В отличие от Джорджи, тело Марии осталось нетронутым, не считая разбитой губы и ранки, немногим серьезнее царапины, на левом виске — цвета тернослива, размером с пенни. Мария была полностью одета.
На суде Холдсворт и два его соседа показали, что Мария часто выходила подышать рано утром и имела обыкновение прогуливаться по Банксайд, время от времени задерживаясь у Козьей пристани, где в прошлом ноябре в результате несчастного случая погиб ее сын. Большое значение было придано факту, что утро выдалось туманным. Два лодочника, которые в означенное время находились поблизости, заявили, что ничего не видели уже в паре ярдов от собственного носа, не говоря уже о куполе собора Святого Павла за рекой. К тому же сама пристань пребывала в прискорбном состоянии — ветхая, сплошь покрытая зеленой тиной и оттого скользкая. Коронер, человек гуманный, не раздумывая, вынес вердикт; смерть вследствие несчастного случая в отсутствие свидетельств противоположного.
Через несколько дней Холдсворт наблюдал, как его жену опускают в кладбищенскую землю. Ее положили в одну могилу с сыном. Холдсворт отводил глаза, чтобы случайно не увидеть маленького гробика Джорджи.
На похоронах Нед Фармер стоял рядом с Холдсвортом, а миссис Фармер вместе с немногочисленными родственниками и друзьями — за их спинами. В юности Холдсворт и Фармер вместе учились. Нед был крупным, неуклюжим, добродушным мальчишкой, а теперь стал крупным, неуклюжим, добродушным мужчиной. Единственным дальновидным решением в его жизни стал брак с дочерью богатого печатника из Бристоля, хотя и это решение принял не он, а упомянутая леди. Теперь ее отец умер, и его единственная наследница решила, что настала пора перебраться в Лондон и развернуть дело здесь, ведь именно в столице можно сколотить состояние на издании и продаже книг. Она уговорила Неда предложить выкупить остатки дела, которое Холдсворт созидал годами. Предложение было не слишком щедрым, но зато верным, в то время как план пустить все с молотка содержал в себе немалую долю риска. Более того, Нед сказал, что аренду дома на Банксайд они тоже переведут на себя.
— Бетси прямо влюбилась в него, из-за реки и удобства, — пояснил он. — А над магазином она жить не желает. Впрочем, прости меня, Джон, наверное, я затронул мучительную тему.
— Меня мучает не река, — ответил Холдсворт. — И не дом.
— Да-да, конечно. Но скажи-ка мне вот что… где ты собираешься жить?
— Я еще не решил.
— Тогда, если не против, оставайся с нами, пока не встанешь на ноги.
— Ты очень добр. Но что, если миссис Фармер?..
— Пф! Бетси сделает, как я попрошу, — ответил школьный товарищ. Оптимизм оставался еще одной чертой, которая сохранилась у Неда нетронутой с детства. — Считай, это дело решенное.
Остаться в доме у реки, жить с Фармерами — не самая веселая перспектива. Зато удобная, и кроме того, так можно отложить принятие решения.
Холдсворт знал, что долго это не продлится. В былые времена Мария часто говорила, что он спит мертвецким сном. Но в свою первую ночь в доме на Банксайд в роли гостя Фармеров он не спал — ему снились мертвецы.
Приснилось, что на похоронах Марии он заметил крошечный гробик Джорджи в глубине разверстой могилы. Крышка откинута, а дерево расщеплено, как будто кто-то пытался выбраться наружу. Священник говорил без остановки. Из гроба поднялся черный прилив. Он накатывал волнами, прибывал и отступал под звуки молитвы священника, а откатывался только для того, чтобы нахлынуть еще дальше.
Холдсворт проснулся, но прилив продолжил подниматься, карабкаясь по его ногам, словно патока. Он взбирался все выше и выше, пропитав его ночную рубашку. В груди стучал кузнечный молот. Холдсворт не мог дышать, и боль была такой невыносимой, что он не мог даже кричать.
Скоро черный прилив достигнет его рта. Затем ноздрей. И тогда он утонет.
3
Утром вторника 23 мая 1786 года Джон Холдсворт проснулся, когда еще не рассвело. Он слушал скрип дерева, вздохи ветра в оконном переплете и гнусавый храп слуги по ту сторону перегородки. Глядел, как первые проблески света проникают сквозь ставни и постепенно наливаются силой. Вскоре после рассвета он оделся, спустился вниз с башмаками в руках и выскользнул из дома еще до того, как проснулась горничная. Прошлым вечером он подслушал, как Фармеры ссорились из-за его присутствия в доме. Он знал, что жена обладает более сильной волей, и торжество ее точки зрения — всего лишь вопрос времени.
Утро оказалось прекрасным: огромный купол собора Святого Павла ослепительно белел за рекой, его силуэт четко выделялся на фоне синего неба, и стайка облаков выстроилась на восточной стороне горизонта, словно караван парусов. Сама река уже была забита яликами и баржами. Стоял отлив, и мусорщики бродили по обоим берегам. Чайки кружили, кричали и ныряли за добычей между ними. Было более ясно, чем обычно, и дым, который натужно поднимался из бесчисленных труб, казалось, нарисовали чернилами.
Холдсворт прогулялся вдоль Темзы до Лондонского моста. Похоже, в этот час бодрствовали исключительно бедняки. Бедность, говорил себе Джон, пробираясь вдоль реки, это состояние, которое благоприятствует познанию прихотей и слабостей человеческой природы. Он никогда по-настоящему не замечал бедняков в дни своего процветания, разве что в качестве раздражающих мелочей, наподобие вшей; или, в лучшем случае, зрителей великой драмы существования, в которой роли со словами играли их более успешные сородичи. Джон пробормотал это вслух, и случайный прохожий обошел его стороной. Единственное стоящее знание — то, что от голода мутится в голове.
На Лиденхолл-стрит один из учеников уже снимал ставни. Холдсворт хранил свою тачку и остатки книг в маленьком кирпичном флигеле на заднем дворе. В былые времена здесь работал переплетчик, но Нед Фармер поручил его часть работы субподрядчику, поскольку миссис Фармер полагала (возможно, справедливо), что это более выгодно.
Холдсворт снял покрывало с тачки, медленно выкатил ее со двора и пошел на запад по Лиденхолл-стрит. Бывали дни, когда он доходил до самой Пикадилли, никогда не оставаясь на одном месте подолгу. Лабиринт улиц представлял большой магазин, и каждый уличный торговец ревниво охранял свою территорию от посягательств. Книги в его тачке стоили гроши. И все же с их помощью можно было заработать больше, чем ничего; благодаря им он пока не впал в абсолютную нищету и полную зависимость от доброты Неда.
В тот день Джон скудно пообедал хлебом, сыром и элем в убогой маленькой таверне на Комптон-стрит. Затем потихоньку вернулся в Сити. На углу Лиденхолл-стрит торговец певчими птицами собирался домой. Холдсворт опустил ручки тачки на землю. Наклон был удобен для торговли, и он использовал его при малейшей возможности.
Вечер был приятным — опять же хорошо для торговли. Вскоре книги Холдсворта ворошили уже трое или четверо мужчин. Большинство книг являлись сборниками проповедей и другими благочестивыми трудами, но имелись также стихи, несколько переплетенных номеров «Рэмблера» и разрозненные издания классических авторов, которые значительно потеряли в цене, покрывшись пятнами сырости или прокоптившись в дыму. Среди прохожих, листавших книги, имелся сгорбленный человечек в сюртуке табачного цвета. Лицо — темное и кожистое — поразительно напоминало переплет книги, которую он изучал — «Од» Горация в пол-листа. Холдсворт наблюдал за ним, но незаметно. Мужчина выглядел респектабельным… возможно, аптекарь; в нем ощущался человек интеллектуального труда… как и в том парне на прошлой неделе, которого Джон принял за сельского священника и который стащил Лонгина в двенадцатую долю листа, когда Холдсворт отвлекся на другого покупателя.
Человечек почесал шею правой рукой; его пальцы скользили под толстым не по сезону шарфом, словно голодные зверушки. Он посмотрел Холдсворту в глаза. Отдернул руку. Быстро кивнул и придвинулся чуть ближе.
— Я имею честь говорить с мистером Холдсвортом? — спросил он сиплым голосом, почти шепотом.
— Да, сэр.
Прежние клиенты нередко узнавали его в изменившихся обстоятельствах и желали переброситься парой слов — из любопытства, быть может, или из жалости. Он им не препятствовал, поскольку порой они покупали книги, а он не мог больше позволить себе быть гордым.
— Превосходно, — ответил человечек.
В беседе наступило затишье, воспользовавшись которым, юноша с печальными глазами приобрел «Серьезный призыв» Лоу. Человечек отошел в сторону на время совершения покупки, листая страницы Горация. Когда покупатель удалился, он поднял взгляд от книги.
— Я заглянул с визитом к мистеру Фармеру, — он прочистил горло и поморщился, как будто от боли. — Надеюсь, я не слишком неделикатен?
— Вы всего лишь правдивы, сэр. Заведение принадлежит ему.
