— Найти работу, предполагающую «прямой контакт с клиентурой», и постараться сойти за компанейского парня.
— Завести друзей, которые не откажутся познакомить вас со своими знакомыми девушками на вечеринке, где надо постараться сойти за компанейского парня.
Поехать в отпуск Анри не мог — времени не было. На спортивный клуб у него тоже не было времени, по работе он встречался исключительно с медиками, которые, наверно, с меньшим презрением смотрели на анализ кала, чем на него, а друзей (сослуживцы Жан-Люк, Жан-Марк и Жан-Мишель, у которых на предмет «процедуры знакомства с девушками» дела обстояли точно также, не в счет) у него вообще не было. И все равно, даже окажись он в одной из вышеперечисленных ситуаций, да хоть бы и во всех, он не был компанейским парнем. Отнюдь. Скорее занудой. Ну какая девушка всерьез заинтересуется человеком, который носит белые носки под мокасины, слушает по радио только RTL (не NRJ, не BFM, не «Франс Мюзик», никогда, только RTL и «Умников»), часто жалуется на боль в промежности, на то, что устал, на погоду, на свою машину, на политику и дороговизну жизни, признает только одну туалетную воду, «Драккар Нуар», — и еще десять тысяч подобных мелочей, сливаясь серыми капельками, превращали его существование в унылую лужицу на мостовой северного города после осенних дождей.
Отсутствие любви угнетало.
Немного — когда в одиночестве на каком-нибудь паркинге, вяло жуя сыроватый сандвич, он вдруг ощущал неодолимое желание позвонить кому-нибудь, сказать, что «все в порядке», что он «будет через часок», что «вымотался». Еще немного — когда он просыпался утром и ощущал это утро точно капельку кислоты, упавшую прямо на сердце. И очень сильно угнетало его отсутствие любви по вечерам, когда, стоя посреди кухни, устремив глаза на вращающийся круг внутри микроволновки, где оттаивали быстрозамороженные молекулы готовой мусаки, он говорил себе, что жизнь у него все равно что у червяка: вот так всю дорогу ползаешь, землю роешь, дерьмо глотаешь и помрешь один-одинешенек под дубовым листом на какой-нибудь обочине, где давным-давно не встретить ни живой души. И стоило подумать про все это, про червяка, про рытье, дерьмо и смерть — он плакал. Давился всхлипами депрессивной старой девы, которую даже не пугают хлынувшие ни с того ни с сего слезы, для которой разрыдаться — все равно что зубы почистить, обычное дело, хоть она и говорит себе, что должно же это когда-нибудь кончиться.
Так он и жил, лужицей, червяком, один на один с наждачно-шершавой тоской каждое утро и каждый вечер, пока однажды не наткнулся на объявление в бесплатной газете: «Тем, кто хочет женского тепла. Простое общение (не секс и не проституция)». Странное объявление. Что бы оно могло значить? Особенно последняя строчка: «не секс и не проституция»? Это засело в нем на весь день, будто кто-то стикерс украдкой приклеил к спинному мозгу, а вечером, дома он уснул со словами «не секс и не проституция», зацепившимися за краешек сознания. Ему приснились эти слова, они лежали на каминной полке, на них было кружевное белье, и они раздвигали ножки.
Проснувшись, Анри позвонил по номеру, указанному в объявлении.
1
Ему ответил мужской голос и сразу продиктовал адрес. Это оказалась форменная глухомань. Проехать с полчаса по департаментскому шоссе, не пропустить развилку у лесосклада и еще метров через двести-триста свернуть у мусорных контейнеров. Анри все это проделал и увидел, наконец, перед собой строение вроде ангара посреди зеленого луга. Упитанные коровы, сочно хрустя травой, с любопытством косились на него вприщур. Человек в клеенчатом переднике, как у хирурга, вышел ему навстречу из домика, примостившегося сбоку от ангара.
— Это вы вчера звонили?
У человека в хирургическом переднике был измученный вид, как будто он не спал несколько ночей подряд. От него пахло кофе и потом, а передник пестрел всевозможными пятнами: что-то жирное, яичный желток, кровь, даже, кажется, чуть-чуть дерьма. Анри чувствовал, что странная история с женским теплом нравится ему все меньше, и молил Бога, чтобы это не оказалась какая-нибудь секта или, чего доброго, клуб свальных оргий.
Следом за человеком в хирургическом переднике он прошел в кабинет и увидел там молодую девушку, вроде бы поджидавшую их и почему-то немного грустную. На ней был костюм из набивной ткани в цветочек, старомодный с подкладными плечиками, а вообще-то она оказалась красивой. Даже очень красивой. Лицо как с картины, длинные темные волосы. Анри улыбнулся ей и поздоровался.
— Она вам не ответит, — сказал хирург.
Взглянув на изумленное лицо Анри, он добавил: «Это корова».
2
На обратном пути Анри перебирал в памяти все, что рассказал ему хирург. Он, оказывается, не всегда был ученым, когда-то просто фермерствовал, потом, когда стали общедоступными биотехнологии, занялся, как и многие другие, перелопачиванием генетического кода и расщеплением хромосом. Мало-помалу у него зародились более честолюбивые замыслы. Он увлекся клонированием и трансформацией млекопитающих, экспериментировал на мышах, крысах, кошках и собаках и наконец на коровах.
Больше мяса, больше молока… пройденный этап, скучно. И тогда ему вздумалось видоизменить животное полностью. Хорошенько поразмыслив, он счел самым подходящим и привлекательным, «так сказать, с точки зрения коммерции», обличье молодых девушек (со временем — это он подчеркнул особо — можно будет выбирать из нескольких вариантов внешности по каталогу). Эта форма наверняка заинтересует как профессионалов (скотоводам обрыдли одни и те же коровы на пастбищах. А тут — плохо ли — девушки, тоже дойные, тоже мясные?), так и любителей (холостяков, приверженцев полигамии, коллекционеров…).
На данный момент у него имелся только один опытный образец, но, будучи автором проекта, он не мог сам провести полноценные испытания.
— Понимаете, — сказал он Анри, — я знаю, кто ее отец и кто ее мать. Я слишком хорошо помню, что это корова. Все ее хромосомы знаю, как свои пять пальцев. Я просто не смогу вести себя достаточно естественно, а это необходимо. Вы — другое дело, вы тут, в каком-то смысле, человек неиспорченный. Для вас эта корова все-таки прежде всего девушка. Это мне и нужно — чтобы кто-то вроде вас пожил с ней, посмотреть, что получится. Все, о чем я вас прошу — взять ее к себе на три месяца, а потом вернуть мне. Вы согласны?
Анри взглянул на красивую девушку, опустил глаза. И сказал, что согласен. Хирург заулыбался, явно довольный. Он проводил Анри до машины и влепил затрещину девушке, которая упиралась, не желая садиться на заднее сиденье.
— Вы с ней особо не церемоньтесь, — сказал он. — Это корова.
Дома Анри позвонил на работу и сказал, что берет несколько дней неиспользованного отпуска. Он посмотрел на девушку, которая топталась между креслом и телевизором. Она и вправду была очень красивая. Никогда он не приводил в свою квартиру такую красивую девушку. Он подошел к ней и поднял руку — хотел погладить ее по голове. Она отпрянула. Хирург, наверно, не раз ее бил.
3
Девушка отпрянула, так и не дав погладить свои волосы. Она забилась в угол и пугливо косилась оттуда на Анри.
«Не бойся, не бойся, я тебя не обижу», — забормотал он, протягивая к ней руку. Но тон, которым он это произнес, ласковый, умиротворяющий, этакий тон братика, обращающегося к сестренке, делу не помог. Девушка задрожала всем телом, жалобно взвизгнула и уткнулась лбом в стену. Анри вдруг осенило. Он сходил в кухню и вернулся с куском сахара. Тихонько, осторожно, вытянув руку с сахаром на ладони, подошел к ней, приговаривая «ч-шш, ч-шш, вот, смотри, я добрый». Девушка снова взвизгнула, на этот раз с вопросительной ноткой, и заинтересованно потянула носом. Она скосила глаза на Анри, потом на сахар, который был теперь у самого ее лица. Наклонилась, чуть повернув голову, и взяла губами угощение.
Анри смотрел, как девушка с хрустом жует сахар. Она нравилась ему все больше и больше. Когда ее губы прикоснулись к его ладони, от изумительно нежного и бархатистого ощущения у него мурашки побежали по коже. Он снова заговорил с ней: «Вкусно, да? Ты ведь любишь сахар, а?» Девушка подошла поближе, уставившись на пустые руки Анри. Он спросил: «Хочешь еще?», снова сбегал в кухню и вернулся с полной пригоршней сахара. Девушка стояла посреди гостиной; увидев, что он принес, она пришла в возбуждение. Анри сел на диван, «иди сюда, иди, садись. Смотри, сколько у меня сахара, это тебе». Девушка подошла и села рядом с ним. Он протянул ей кусок. Она опять наклонилась к его ладони. «Какие губы, — подумал он, — какие потрясные губы».
Девушка хрустела сахаром, чмокая и пуская слюни. Она сидела очень прямо, устремив неподвижный взгляд на стену. Анри протянул руку и погладил ее волосы, она покосилась на него и снова уставилась в стену. «Какие волосы! — подумал Анри. Хоть снимай в рекламе шампуня». Он погладил лицо девушки, шею и протянул ей еще кусок сахара. Опустил руку ниже, ей на грудь, потом на бедро и решил, что надо бы дать ей имя, тогда ему будет проще. Катрин, Наташа? Или, может, что-нибудь американское, это сексуальнее? Шарон, Кейт, Беверли — нет, ей не идет. Нужно что-нибудь такое миленькое, чуточку наивное. Магали, пришло ему в голову. Вот-вот, Магали — то, что надо. Магали подойдет. И он заговорил: «Какая ты красивая, Магали, ты красивая, как… как цветок». Ему подумалось, что сравнение из области ботаники — не блеск, но лишь на секунду, потом он вспомнил, что имеет дело с коровой. Миленькой и ладненькой, но все же коровой. Это его раскрепостило, и, пока Магали жевала очередной кусок сахара, Анри, опустившись на колени, принялся расстегивать пуговицы старомодного костюма в цветочек. Это было нелегко, она ему совсем не помогала, но он все-таки справился.
