Понедельник, 7 августа
Я слышу оглушительный скрежет тормозов и свой крик. Когда я открываю глаза, поезд останавливается у платформы. Слишком поздно.
— Помогите! Женщина прыгнула на рельсы! У меня ее ребенок! Господи! — кричу я, рыдая.
Мои ноги и руки трясутся так сильно, что я боюсь выронить девочку. Взглянув на рельсы, вижу тело. Суставы неестественно вывернуты, и я сразу понимаю, что женщина мертва. Я быстро отворачиваюсь, мне страшно увидеть больше. Меня слепят красные огни поезда, их отражение в стенах. Я слышу сигнал тревоги, но все звуки приглушены, как будто я нахожусь под водой.
Собирается толпа. Люди кричат и толкают меня. Двери открылись, поток пассажиров хлынул на платформу, и вот уже некуда ступить. Люди кричат от ужаса и показывают друг другу женщину на рельсах. Но где же полиция? Где скорая? Хотя я понимаю, что надежды нет, они должны хотя бы попытаться спасти ее.
Борясь с тошнотой, я крепко прижимаю к себе девочку и поворачиваюсь спиной к рельсам, чтобы нам было не видно ее мать. Люди окружают меня плотным кольцом, мешая дышать. Они что-то говорят, их губы двигаются, но я ничего не могу понять. Слишком быстро, слишком много…
— Кто она?
— Почему она прыгнула?
— Вы ее подруга?
— Как ребенок?
Они обстреливают меня вопросами, ответов на которые нет. Пот катится градом, мне нужен свежий воздух, но я не могу сдвинуться с места, потому что вокруг люди. Вдруг кто-то толкает меня в спину, и, падая вперед, я кричу:
— Позвоните в «911»! Помогите!
Но меня хватают за руку и оттаскивают от края платформы.
— Пожалуйста, пожалуйста, помогите! — рыдаю я.
Рядом мужчина в форме сотрудника транспортного управления, это я говорю ему. Мне кажется, что я сейчас упаду в обморок и уроню свою драгоценную ношу. Одной рукой он держит меня за плечо, другая лежит на спинке ребенка.
Я задыхаюсь и прямо падаю на него.
— Я… Она…
Вдруг меня пронзает ужас. Вдруг малышка пострадала?! Я сдергиваю с нее желтое одеяльце, боясь увидеть кровь и синяки, но все в порядке. Я вижу пухленькие ножки и ручки, нежное личико, боди цвета слоновой кости. Крошечный ротик, похожий на бутон розы, прижимается к моему плечу.
Мои колени подгибаются. В этот момент ребенка забирают из моих рук, и меня неожиданно обдает холодом.
— Офицер, вот эта женщина!
— Мэм, вы в порядке? Вы видели, как это случилось? — говорит полицейский, набрасывая мне на плечи одеяло.
В этот момент на меня обрушиваются голоса:
— Она говорила с этой дамой, перед тем как прыгнула!
— Она забрала у нее ребенка!
Я вижу, как полицейский передает малышку своей коллеге-женщине. Потом они исчезают в толпе вместе с девочкой, которая только что спокойно спала у меня на руках.
Другой полицейский осторожно уводит меня от путей. Когда мы отходим к стене, он дает мне возможность прислониться. Зубы стучат. Не представляю, что делать, не понимаю, что произошло. Куда же унесли бедняжку? И зачем ее мать это сделала?
Возьми моего ребенка, Морган.
Эта женщина действительно произнесла мое имя? Или это игра воображения? Сжав ладонями мокрую от пота голову, я вижу, как переговариваются свидетели, а бригада скорой помощи спускается на рельсы. Почему так случилось? Я не знаю, кто эта женщина. И не в силах перестать плакать.
Полицейский стоит рядом и смотрит на меня:
— Почему бы нам не проехать в участок? Там спокойнее, чем здесь, и вы мне все расскажете.
— В участок?
Нет уж. Я не хочу больше оказаться в этом ужасном месте. Меня привезли туда после того, как я нашла Райана. Он лежал на полу своего кабинета с кровавой дырой в животе и пистолетом, покрытым его отпечатками. Мой муж покончил с собой.
А я ничего не знала. Не знаю и сейчас.
Почему, почему это происходит со мной?
Но у меня нет выбора, и я иду за полицейским через толпу. У меня нет выбора, и я смотрю вниз на то место, откуда поднимают изувеченное тело, чтобы положить на носилки. Ее руки вывернуты, ноги сломаны, а лицо в крови. Крови так много, что черты лица уже неразличимы. Я зажимаю рот, чтобы меня не стошнило. Ноги еле идут, я просто не могу…
Люби ее за меня, Морган.
— Это невозможно! — возражаю я.
Полицейский не слышит, потому что вокруг слишком шумно — люди разговаривают, кричат, из раций звучат команды… Во рту появляется металлический привкус. Это страх. Я едва переставляю ноги, голова опущена, но мне кажется, что все глядят на меня. Правда, к этому я уже успела привыкнуть с тех пор, как Райан… Я вдова Райана Гэллоуэя, вора и слабака. А теперь еще и последний человек, с которым разговаривала эта женщина перед тем, как броситься под поезд. Человек, которого она умоляла помочь ей.
Я прижимаю к груди свою черную сумочку и вдруг вижу на ней сбоку что-то фиолетовое.
Это клейкий листочек для заметок. Я его не приклеивала. Я снимаю его и зажимаю в кулаке. Полицейский просит толпу на ступеньках разойтись, чтобы я смогла пройти. Пока он не видит, я разворачиваю записку, на которой незнакомым петляющим почерком написано всего одно слово. Вернее, имя.
«Аманда».
Глава четвертая
Николь
Семь недель назад
Боль в спине от новой схватки скрутила Николь. Стоя на четвереньках на плюшевой больничной кушетке, она снова отказалась от эпидуральной анестезии, которую ей настойчиво предлагали Грег и медсестра. Ведь она целых четыре года боролась с паническими атаками без лекарств! Все благодаря Тессе. Нет, она точно родит ребенка сама, не прибегая ни к какой химии.
— Нет, она не хочет лекарства. Мы поможем ей справиться, я вам обещаю. Положи руку ей на спину, вот сюда, — сказала Тесса, опускаясь на колени слева от Николь.
Грег встал справа.
Николь почувствовала ладонь Грега в том месте, где боль была самой мучительной, и застонала.
— Вот так, — Тесса вытерла пот с ее лба.
От прикосновения Грега ей стало спокойнее.
— Такая боль, Ник. Ты уверена, что выдержишь? Ты можешь в любой момент передумать и попросить лекарство.
Николь, поморщившись, повернулась к мужу:
— Боль — это нормально.
Она желала ощущать эту боль, чтобы прочувствовать каждый момент своих родов.
С ней ее семья — Грег и Тесса, они поддерживают ее, и она справится.
В следующую схватку Николь сделала пять вдохов и выдохов, как научила ее Тесса, фокусируясь на волне боли, пока та не ослабла.
— Спасибо. Не знаю, что бы делала без тебя, — сказала она Тессе, когда ее чуть отпустило. Подруга в ответ взяла ее руку в свою, которую Николь благодарно сжала.
— Только не сломай мне кости, — пошутила Тесса.
— Вот, жми сколько угодно, — Грег взял ее за другую руку.
Момент спокойствия был нарушен громкими бешеными гудками аппарата. В палату вбежали медсестры и оттеснили Грега и Тессу от кровати.
— Что такое? Что с ребенком? — вскрикнула Николь, хватая ртом воздух.
— Сердечный ритм сбивается. Все будет в порядке, но вам требуется срочное кесарево.
Николь не могла понять, что происходит.
— Что происходит? С моей женой все будет хорошо? — изменившийся голос Грега, обычно такой любезного и уравновешенного, напугал ее еще больше. Обычно паниковала она, он же всегда оставался спокойным и твердым, как скала.
— С ней все будет хорошо, но сейчас нам нужно срочно везти ее в операционную.
Тесса снова подошла к Николь.
— Она не хочет рожать через кесарево, это не планировалось!
— Тесса, послушай их, пожалуйста. Так надо, — сказал Грег.
Николь взглянула на лицо своего мужа и перестала дышать… Она увидела на его лице надежду. Как будто ничего страшного не случится, если он сейчас не станет отцом или вообще никогда им не станет. Нет, это немыслимо, это просто смешно. Ей больно, и он не может сохранить самообладание, а ей чудится то, чего на самом деле нет.
