* * *
Смотри, как на речном просторе
Смотри, как на речном просторе,По склону вновь оживших вод,Во всеобъемлющее мореЛьдина за льдиною плывет.
На солнце ль радужно блистаяИль ночью, в поздней темноте,Но все, неизбежимо тая,Они плывут к одной мете.
Все вместе – малые, большие,Утратив прежний образ свой,Все – безразличны, как стихия, —Сольются с бездной роковой!..
О, нашей мысли обольщенье,Ты, человеческое Я,Не таково ль твое значенье,Не такова ль судьба твоя?
(1851)
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ
Любовь, любовь – гласит преданье
Любовь, любовь – гласит преданьеСоюз души с душой родной —Их съединенье, сочетанье,И роковое их слиянье,И… поединок роковой…
И чем одно из них нежнееВ борьбе неравной двух сердец,Тем неизбежней и вернее,Любя, страдая, грустно млея,Оно изноет наконец…
Между июлем 1850 и серединой 1851
БЛИЗНЕЦЫ
Есть близнецы – для земнородных
Есть близнецы – для земнородныхДва божества – то Смерть и Сон,Как брат с сестрою дивно сходныхОна угрюмей, кротче он…
Но есть других два близнеца —И в мире нет четы прекрасней,И обаянья нет ужасней,Ей предающего сердца…
Союз их кровный, не случайный,И только в роковые дниСвоей неразрешимой тайнойОбворожают нас они.
И кто в избытке ощущений,Когда кипит и стынет кровь,Не ведал ваших искушений —Самоубийство и Любовь!
Между июлем 1850 и серединой 1851
* * *
Я очи знал, – о, эти очи!
Я очи знал, – о, эти очи!Как я любил их – знает Бог!От их волшебной, страстной ночиЯ душу оторвать не мог.
В непостижимом этом взоре,Жизнь обнажающем до дна,Такое слышалося горе,Такая страсти глубина!
Дышал он грустный, углубленныйВ тени ресниц ее густой,Как наслажденья, утомленныйИ, как страданья, роковой.
В эти чудные мгновеньяНи разу мне не довелосьС ним повстречаться без волненьяИ любоваться им без слез.
Между июлем 1850 и серединой 1851Видимо, написано в первый год сближения с Е. А. Денисьевой, однако, как верно отметил Г. И. Чулков, «прошедшее время, введенное поэтом с первых стихов пьесы и выдержанное до конца, вызывает некоторое сомнение» в том, что ст-ние относится к ней (Чулков Г. Последняя любовь Тютчева. М., 1928. С. 79).
* * *
Не говори: меня он, как и прежде, любит
Не говори: меня он, как и прежде, любит,Мной, как и прежде, дорожит…О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит,Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.
То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,Увлечена, в душе уязвлена,Я стражду, не живу… им, им одним живу яНо эта жизнь!.. О, как горька она!
Он мерит воздух мне так бережно и скудно..Не мерят так и лютому врагу…Ох, я дышу еще болезненно и трудно,Могу дышать, но жить уж не могу.
Между июлем 1850 и серединой 1851Написано от лица Е. А. Денисьевой.
* * *
О, не тревожь меня укорой справедливой!
О, не тревожь меня укорой справедливой!Поверь, из нас из двух завидней часть твоя:Ты любишь искренно и пламенно, а я —Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.
И, жалкий чародей, перед волшебным миром,Мной созданным самим, без веры я стою —И самого себя, краснея, узнаюЖивой души твоей безжизненным кумиром.
Между июлем 1850 и серединой 1851Часть – здесь: участь, судьба.
* * *
Чему молилась ты с любовью
Чему молилась ты с любовью,Что, как святыню, берегла,Судьба людскому суесловьюНа поруганье предала.
Толпа вошла, толпа вломиласьВ святилище души твоей,И ты невольно устыдиласьИ тайн и жертв, доступных ей.
Ах, когда б живые крыльяДуши, парящей над толпой,Ее спасали от насильяБезмерной пошлости людской!
Между июлем 1850 и серединой 1851
* * *
О, как убийственно мы любим
О, как убийственно мы любим,Как в буйной слепости страстейМы то всего вернее губим,Что сердцу нашему милей!
Давно ль, гордясь своей победой,Ты говорил: она моя…Год не прошел – спроси и сведай,Что уцелело от нея?
Куда ланит девались розы,Улыбка уст и блеск очей?Всё опалили, выжгли слезыГорячей влагою своей.
Ты помнишь ли, при вашей встрече,При первой встрече роковой,Ее волшебны взоры, речиИ смех младенческо-живой?
И что ж теперь? И где ж всё это?И долговечен ли был сон?Увы, как северное лето,Был мимолетным гостем он!
Судьбы ужасным приговоромТвоя любовь для ней была,И незаслуженным позоромНа жизнь ее она легла!
Жизнь отреченья, жизнь страданья!В ее душевной глубинеЕй оставались вспоминанья…Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало,Очарование ушло…Толпа, нахлынув, в грязь втопталаТо, что в душе ее цвело.
И что ж от долгого мученья,Как пепл, сберечь ей удалось?Боль злую, боль ожесточенья,Боль без отрады и без слез!
О, как убийственно мы любим!Как в буйной слепости страстейМы то всего вернее губим,Что сердцу нашему милей!..
Первая половина 1851
(Э. Ф. ТЮТЧЕВОЙ)
Не знаю я, коснется ль благодать
Не знаю я, коснется ль благодатьМоей души болезненно-греховной,Удастся ль ей воскреснуть и восстать,Пройдет ли обморок духовный?
Но если бы душа моглаЗдесь, на земле, найти успокоенье,Мне благодатью ты б была —Ты, ты, мое земное провиденье!..
Апрель 1851Перед текстом помета на французском языке: «Для вас (чтобы прочесть наедине)». Обращено ко второй жене поэта, Эрн. Ф. Тютчевой. Написанное в первый год любви Тютчева к Е. А. Денисьевой (см. примеч. 172), ст-ние было вложено поэтом в альбом-гербарий, принадлежавший его жене, и пролежало в нем, не замеченное ею, 24 года – до мая 1875 г. Прочитав впервые это ст-ние, И. С. Аксаков писал (в письме к дочери поэта Екатерине от 8 июня 1875 г.) : «Стихи эти замечательны не столько как стихи, сколько потому, что бросают луч света на сокровеннейшие, интимнейшие брожения его сердца к жене… В 1851 г. …она еще не настолько знала по-русски, чтобы понимать русские стихи, да и не умела еще разбирать русского писанья Ф. И. …Каков же был ее сюрприз, ее радость и скорбь при чтении этого привета d'outre tombe (замогильного), такого привета, такого признания ее подвига жены, ее дела любви!»
ПЕРВЫЙ ЛИСТ
Лист зеленеет молодой.
Лист зеленеет молодой.Смотри, как листьем молодымСтоят обвеяны березы,Воздушной зеленью сквозной,Полупрозрачною, как дым…
Давно им грезилось весной,Весной и летом золотым, —И вот живые эти грезыПод первым небом голубымПробились вдруг на свет дневной.
О, первых листьев красота,Омытых в солнечных лучах,С новорожденною их тенью!И слышно нам по их движенью,Что в этих тысячах и тьмахНе встретишь мертвого листа.
Май 1851
* * *
Не раз ты слышала признанье
Не раз ты слышала признанье:«Не стою я любви твоей».Пускай мое она созданье —Но как я беден перед ней…
Перед любовию твоеюМне больно вспомнить о себе —Стою, молчу, благоговеюИ поклоняюся тебе…
Когда порой так умиленно,С такою верой и мольбойНевольно клонишь ты коленоПред колыбелью дорогой,
Где спит она – твое рожденье —Твой безымянный херувим, —Пойми ж и ты мое смиреньеПред сердцем любящим твоим.
1851Обращено к Е. А. Денисьевой вскоре после рождения ее первой дочери Елены. Впервые опубликовавшая это ст-ние Е. П. Казанович полагает, что оно написано еще до крещения дочери, чем и объясняется выражение «безымянный херувим».
НАШ ВЕК
Не плоть, а дух растлился в наши дни
Не плоть, а дух растлился в наши дни,И человек отчаянно тоскует…Он к свету рвется из ночной тениИ, свет обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и иссушен,Невыносимое он днесь выносит…И сознает свою погибель он,И жаждет веры… но о ней не просит.
Не скажет ввек, с молитвой и слезой,Как ни скорбит перед замкнутой дверью:«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!Приди на помощь моему неверью!..»
10 июня 1851«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!..» и т. д. – перефразировка евангельского изречения (Марк, 9.24).
* * *
