за девочкой, и тогда они сумеют схватить ее. Но бабулю ведь на мякине не проведешь…
— И что она сделала?! — воскликнула я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ш-ш-ш-ш… Потише… Четыре года спустя бабушка, переодевшись до неузнаваемости, вернулась в деревню. Она пошла к соседям, дала им золота и попросила пригласить Макку поиграть с их дочкой. А затем сняла свою маскировку, и твоя тетушка признала свою маму. И бабуля похитила Макку, предупредив соседей, чтобы те пикнуть не смели.
Я восхищенно покачала головой:
— Ну и ну… отчаянная была бабуля, уже тогда.
Мать кивнула:
— Она отроду такая. Когда мать дедушки явилась за Маккой, то нигде не могла ее найти. Искала, искала и в конце концов сообразила, что Макка пропала, и поняла, что бабушка тайком приходила за дочкой. Мать дедушки плакала, плакала целый месяц… И сноху потеряла, и всех своих внуков.
Дедушка был богат, и бабуля могла бы жить с ним в полном достатке. Брать больше одной жены для мужчин загава — дело обычное, но бабуля Сумах не стерпела, что на такое пошел ее муж, причем тайком. В ее жилах — жилах дочери вождя — текла благородная кровь. Именно неуважение она сочла неприемлемым. Бабуле пришлось в одиночку поднимать четверых детей. Они получили только самое примитивное образование, потому что у нее не было средств платить за школу.
— Бабушка поступила как надо, — добавила мать. — Она правильно сделала, что сбежала, и не слушай никого, кто станет говорить, что она поступила скверно. Она сделала это для нас, ради чести нашей семьи.
Отчасти бабуля согласилась на брак отца с моей матерью потому, что у его отца была только одна жена. Тот был достаточно богат и мог бы содержать много жен. Но его жена сказала ему: «Я дам тебе столько детей, сколько ты захочешь. Я даже согласна рожать в год по ребенку. Но не смей брать вторую жену». И она свое слово сдержала: родила тринадцать детей. У моего отца были четыре брата и восемь сестер.
Отец же бабули, напротив, взял девять жен. Его семейство настолько разрослось, что он даже не мог запомнить имен всех своих потомков. Приходя навестить его, бабуля была вынуждена стоять в очереди со всеми своими единокровными братьями и сестрами. И всем он задавал один и тот же вопрос: «Кто твоя мать?» Только так прадед и мог отличить одного отпрыска от другого.
Бабуля всегда над этим посмеивалась, говоря, какое великое дело совершил ее отец. «Он мог бы армию создать из собственной семьи», — похвалялась она. Но, думаю, она просто куражилась. Ее побег от дедушки показывал, какого она на самом деле мнения о мужчинах, которые берут себе много жен.
Женившись на матери, отец построил новое жилище — баа. Это были четыре округлые глинобитные хижины, крытые тростником. В центре каждой имелся столб, подпиравший балки, а рядом со столбом — очаг. Одна хижина предназначалась для моих родителей, в другой, женской, спали мы с бабушкой. Напротив были хижина для мужчин и еще одна, для гостей.
На задворках был курятник; я любила искать куриные яйца. Курятник был двухъярусным: внизу — насест для кур, а выше с брусьев свисали деревянные клетки для голубей. Большинство семейств загава держали голубей: их дарили на свадьбу и рождение ребенка.
Бабуля собирала голубиный помет и смешивала сухой порошок с растительным маслом, делая из него мазь. Она втирала ее нам в кожу при порезах или аллергии, и, похоже, это нередко помогало.
Все наше баа — хижины, двор и птичник — окружала изгородь из воткнутых в землю веток. Она была слишком высокой, чтобы я могла выглянуть из-за нее, но для взрослого — в самый раз, чтобы приветствовать проходящих мимо. Когда я подросла, мне сказали, что эта изгородь служила в основном для защиты, поскольку над нашим краем всегда нависала угроза конфликта.
В раннем детстве мне, по-прежнему единственному ребенку в семье, никогда не было одиноко. Целыми днями я бегала, прыгала и смеялась на улице с деревенской детворой, а вечером возвращалась домой — слушать рассказы отца. Где-то мычал скот, лаяли собаки, перекликались друг с другом верблюды. Иногда я улавливала отдаленные звуки леса — рык леопарда, хьяра, или жутковатые вопли гиен, от которых у меня по спине пробегали мурашки.
