Упав, он уже не двигался.
Харпа выронила бутылку и вскинула руку ко рту.
— О Господи!
Фрикки, издавая какой-то звериный рык, подбежал к распростертому телу Орна и со всей силы ударил его ногой в бок. Два раза пнул в грудь, один раз в голову, после чего Бьёрн обхватил парня за пояс и отшвырнул.
Затем, опустившись на колени, стал осматривать лежавшего.
Бывший босс Харпы не шевелился. Глаза его были закрыты. Его уже бледное лицо приобрело восковой отлив. На щеку ему упала снежинка и не растаяла. Из-под коротко остриженных волос сочилась кровь.
— Он не дышит, — прошептала Харпа. Потом пронзительно закричала: — Он не дышит!
Глава вторая
Август 1934 года
— Aaaxx!
Халлгримур взмахнул секирой, когда они бросились на него. Восьмером. В ярости отсек ногу первому воину, голову второму. Его секира расколола щит третьего. Четвертого он ударил по лицу его же собственным щитом. Секира дважды просвистела в воздухе. Еще двое нападавших рухнули наземь. Двое уцелевших пустились наутек, и кто мог бы их обвинить?
Халлгримур, тяжело дыша, привалился спиной к надгробию, сложенному из массивных камней; эта бойня его действительно притомила.
— Бенни, я разделался с восьмерыми.
— Да и со мной тоже, — уточнил его друг, потирая рот. — Идет кровь. Один зуб шатается.
— Это молочный зуб, — успокоил его Халлгримур. — Он бы все равно выпал.
Халлгримур расслабился и подставил лицо солнцу. Ему нравилось это ощущение, возникавшее сразу же после того, как он приходил в неистовство. Он всерьез считал, что, раз его переполняет подавленный гнев и агрессия, он является современным берсерком[3].
Это место, известное как «Берсеркьяхрейн», было его любимым. Оно находилось прямо посреди извилистых волн застывшего камня. Чарующее какой-то жутковатой красотой лавовое поле берсерков было покрыто складками застывшей породы, пестрящим светлой зеленью мхом, темно-изумрудным вереском и выгоревшими на солнце красными листьями голубики. Надо всем этим возвышалось несколько причудливых каменных башенок.
Это место получило свое название в честь двух воинов, прибывших тысячу лет назад из Швеции в качестве телохранителей Вермунда Тощего, ставшего владельцем семейной фермы Халлгримуров — Бьярнархёфн. Эти шведы обладали способностью становиться берсерками в битве, могли со сверхчеловеческой силой сокрушать перед собой все и вся. Они доставляли Вермунду много хлопот, и он сбыл их своему брату Стиру, обосновавшемуся в Храуне, на ферме Бенедикта, что на другом краю лавового поля.
Между Стиром и его новыми слугами возникли нелады, приведшие к тому, что неуживчивых берсерков в конце концов похоронили под надгробным памятником из замшелых камней лавы, к коему и прислонялся в данный момент Халлгримур.
Разумеется, он вырос, зная историю двух берсерков, но совсем недавно его друг Бенедикт вычитал в «Саге о народе Эйри» много новых подробностей, и самой примечательной из них была та, что одного берсерка звали как и его, Халли. Восьмилетний Бенедикт был на год младше Халлгримура, но для своего возраста много читал. Их любимой игрой было красться по лавовому полю, воображая себя берсерками. Халлгримур считал, что все получается очень даже хорошо. Бенедикт выискивал истории, а Халлгримур брал на себя роль берсерка. А это как-никак было главным.
— Что будем делать теперь? — спросил он Бенедикта. Это прозвучало скорее как приказ придумать новый сюжет, чем почти риторический вопрос.
— Твоих родителей не видно? — спросил Бенедикт.
— Отец вернется не скоро. Он пошел искать овцу на противоположном склоне холма. Посмотрю, нет ли матери поблизости.
Они находились во впадине, недоступной для взглядов взрослых, что делало ее превосходным местом для игр. Халлгримур поднялся по древней тропе, высеченной в лаве тысячу лет назад все теми же берсерками, и посмотрел на запад, в сторону Бьярнархёфна. Это была процветающая ферма, расположенная подле низвергавшегося со склона холма водопада. Ее окружал огород, резко выделявшийся своей яркой зеленью среди бурого вереска. Скромная деревянная церковь, больше похожая на полуразрушенную хижину, чем на культовое сооружение, стояла между фермой и серыми утесами Брейдафьордюра, широкого, испещренного низкими островками фьорда. Над береговой линией поднимались деревянные стойки, на протянутых между ними веревках сушилась рыба. Не было никаких признаков присутствия людей. Его мать, наверное, как обычно, то есть как одержимая, занималась приборкой в церкви. Халлгримуру это казалось бессмысленным, так как пастор проводил там службу всего раз в месяц.
Но переубедить мать было невозможно.
В это время дня Халлгримуру полагалось заниматься арифметикой в комнате, где он обитал с братом, но мальчик улизнул, чтобы поиграть с Бенедиктом.
— Ладно, — начал Бенедикт, видимо, уже наметивший план действий. — Я слышал, что люди Арнкеля угнали у нас лошадей. Мы должны их найти. Только напасть на них нужно внезапно.
— Хорошая мысль, — справедливости ради должен был признать Халлгримур, хотя и не знал, кто такой этот коварный Арнкель: видимо, какой-нибудь вождь из саги. Эти подробности должен был знать Бенедикт.
Мальчики крадучись направились по лавовому полю, образовавшемуся при извержении вулкана несколько тысяч лет назад. Добравшись до фьорда между двумя фермами у места Храунсвик[4], они остановились. Поле простиралось на несколько километров среди камней и мха, серого, зеленого и фиолетового, возвышаясь наподобие своего рода плато на двадцать — тридцать метров над окружающей равниной. Можно было ползти по складочным морщинам лавы, пробираться по трещинам, укрываясь за нагромождениями лавы, напоминающими причудливые изваяния. В одном месте они напоминали своими силуэтами двух лошадей, если смотреть на них под определенным углом. Туда-то они и направлялись.
Минут через пять Халлгримур услышал впереди чье-то тяжелое дыхание.
— Что это? — спросил он, повернувшись к Бенедикту.
— Не знаю, — прошептал Бенедикт. Лицо его исказилось ужасом.
— Похоже, какое-то животное.
— Может, это спустилась с перевала Керлингинская ведьма.
— Не болтай ерунду, — попытался успокоить друга Халлгримур. Странные звуки стали громче. Похоже было, что их издает человек.
Потом раздался отрывистый тонкий вскрик.
— Это твоя мать!
Халлгримур пополз вперед, не обращая внимания на едва слышно просившего его не приближаться Бенедикта. Сердце его колотилось. Он не представлял, что увидит. Вправду ли это его мать, и если да, не находится ли она в опасности?
Может, берсерки снова появились на лавовом поле.
Его охватили сомнения и страх, но Халлгримур не поддался им и пополз дальше.
Там, на подстилке из мха в углублении, он увидел голые ягодицы мужчины, поднимающиеся и опускающиеся над женщиной. Та была полуодета, лицо ее, обрамленное золотистыми волосами, было запрокинуто прямо к нему. Она его не видела, глаза ее были закрыты, из приоткрытого рта раздавалось негромкое постанывание.
Мать.
В тот вечер за ужином мать была как будто в хорошем настроении. Отец вернулся и объявил, что нашел свалившуюся в овраг овцу.
Мать очень любила своих детей, правда, не всех. Она гордилась тремя сестрами Халлгримура, воспитывала их работящими, честными, сноровистыми.
Но самого Халлгримура недолюбливала.
— Халли! Как тебя угораздило оцарапать коленки? — спросила она.
— Я не оцарапал их, — ответил Халлгримур. Он постоянно все упрямо отрицал. Однако ни к чему хорошему это не приводило.
— Оцарапал. Это кровь. И они грязные.
Халлгримур опустил взгляд. Спорить было бессмысленно.
— Это я упал, поднимаясь по лестнице.
— Ты играл на лавовом поле, так ведь? Хотя я велела тебе делать домашние задания.
— Нет, клянусь, не играл. Я все время был дома.
— Ты считаешь меня дурой? — повысила голос мать. — Гуннар, возьмешься ли ты когда-нибудь за воспитание своего сына? Запрети ему лгать матери.
Отец, как могло показаться, не особенно любил Халлгримура. Но жену любил еще меньше, несмотря на ее красоту.
— Да оставь ты мальчика в покое, — отмахнулся он.
Хорошее настроение матери исчезло.
— Халли, иди к себе в комнату! Немедленно! И не спускайся, пока не сделаешь уроки. Свой скир оставь брату.
Халлгримур встал, печально посмотрел на тарелку скира с ягодами и неторопливо пошел к коридору, ведущему к лестнице. У двери он остановился.
— Мама, ты права. Я играл с Бенни на лавовом поле.
Он не без удовольствия отметил, что щеки матери покраснели.
— Я видел тебя и отца Бенни, — продолжил он. — Чем вы занимались?
