— Куда это вы? В Израиль? — я решил, что на участие следует ответить участием.
— Мы что, на сумасшедших похожи? — воскликнула Ксюша. — В Германию, конечно.
В те давние времена, когда Ксения еще носила отцову фамилию Галушко, я как-то мало обращал на нее внимание. Казалась она мне вполне бесцветной: и ее желтоватые негустые волосы, — не то, чтобы некрасивые, но блеклые; и мелкие черты лица, — не отталкивающие, нет, но будто бы маловыразительные; и несколько тяжеловатая фигура, и скованность движений… Но в минуты той беседы, прислушавшись к собственным чувствам, я вдруг несказанно удивился, — как поразительно переменились мои понятия с течением времени. Все, касательно ее внешности, представлялось мне теперь вполне привлекательным, главное же, — ныне совершенно отчетливо видел я в ней неподдельное добродушие, и такие женственные, такие влекущие мягкосердечие и заботливость. Она стала значительно раскованней, но, как ни пытался, не мог разглядеть в образе ее действий ни похотливой игривости, ни желчности, признанных по сегодняшней моде едва ли не женским очарованием. Когда же Ксюша пустилась в перечисление бессчетных достоинств ее мужа, когда начала сказывать, как отстаивает его перед своей матерью, и сколь величественными видятся ей перспективы их совместного пути, я и вовсе загрустил, невольно завидуя Ивану Шилклоперу, и с тягчайшим раскаянием вспоминая былую свою ветреность: ведь, почитай, моя семейная жизнь могла сложиться совсем на иной манер, когда бы в свое время оказался чуточку дальновиднее, — как знать, возможно, мне удалось бы обрести надежного друга и единомышленника в лице этой очаровательной женщины…
Чтобы отогнать начавшие было сгущаться досадные мысли, я спешно укрепил себя расхожей поговоркой, — «везде хорошо, где нас нет» (и еще «чужая жена — глубокий колодец»), — и поторопился вернуть строй беседы к изначальному:
— Так какими будут наши ближайшие шаги? В плане освоения местного телевидения.
Ксюха с легкостью переключилась на другую тему, и вот с тем же удовольствием разрабатывала проект моего трудоустройства:
— Завтра в девять утра у телецентра. Я тебя проведу, представлю. Времени терять не надо, потому что…
Не перевелся еще в нашей стороне тот удивительный тип увлекающихся преданных женщин, способных точно растворяться в своем избраннике, сохраняя при том нацело свою притягательную индивидуальность; они и жизнь видят как бы в одном мажорном ключе. Казалось мне тогда, что этой мудрости женской достигают они своею волею, что любая дочь Евы, возымей только охоту, может стать доброй, кроткой и сострадательной.
На следующий день мы встретились в условленное время в оговоренном месте. Кажется, была поздняя осень, да, недужный ноябрь собирался передать бразды правления новой зиме. Мы встретились с Ксюшей в крохотном вымокшем скверике у самого входа в телецентр, и потопали в благословенные владения студии «Молох», хитро и ловко прилепившейся к областной телерадиокомпании. Меня вели на смотрины к хозяину студии Артуру Боброву, к доброму приятелю Ивана Шилклопера.
Кабинет, порог которого мы переступили, был тесен, грязен и неприютен. За дряхлым рыже-пегим с подпалинами столом, однако, оснащенным модными и дорогими письменными приборами, компьютером, принтером и факсом, сидел… О-ох!.. Позже я рассмотрел его подробнее. «Шлаки» тут, «шлаки» там, — бока, пузо, щеки, задница, почти бабья грудь, — все было каким-то раздутым и обвисшим. А от непрестанно трясущихся рук просто невозможно было оторвать взгляд. Лет, более тридцати, но выглядящего, пожалуй, несколько старше, по причине нездоровой бледности лица и деградировавшего тела. Но по крайней мере восточные чувственные глаза и плотная черная бородка могли прийтись по вкусу женщинам с фантазиями.
Он поднялся из-за стола, и с тошнотворной улыбкой заурчал:
— Очень рад! Очень рад! Мне Ксения почти все рассказала.
Тут же они переключились на обсуждение свойских, милых сердцу вопросов: как обстоят дела в туристическом агентстве, как работает супруг Иван; что пишет мама Ивана из Германии; скоро ли состоится отъезд и какие условия ожидают их там, среди этих ужасных немцев. Между тем, Артур Бобров внимательнейшим образом изучал меня, нет-нет, да и подбрасывая мне часом какой-нибудь вопросик. Например:
— А вы не собираетесь эмигрировать?
И поскольку эмигрировать я как раз и не собирался, а напротив, — крайне нуждался хоть в какой-нибудь службе в своем отечестве, — отвечал я тоже очень весело и предельно учтиво.
Проведя таким образом предварительный осмотр будущего илота, Артур Бобров, чаятельно, признал меня кандидатурой подходящей, и тотчас выпроводил Ксению Шилклопер из кабинета, под предлогом весьма милым: поздороваться с прочими работниками студии. Как только дверь за нею закрылась, директор Бобров сделался вовсе торжественным, а повадки его обхождения — проникновеннее, знаете, когда ощущаешь, будто внутрь тебя вползают невидимые уверенные щупальца, и пытаются присосаться к твоей душе.
— У вас замечательное-таки образование, — голосом самым, что ни на есть задушевным плел он шелковые силки беседы, — и тембр изумительный, и внешность, — все. Я, как человек чистосердечный, скажу вам с предельной честностью: нам такие люди нужны. И у нас даже есть одна передача, которую запустили было, да ведущий ее нашел себе другую работу, наверное, более-таки выгодную, и покинул нас… В общем, работа для вас есть. Но, как бы вам это объяснить… Многие думают, что телевизионщики, таки, купаются в золоте, и вообще все проблемы их стороной обходят. Да?
— Нет, — сказал я.
— Так вот, уверяю вас, что это не так. Совсем не так. Сегодня телевидение переживает сложнейший экономический кризис. Уверяю вас, сложнейший! Вы, умный и образованный-таки человек, конечно же это поймете, но другие… Вы понимаете?
— Я понимаю, — послушливо отвечал я.
— Но я со своей стороны понимаю-таки людей, которые у меня работают. Им тоже нужно кушать, они тоже хотят намазывать на булку сливочное масло. Но такой кризис! Все телевидение существует только от рекламы. Исключительно от рекламы! — Артур Бобров говорил вдохновенно, с великолепно отрепетированной искренностью. Его большие глаза в пушистых ресницах масляно туманились, точно от невозможности выплеснуть весь поток переполнявшей его нутро душевности: — Да, реклама, одна реклама. И я говорю людям, если вы хотите иметь-таки возможность покупать сливочное масло (я говорю образно, вы понимаете), если вы хотите смотреть дома хороший телевизор иностранного производства, и, чтобы он был с дистанционным управлением, и, чтобы в это время вас обдувал престижный кондиционер, и, чтобы под ногами вашими находился ламинатпаркет… Тогда нужно больше работать: искать рекламу, искать-таки рекламодателей, спонсоров. Вы понимаете? Ведь мы от областного государственного телевидения ни копейки не получаем, мы организация коммерческая. И что заработали, — то и съели. Я даю человеку работу, и говорю: вот тебе как бы удочка, и давай будем ловить, давай постараемся жить лучше…
Ощущение было такое, будто купаешься в каком-то сахарном дерьме, посему я страстно желал, можно сказать, вожделел скорее покончить с этим собеседованием, и, по-быстрому обусловив все договоренности, умчаться отсюда на всех парах. Я рискнул осадить поток словесных излияний, уже успевших меня очень сильно убедить в том, что передо мной мудрый, честный руководитель, неустанно пекущийся о том, чтобы бытье его работников напоминало молочные реки с кисельными берегами.
— Все это, безусловно, очень справедливо. Но…
— Понимаю. Очень понимаю, — с легкостью уловил он мою мысль. — Естественно, вас, как мужчину, прежде всего интересует… У вас семья есть?
— Есть.
— Как мужчину, и как главу семейства, вас, конечно же, интересует, сколько вы сможете-таки здесь заработать. Да?
— Да, — чистосердечно признался я.
— Так я вам скажу, что касается той передачи, о которой я вам говорил, — это передача о культурной жизни нашей области, о всяких исторических памятниках, — ее будет оплачивать один очень солидный банк. Теперь всякая солидная организация должна заботиться-таки о своем имидже, ну, и банк, который поддерживает культуру… Это понятно. Передача должна выходить еженедельно, четыре раза в месяц, значит. Всякие детальки мы потом обговорим. А, что касается оплаты, я могу предложить вам по десять долларов за выпуск. Понимаю-понимаю-понимаю, деньги это, конечно же, небольшие, — заторопился с комментарием собственных же слов Бобров, знать, углядевший в моем лице проскочившее замешательство, — но это, разумеется, по началу. Между прочим, на канале «Вавилон» все дебютанты два месяца работают вовсе бесплатно, весь, так сказать, испытательный срок. Так что, у нас здесь еще по-божески. Ну, а насчет рекламы, как и говорил, тут все карты в руки! — вновь Бобров был улыбчив и светел. — Тут — сколько угодно! Между прочим, если уметь находить рекламодателей, — то можно очень, очень-таки неплохо зарабатывать. Приводите заказчика, и только он расплачивается, — тут же вы получаете десять процентов, тут же, наличными.
