* * *
Душа моя, Элизиум теней
Душа моя, Элизиум теней,Теней безмолвных, светлых и прекрасных,Ни помыслам годины буйной сей,Ни радостям, ни горю не причастных, —
Душа моя, Элизиум теней,Что общего меж жизнью и тобою!Меж вами, призраки минувших, лучших дней,И сей бесчувственной толпою?..
Начало 1830-х годовЭлизиум (греч. миф.) – загробный мир, где блаженствуют тени (души) праведников.
* * *
Я лютеран люблю богослуженье
Я лютеран люблю богослуженье,Обряд их строгий, важный и простой, —Сих голых стен, сей храмины пустойПонятно мне высокое ученье.
Не видите ль? Собравшися в дорогу,В последний раз вам Вера предстоит:Еще она не перешла порогу,Но дом ее уж пуст и гол стоит, —
Еще она не перешла порогу,Еще за ней не затворилась дверь…Но час настал, пробил… Молитесь Богу,В последний раз вы молитесь теперь.
16 сентября 1834Написано на озере Тегерн, находящемся неподалеку от Мюнхена. Созданный в ст-нии образ Веры, покидающей свой пустой дом (а убранство лютеранских церквей отличается строгой простотой и лишено украшений), по-видимому, является эмоциональным отголоском бесед поэта с Шеллингом. «Протестантство, – писал Шеллинг, – необходимо есть нечто движущееся вперед, поскольку оно должно преодолевать противостоящие ему силы и постепенно внутренне, без всяких внешних средств преображать их вместе с собою, превращая их в высшую будущую церковь; протестантство само по себе в такой же мере не есть церковь, как и католичество само по себе». Позднее Тютчев писал о протестантстве (в статье «Папство и римский вопрос»): «Протестантство с его многочисленными разветвлениями, которого едва хватило на три века, умирает от истощения во всех странах, где оно до сих пор господствовало…».
* * *
Восток белел. Ладья катилась
Восток белел. Ладья катилась,Ветрило весело звучало, —Как опрокинутое небо,Под нами море трепетало…
Восток алел. Она молилась,С чела откинув покрывало, —Дышала на устах молитва,Во взорах небо ликовало…
Восток вспылал. Она склонилась,Блестящая поникла выя,—И по младенческим ланитамСтруились капли огневые…
(1835)Написано, по-видимому, в первые годы увлечения Э. Пфеффель (см. примеч. 134), т. е. в 1833 – 1834 гг. Ветрило – парус.
* * *
Чту ты клонишь над водами
Чту ты клонишь над водами,Ива, мбкушку своюИ дрожащими листами,Словно жадными устами,Ловишь беглую струю?..
Хоть томится, хоть трепещетКаждый лист твой над струей.Но струя бежит и плещет,И, на солнце нежась, блещет,И смеется над тобой…
(1835)
* * *
И гроб опущен уж в могилу
И гроб опущен уж в могилу,И всё столпилося вокруг…Толкутся, дышат через силу,Спирает грудь тлетворный дух.
И над могилою раскрытой,В возглавии, где гроб стоит,Ученый пастор сановитыйРечь погребальную гласит.
Вещает бренность человечью,Грехопаденье, кровь Христа…И умною, пристойной речьюТолпа различно занята…
А небо так нетленно-чисто,Так беспредельно над землей…И птицы реют голосистоВ воздушной бездне голубой…
(1835)
* * *
В душном воздуха молчанье
В душном воздуха молчанье,Как предчувствие грозы,Жарче роз благоуханье,Резче голос стрекозы…
Чу! за белой, дымной тучейГлухо прокатился гром;Небо молнией летучейОпоясалось кругом…
Некий жизни преизбытокВ знойном воздухе разлит!Как божественный напитокВ жилах млеет и горит!
Дева, дева, что волнуетДымку персей молодых?Что мутится, что тоскуетВлажный блеск очей твоих?
Что, бледнея, замираетПламя девственных ланит?Что так грудь твою спираетИ уста твои палит?..
Сквозь ресницы шелковыеПроступили две слезы…Иль то капли дождевыеЗачинающей грозы?..
(1835)
* * *
Как сладко дремлет сад темно-зеленый
Как сладко дремлет сад темно-зеленый,Объятый негой ночи голубой!Сквозь яблони, цветами убеленной,Как сладко светит месяц золотой!
Таинственно, как в п.ервый день созданья,В бездонном небе звездный сонм горит,Музыки дальней слышны восклицанья,Соседний ключ слышнее говорит…
На мир дневной спустилася завеса,Изнемогло движенье, труд уснул…Над спящим градом, как в вершинах леса,Проснулся чудный еженощный гул…
Откуда он, сей гул непостижимый?..Иль смертных дум, освобожденных сном,Мир бестелесный, слышный, но незримый,Теперь роится в хаосе ночном?..
(1835)
* * *
Как птичка, с раннею зарей
Как птичка, с раннею зарейМир, пробудившись, встрепенулся..Ах, лишь одной главы моейСон благодатный не коснулся!Хоть свежесть утренняя веетВ моих всклокоченных власах,На мне, я чую, тяготеетВчерашний зной, вчерашний прах!..
О, как пронзительны и дики,Как ненавистны для меняСей шум, движенье, говор, крикиМладого, пламенного дня!..О, как лучи его багровы,Как жгут они мои глаза!..О ночь, ночь, где твои покровы,Твой тихий сумрак и роса!..
Обломки старых поколений,Вы, пережившие свой век!Как ваших жалоб, ваших пенейНеправый праведен упрек!..Как грустно полусонной тенью,С изнеможением в кости,Навстречу солнцу и движеньюЗа новым племенем брести!..
(1835)Пеня – жалоба, упрек.
* * *
Вечер мглистый и ненастный…
Вечер мглистый и ненастный…Чу, не жаворонка ль глас?..Ты ли, утра гость прекрасный,В этот поздний, мертвый час?..Гибкий, резвый, звучно-ясный,В этот мертвый, поздний час…Как безумья смех ужасный,Он всю душу мне потряс!..
(1835)
* * *
Там, где горы, убегая
Там, где горы, убегая,В светлой тянутся дали,Пресловутого ДунаяЛьются вечные струи.
Там-то, бают, в стары годы,По лазуревым ночам,Фей вилися хороводыПод водой и по водам;
Месяц слушал, волны пели…И, навесясь с гор крутых,Замки рыцарей гляделиС сладким ужасом на них.
И лучами неземными,Заключен и одинок,Перемигивался с нимиС древней башни огонек.
Звезды в небе им внимали,Проходя за строем строй,И беседу продолжалиТихомолком меж собой.
В панцирь дедовский закован,Воин-сторож на стенеСлышал, тайно очарован,Дальний гул, как бы во сне.
И, лишь дремой забывался,Гул яснел и грохотал…Он с молитвой просыпалсяИ дозор свой продолжал.
Всё прошло, всё взяли годы —Поддался и ты судьбе,О Дунай, и пароходыНыне рыщут по тебе…
(1835)
* * *
Тени сизые смесились
Тени сизые смесились,Цвет поблекнул, звук уснул —Жизнь, движенье разрешилисьВ сумрак зыбкий, в дальный гул…Мотылька полет незримыйСлышен в воздухе ночном…Час тоски невыразимой!..Всё во мне, и я во всем!..
Сумрак тихий, сумрак сонный,Лейся в глубь моей души,Тихий, темный, благовонный,Всё залей и утиши.Чувства мглой самозабвеньяПереполни через край!..Дай вкусить уничтоженья,С миром дремлющим смешай!
(1835)
* * *
Нет, моего к тебе пристрастья
Нет, моего к тебе пристрастьяЯ скрыть не в силах, мать-Земля…Духов бесплотных сладострастья,Твой верный сын, не жажду я…Что пред тобой утеха рая,Пора любви, пора весны,Цветущее блаженство мая,Румяный свет, златые сны?..
Весь день в бездействии глубокомВесенний, теплый воздух пить,На небе чистом и высокомПорою облака следить,Бродить без дела и без целиИ ненароком, на лету,Набресть на свежий дух синелиИли на светлую мечту?..
(1835)
* * *
С поляны коршун поднялся
С поляны коршун поднялся,Высоко к небу он взвился;Всё выше, дале вьется он —И вот ушел за небосклон!
Природа-мать ему далаДва мощных, два живых крыла —А я здесь в поте и в пыли.Я, царь земли, прирос к земли!..
(1835)
* * *
Зима недаром злится
Зима недаром злится,Прошла её пора —Весна в окно стучитсяИ гонит со двора.
И всё засуетилось,Всё нудит Зиму вон —И жаворонки в небеУж подняли трезвон.
Зима еще хлопочетИ на Весну ворчит.Та ей в глаза хохочетИ пуще лишь шумит…
Взбесилась ведьма злаяИ, снегу захватя,Пустила, убегая,В прекрасное дитя…
Весне и горя мало:Умылася в снегуИ лишь румяней сталаНаперекор врагу.
(1836)Взбесилась ведьма злая. Возможно, этот образ был создан под впечатлением обряда, распространенного в деревнях под Мюнхеном. В марте юноши и девушки имитируют весенние полевые работы; внезапно появляется «ведьма», которая безуспешно пытается им помешать. Сцена утверждает неизбежную победу лета над зимой.
ФОНТАН
