Противень нырнул в печурку на шестке.
— Не трогай его, — сказал горшок.
Грязный нос вытерла худая кочерга и зашмыгала:
— Опять ругаетесь, нет на вас Угомону; мотаешься, мотаешься целый день, а ночью поспать не дадут.
— Кто меня звал? — шибыршнул Угомон под печкой.
— Это не я, а кочерга, это она сегодня по спине стряпуху съездила, сказала скалка.
Кочерга метнулась:
— И не я, а ухват, сам хозяин ухватом съездил стряпуху.
Ухват, расставив рога, дремал в углу, ухмылялся. Горшок надул щеки и сказал:
— Объявляю вам, что варить щей больше не желаю, у меня в боку трещина.
— Ах, батюшки! — разохалась кочерга.
— Не больно надо, — ответила скалка.
Противень выскочил из печурки и заюлил:
— Трещина, замазочкой бы, тестом тоже помогает.
— Помажь тестом, — сказала квашня.
Грызеная ложка соскочила с полки, зачерпнула тесто и помазала горшок.
— Все равно, — сказал горшок, — надоело, лопну я и замазанный.
Квашня стала пучиться и пузырями щелкать — смеялась.
— Так вот, — говорил горшок, — хочу я, честной народ, шлепнуться на пол и расколоться.
— Поживите, дяденька, — вопил противень, — не во мне же щи варить.
— Хам! — гаркнула скалка и кинулась. Едва отскочил противень, только носок отшибла ему скалка.
— Батюшки, драка! — заметалась кочерга.
Из печурки выкатилась солоница и запикала:
— Не нужно ли кого посолить?
— Успеешь, успеешь насолить, — грустно ответил горшок: он был стар и мудр.
Стряпуха стала причитать во сне:
— Родненькие мои горшочки!
Горшок заторопился, снял крышку.
— Прощай, честной народ, сейчас разобьюсь.
И совсем уже с шестка сигануть хотел, как вдруг, спросонок, ухватил его рогами дурень ухват и махнул в печь.
Противень прыгнул за горшком, заслонка закрылась сама собой, а скалка скатилась с шестка и ударила по голове стряпуху.
— Чур меня, чур… — залопотала стряпуха. Кинулась к печке — все на месте, как было.
В окошке брезжил, словно молоко снятое, утренник.
— Затоплять пора, — сказала стряпуха и зевнула, вся даже выворотилась.
А когда открыла заслонку — в печи лежал горшок, расколотый на две половинки, щи пролились, и шел по избе дух крепкий и кислый.
Стряпуха только руками всплеснула. И попало же ей за завтраком!
КУРИНЫЙ БОГ
Мужик пахал и сошником выворотил круглый камень, посреди камня дыра.
— Эге, — сказал мужик, — да это куриный бог.
Принес его домой и говорит хозяйке:
— Я куриного бога нашел, повесь его в курятнике, куры целее будут.
Баба послушалась и повесила за мочалку камень в курятнике, около насеста.
Пришли куры ночевать, камень увидели, поклонились все сразу и закудахтали:
— Батюшка Перун, охрани нас молотом твоим, камнем грозовым от ночи, от немочи, от росы, от лисиной слезы.
Покудахтали, белой перепонкой глаза закрыли и заснули.
Ночью в курятник вошла куриная слепота, хочет измором кур взять.
Камень раскачался и стукнул куриную слепоту, — на месте осталась.
За куриной слепотой следом вползла лиса, сама, от притворства, слезы точит, приловчилась петуха за шейку схватить, — ударил камень лису по носу, покатилась лиса кверху лапками.
К утру налетела черная гроза, трещит гром, полыхают молнии — вот-вот ударят в курятник.
А камень на мочалке как хватит по насесту, попадали куры, разбежались спросонок кто куда.
Молния пала в курятник, да никого не ушибла — никого там и не было.
Утром мужик да баба заглянули в курятник и подивились:
— Вот так куриный бог — куры-то целехоньки.
КАРТИНА
Захотела свинья ландшафт писать. Подошла к забору, в грязи обвалялась, потерлась потом грязным боком о забор — картина и готова.
Свинья отошла, прищурилась и хрюкнула. Тут скворец подскочил, попрыгал, попикал и говорит:
— Плохо, скучно!
— Как? — сказала свинья и насупилась — прогнала скворца.
Пришли индюшки, шейками покивали, сказали:
— Так мило, так мило!
А индюк шаркнул крыльями, надулся, даже покраснел и гаркнул:
— Какое великое произведение!..
Прибежал тощий пес, обнюхал картину, сказал:
— Недурно, с чувством, продолжайте, — и поднял заднюю ногу.
Но свинья даже и глядеть на него не захотела. Лежала свинья на боку, слушала похвалы и похрюкивала.
В это время пришел маляр, пхнул ногой свинью и стал забор красной краской мазать.
Завизжала свинья, на скотный двор побежала:
— Пропала моя картина, замазал ее маляр краской… Я не переживу горя!..
— Варвары, варвары… — закурлыкал голубь.
Все на скотном дворе охали, ахали, утешали свинью, а старый бык сказал:
— Врет она… переживет.
МАША И МЫШКИ
— Спи, Маша, — говорит нянюшка, — глаза во сне не открывай, а то на глаза кот прыгнет.
— Какой кот?
— Черный, с когтями.
Маша сейчас же глаза и зажмурила. А нянька залезла на сундук, покряхтела, повозилась и носом сонные песни завела. Маша думала, что нянька из носа в лампадку масла наливает.
Подумала и заснула. Тогда за окном высыпали частые, частые звезды, вылез из-за крыши месяц и сел на трубу…
— Здравствуйте, звезды, — сказала Маша.
Звезды закружились, закружились, закружились. Смотрит Маша — хвосты у них и лапки. — Не звезды это, а белые мыши бегают кругом месяца.
Вдруг под месяцем задымилась труба, ухо вылезло, потом вся голова черная, усатая.
Мыши метнулись и спрятались все сразу. Голова уползла, и в окно мягко прыгнул черный кот; волоча хвост, заходил большими шагами, все ближе, ближе к кровати, из шерсти сыпались искры.
«Глаза бы только не открыть», — думает Маша.
А кот прыгнул ей на грудь, сел, лапами уперся, шею вытянул, глядит.
У Маши глаза сами разлепляются.
— Нянюшка, — шепчет она, — нянюшка.
— Я няньку съел, — говорит кот, — я и сундук съел.
Вот-вот откроет Маша глаза, кот и уши прижал… Да как чихнет.
Крикнула Маша, и все звезды-мыши появились откуда ни возьмись, окружили кота; хочет кот прыгнуть на Машины глаза — мышь во рту, жрет кот мышей, давится, и сам месяц с трубы сполз, поплыл к кровати, на месяце нянькин платок и нос толстый…
— Нянюшка, — плачет Маша, — тебя кот съел… — И села.
Нет ни кота, ни мышей, а месяц далеко за тучками плывет.
На сундуке толстая нянька выводит носом сонные песни.
«Кот няньку выплюнул и сундук выплюнул», — подумала Маша и сказала:
— Спасибо тебе, месяц, и вам, ясные звезды.
РЫСЬ, МУЖИК И МЕДВЕДЬ
Мужик рубит сосну, ложатся на летошнюю хвою белые щепки, дрожит сосна, а на самой ее верхушке сидит желтая рысь.
Плохо рысье дело, некуда ей перепрыгнуть и говорит она деревянным голосом, будто сосна:
— Не руби меня, мужичок, я тебе пригожусь.
Удивился мужик, вытер пот и спрашивает:
— А чем же ты мне, сосна, пригодишься?
— А вот прибежит медведь, ты и залезешь на меня.
Мужик подумал:
— А если, скажем, нет сейчас медведя-то?
— Как нет, а погляди-ка назад…
Обернулся мужик, сзади него медведь, и рот разинул. Ахнул мужик и полез на сосну, а за ним медведь, а навстречу ему рысь.
У мужика со страху живот заболел.
— Нечего делать, ешьте меня, — говорит мужик, — позвольте только трубочку покурить.
— Ну, покури, — рявкнул медведь, слез на землю и сел на задние лапы.
Прицепился на сучке мужичок, из шапки выдрал паклю, чиркнул кремнем и вспыхнул, забегал быстрый огонь.
И мужик заорал:
— Ай, ай, упустил огонь-то!
Испугались рысь да медведь и убежали. А мужичок пошел домой, все посмеивался.
ВЕЛИКАН
У ручья под кустом маленький стоял городок. В маленьких домах жили человечки. И все было у них маленькое — и небо, и солнце с китайское яблочко, и звезды.
Только ручей назывался — окиян-море и куст — дремучий лес.
В дремучем лесу жили три зверя — Крымза двузубая, Индрик-зверь, да Носорог.
Человечки боялись их больше всего на свете. Ни житья от зверей, ни покоя.
И кликнул царь маленького городка клич:
— Найдется добрый молодец победить зверей, за это ему полцарства отдам и дочь мою Кузяву-Музяву Прекрасную в жены.
Трубили трубачи два дня, оглох народ — никому головой отвечать не хочется.
На третий день приходит к царю древний старец и говорит:
— На такое дело, царь, никто не пойдет, кроме ужасного богатыря великана, что сейчас у моря-окияна сидит и кита ловит, снаряди послов к нему.
Снарядил царь послов с подарками, пошли послы раззолоченные да важные.
Шли, шли в густой траве и увидали великана; сидит он в красной рубашке, голова огненная, на железный крюк змея надевает.
