— Не жалуюсь.
Я сунул в рот сигарету и спросил:
— Дайте спичку.
Коробок, который протянул бармен, был мне знаком — точно.
— Ведь Йоко раньше пела у вас?
— Пела.
— А в последнее время она здесь не появлялась?
— Нет. Она же стала такой важной птицей.
— Долго она тут выступала?
— Чуть больше года. А потом зашел случайно тот продюсер с телевидения. Занятная, говорит, мордашка. И взял ее на маленькую роль. Ну и пошло-поехало, не успел никто глазом моргнуть, как наша Йоко стала звездой.
— Как к ней относятся в «Адонисе»?
— Так себе. Считают, что она забыла старых друзей. Сами видели. Раньше эти парни были ее приятелями.
— Выходит, у нее с ними дружба пошла врозь?
— Как-то раз один из этих, — бармен кивнул на парней, — отправился к ней в гости, так она его и на порог не пустила.
— Стало быть, они должны ее ненавидеть, — осторожно заметил я.
— Ну уж, ненавидеть. Хотя обиду, конечно, затаили. Тут каждый болтает невесть что, а сам мечтает только об одном: стать знаменитым. Как Йоко. А потом точно так же, как она, послать вчерашних собутыльников куда подальше.
— Кто-нибудь был с ней особенно близок?
— Наш пианист. Но у него сегодня выходной.
Я спросил, как его зовут и где он живет. Имя пианиста было Огава, жил он в квартале Номо.
— А лучше всего вам про Йоко расскажет не Огава, а Томоко, они с Минэ были подружки, — сказал напоследок бармен.
Я поблагодарил его за информацию и встал. Хотел еще спросить, почему эту забегаловку назвали «Адонисом», но передумал.
Из «Адониса» я, не теряя времени, отправился в квартал Номо, где по указанному адресу и обнаружил двухэтажный доходный дом, зажатый между китайским ресторанчиком и залом игральных автоматов. Дверь подъезда была не заперта.
Я вошел. По обе стороны длинного бетонного коридора — двери квартир. На первом этаже висели таблички с именами жильцов; Огава проживал в квартире № 2. Я подошел к его двери и постучал. Потом несколько раз позвал его по имени. Ответа не было.
Однако распахнулась дверь квартиры № 1, и оттуда высунулась особа средних лет в прозрачной комбинации.
— Вы представляете, какой теперь час?! — сердито возопила она, почесывая затылок. — Совсем совесть потеряли!
— Скажите, а что, Огава куда-то ушел?
— Раз не открывает, значит, ушел. А вы кто ему? Я продолжал гнуть свое:
— Когда он ушел, не знаете?
— Кто его знает. Вечером вроде был.
— Он один живет?
— Один-то один…
— Значит, не всегда один?
— Бабы вечно с такими носятся: высокий, лицо тощее, будто голодом его морят, — язвительно сообщила, мне соседка. Очевидно, ее чары оставляли пианиста равнодушным.
— А что за женщины к нему ходят?
— Всякие. То психованные какие-то, а то и вовсе шлюхи с базы.
— С какой базы?
— У нас тут недалеко американская военная база. Он раз в неделю ходит туда подрабатывать.
— И сегодня вечером?
— Кто его знает…
Из квартиры донесся сонный мужской голос:
— Эй, с кем ты там лясы точишь?
— Иду, иду! — откликнулась тетка, зевнула и захлопнула дверь. Я вышел на улицу и постоял там какое-то время в надежде, что
Огава вернется. Информация о военной базе заслуживала внимания — пистолет мог появиться оттуда.
Небо было затянуто тучами. Ночь выдалась безветренная, душная. На улице — ни души. Потом стал накрапывать дождь, я плюнул на все и пошел в редакцию.
5
В утреннем выпуске той газеты, где работал Нацумура, известие об убийстве актрисы было вынесено на первую полосу и дополнено многозначительным сообщением о том, что полиция ведет усиленный допрос госпожи К., супруги лица, покровительствовавшего Йоко. Я сидел в пока еще пустой редакции и изучал этот газетный лист. Перед глазами возникала то торжествующая физиономия Нацумуры, то скорбная мина моего молодого коллеги.
— Читал, что они пишут? — спросил меня появившийся в дверях Ёкояма, начальник отдела.
Я кивнул. Ёкояма пожевал губами — хотел, видно, еще что-то сказать, но передумал и молча задымил сигаретой.
Мое дежурство кончилось. Я зашел в свое обычное кафе и выпил чашку кофе. Здесь по утрам подают и тосты, но аппетита не было. Я и кофе-то пил, не получая ни малейшего удовольствия — так, горечь одна. Как раз под стать настроению.
Из кафе я направился в отель «С». Дождь кончился, но небо все равно было хмурым. Я занял позицию на втором этаже и стал ждать, когда придет Томоко. От нечего делать принялся считать морских птиц (как бишь их?), что кружили над свинцовыми водами залива.
Был уже почти полдень, когда у двери «Звезды» остановилась молодая женщина. Едва переставляя занемевшие от долгого сидения ноги, я подошел к ней.
— Вы Томоко Кураи?
Она обернулась. Лицо усталое. От чего это, интересно, можно так устать в столь юном возрасте?
Я сунул ей визитную карточку. Едва кинув на нее взгляд, девушка отрезала:
— Представителям прессы мне сообщить нечего.
— Понимаю. Поди, всю ночь с полицейскими беседовали? Томоко кивнула.
— Кто владеет этой конторой?
— Номинально — господин Симотани.
— А фактически? Она не ответила.
— Вы знаете пианиста по имени Огава?
Я задал этот вопрос наудачу и, кажется, попал в цель. Томоко внимательно посмотрела на меня своими темными, с искоркой глазами.
— Огава — бывший любовник Йоко Минэ, так? — насел на нее я. — Еще во времена «Адониса». Да и потом она встречалась с ним тайком от своего патрона. Верно?
Немного помолчав, Томоко сказала:
— Никакого Огаву я не знаю.
— Как же так? А я слышал, что вчера он был здесь.
— Это неправда! — отрезала она.
— Он ведь высокий, худощавый, лет тридцати?
Томоко молчала, но вид ее достаточно красноречиво подтверждал справедливость моей догадки. В это время в конторе зазвонил телефон. Девушка открыла дверь, и я вошел следом за ней.
Она сняла трубку, и выражение ее лица изменилось. Ага, кто-то из близких знакомых, подумал я. «Я сейчас занята. Потом позвоню», — сказала Томоко и повесила трубку. Уж не Огава ли это был?
— Пианист? — спросил я.
У Томоко на мгновение сузились глаза. Она не ответила.
Я кинулся на улицу, поймал такси, но Огаву так и не застал. Моя знакомая из квартиры № 1 сообщила, что утром он был дома, но совсем недавно ушел, причем в большой спешке.
Пора было побеседовать с полицией. Я полагал, что комиссар Кусимото до пианиста еще не докопался.
Доехав на такси до китайского квартала — оттуда рукой подать до полицейского управления, — я позвонил комиссару из автомата. Услышав мой голос, Кусимото разозлился:
— Снова вы! Все вынюхиваете, даже по телефону?! Ну вы нахал!
— За кого вы меня принимаете? — усмехнулся я. — Выведать у вас что-нибудь, да еще по телефону? Да легче в лотерею миллион выиграть. Ничего мне от вас не надо. Наоборот, хочу сообщить кое-что любопытное.
— Это старый трюк, меня на него не купишь.
— Никаких трюков. Я не хочу у вас появляться — там рыскают шакалы из других газет. Поэтому и звоню.
— Понятно. Ну и что вы хотите мне сообщить?
— Сначала один вопрос: вы нашли убийцу?
Кусимото прорычал в ответ что-то невразумительное.
— Тогда жду. Я у входа в китайский квартал, возле телефонных автоматов.
Комиссар не заставил себя долго ждать. Я издалека узнал его по походке — он так осторожно ставит на землю ноги, словно шагает по болоту.
— Странная у вас манера ходить, комиссар, — окликнул я его. — Такое ощущение, что земля вот-вот разверзнется у вас под ногами.
— Вам этого не понять, — покривился Кусимото. — В детстве я пережил страшное землетрясение. Земля ходуном ходила, всюду трещины! На всю жизнь страху натерпелся.
Мы шли плечом к плечу по китайскому кварталу. Ноздри щекотал пряный запах жареной свинины.
— Перекусим? — предложил я.
Кусимото кивнул. Мы прошли мимо вывесок дорогих ресторанов и завернули в маленькую закусочную на перекрестке. Комиссар заказал вареной лапши, я — жареной, после чего надолго воцарилось молчание. Каждый из нас словно пытался угадать, о чем думает собеседник. Люди мы с комиссаром разные — и не только потому, что он перенес в детстве землетрясение, а я нет.
Его заказ принесли первым. Кусимото щедро посыпал лапшу перцем и вполголоса сказал:
— Ну, выкладывайте, что там у вас.
— Известен ли вам некий пианист по имени Огава?
Палочки комиссара застыли над миской всего на какое-то мгновение, и он снова задвигал челюстями.
— Вижу, известен, — заключил я.
— И что дальше? — спросил Кусимото, не говоря ни «да», ни «нет».
— Вчера, перед самым убийством, Огаву видели в отеле «С». Домой он вернулся только сегодня утром и сразу вслед за тем снова куда-то исчез.
