Но особенно я не люблю ее с тех пор, как она у меня на глазах зарезала курицу. Мы приехали в гости к ней в деревню, и я сразу побежала в сарай поиграть с поросенком. Я чесала поросенока за ухом, он радостно хрюкал и терся о мою ногу, и тут вошла тетя Валя с курицей в руках. Курица испуганно квохтала, но тетя Валя не обращала на это внимания. Она одной рукой схватила курицу за крылья, а другой сняла с полки топорик. Потом положила голову курицы на верстак в углу и с размаху рубанула ее топориком по шее. Кровь брызнула во все стороны, и мы с поросенком заорали хором. А может, это я одна заорала хором и повалилась на пол, прямо носом в лужу крови.
Что было дальше, я не помню. Помню только, что меня положили на кровать в маленькой комнате и я ни за что не хотела вставать к обеду. Сколько меня ни уговаривали, я не пошла есть со всеми эту жареную курицу, которой тетя Валя у меня на глазах отрубила голову. Я вообще отказалась там есть - не стала есть ни ужин, ни завтрак, а лежала, уткнувшись носом в подушку, пока мама не согласилась уехать со мной домой. Они решили, что шофер Коля отвезет нас на папиной машине, а папа останется и вернется на автобусе, потому что у тети Вали был день рождения. Ей, наверно, исполнилось сто лет, такой старой и безобразной она мне показалась, когда не захотела выйти за ворота попрощаться с мамой.
Мама, по-моему, была рада сбежать с тетивалиного дня рождения, и папа тоже был бы рад, но не мог - все-таки она была его родная сестра. Ума не приложу, как у моего красивого симпатичного папы получилась такая противная сестра. По дороге мама клятвенно пообещала, что мы с ней никогда, никогда, никогда больше не поедем в гости к тете Вале.
И вдруг сегодня утром она объявила, что они с папой должны срочно уехать в командировку, а меня отправляют в деревню к тете Вале. Я так обомлела, когда это услышала, что даже не заплакала, а только спросила ее, это правда или шутка. Но была зима, а не первое апреля, и вид у мамы был очень несчастный и, кажется, даже заплаканный. И даже у папы вид был какой-то встрепанный, как будто он всю ночь не спал. Руки его были испачканы сажей, даже на щеке у него было черное пятно, и в квартире пахло горелым, хотя в нашей квартире не было печки.
Я не успела спросить, что у нас в доме сгорело, как в дверь ввалилась тетя Валя, еще более сердитая, чем обычно. “Что еще вы тут задумали?” - спросила она, даже не поздоровавшись, на что папа молча схватил ее за руку и потащил в свой кабинет, захлопнув за собой дверь. Мама за ними не пошла, а ни с того, ни с сего схватила меня в охапку и начала целовать, обмазывая мои щеки слезами.
“Но вы же не надолго уезжаете?” - спросила я, страшно испугавшись - до сих пор мама не часто меня целовала посреди дня, а только перед сном. Тут дверь кабинета распахнулась, тетя Валя вылетела оттуда, как ошпаренная, и спросила: “А ее вещи вы собрали?” “Конечно, собрали”, - сказала мама и указала на чемодан и корзинку, которые стояли возле двери. Я поняла, что выхода нет, раз они еще ночью решили отправить меня в деревню к тете Вале, и громко заревела: “Я к ней не поеду! Ни за что не поеду!” Тут мама тоже заплакала и даже тетя Валя стала утирать глаза.
Услыхав мой рев, папа вышел из кабинета, схватил меня на руки и зажал мне рот ладонью: “Тихо, тихо, - шептал он мне в ухо, - а то ты всех соседей распугаешь!” “И пусть распугаю!” - пыталась выкрикнуть я, но папина ладонь не давала мне произнести ни слова, получалось только мычание. Я билась и трепыхалась в сильных папиных руках, пока не устала и не затихла. Тогда папа опустил меня на пол и велел немедленно отправляться в путь, чтобы не опоздать на поезд. И добавил непонятное: “За нами могут прийти в любой момент”.
“Вот так сразу?” - попыталась снова завопить я, но папа больно стукнул меня под подбородок, так что я прикусила язык и замолчала от удивления - ведь папа ни разу в жизни не ударил меня, даже не больно. Тетя Валя взяла чемодан, а мне велели нести корзинку, и мама пошла отворять дверь. Корзинка была тяжелая и я хотела ее бросить, но папа стиснул мою ладошку вокруг ручки и приказал: “Не вздумай уронить”. И я послушно пошла к двери, неся эту тяжелую корзинку.
“А ведь твой шофер Коля привозил вас ко мне”, - сказала вдруг тетя Валя. Я не поняла, при чем тут шофер Коля, но папа понял сразу. “Значит, тебе придется уехать оттуда поскорей. Прости, но другого выхода нет”, - сказал он и поцеловал тетю Валю так, будто прощался с ней навсегда. И добавил что-то совсем непонятное: “Да хранит вас Бог”. Он вывел нас на лестницу, и тут мама догнала нас и тоже поцеловала тетю Валю и перекрестила, как делала когда-то моя няня Даша, - я прямо глазам своим не поверила. “Идите осторожно, чтобы никто из соседей вас не заметил”, - прошептала мама и тихо-тихо закрыла дверь.
“Иди вперед, - приказала тетя Валя, - иди медленно, будто гуляешь, выходи из двора, заходи в парк, садись на первую скамейку и жди меня”. Это было бы похоже на игру в прятки, если бы у нее было не такое ужасное лицо. Я медленно пошла одна, сжимая ручку тяжелой корзинки, вышла на улицу и свернула в парк, стараясь понять, какую скамейку считать первой - скамеек там было целых три. До сих пор я никогда не выходила на улицу и не заходила в парк одна, и мне было очень страшно - а вдруг тетя Валя меня не найдет? Или не захочет найти, ведь она знала, что я терпеть ее не могу.
Но она меня нашла, больно схватила за руку и потащила к трамвайной остановке, все время повторяя: “Скорей, скорей, а то опоздаем на поезд!” На поезд мы не опоздали, даже приехали на вокзал на двадцать минут раньше. Пока мы ждали когда придет поезд, тетя Валя села на скамейку, а мне велела стать возле газетного киоска и делать вид, что мы не знакомы. Мне ничего не стоило делать такой вид, и в ее сторону не смотреть - ничего приятного я все равно бы не увидела. Это было бы тоже похоже на игру, но когда я все же случайно на нее посмотрела, то заметила, что она неподвижно смотрит в одну точку и плачет. Плачет тихо, не в голос, просто слезы текут и текут по ее щекам, а она их даже не утирает. И тогда я тоже заплакала.
Так,тихо плача, мы впихнулись в вагон, хоть нас толкали со всех сторон. И бросились занимать места – народу ехало уйма, но нам удалось сесть, хоть не рядом, а напротив друг друга. “Так даже лучше, - прошептала тетя Валя, - никто не заподозрит, что ты со мной”. Но мне кажется, что никто нами не интересовался - у всех лица были такие, будто они тоже хотели заплакать.
Дорога была долгая и тетя Валя достала из моей корзинки два куска хлеба с колбасой – один дала мне, а второй съела сама. Мне очень хотелось пить, но тетя Валя сказала, чтобы я потерпела - напиться я смогу только дома. Я попробовала было заплакать, но она прикрикнула на меня: “А ну, прекрати!”, и я почему-то испугалась и плакать не стала.
Пока мы доехали до нужной станции, а потом дождались автобуса и добрались до тетивалиной деревни, стало совсем темно. В автобусе тетя Валя велела мне сесть отдельно, подальше от нее, и всю дорогу смотреть в окно, чтобы никто не запомнил мое лицо. Я уже больше с ней не спорила и делала все, как она велит, притворяясь, что это у нас с ней такая игра. Когда мы вышли из автобуса она не взяла меня за руку и не позволила идти рядом с ней, а отправила меня на другую сторону улицы, и только следила через дорогу, чтобы я не потерялась. Я уже забыла, как выглядел ее дом, и чуть не пробежала мимо в темноте, так что ей пришлось меня догнать и даже окликнуть по имени: “Стой, Сталина!” Не знаю, почему она так меня назвала, ведь дома меня все звали просто Лина.
Я была рада избавиться, наконец, от моей тяжеленной корзинки. По дороге мне несколько раз хотелось уронить ее на землю и убежать, но оказалось правильно, что я удержалась и этого не сделала - ведь в корзинку мама сложила много всякой вкусной еды, а у тети Вали в доме ничего съедобного не было. Ставни она не открыла и свет не включила, а зажгла зачем-то свечку и мы молча поужинали почти в темноте. Потом она постелила мне на диване в большой комнате, велела лечь, а сама ушла в свою спальню и свечку унесла с собой. Я долго не могла заснуть, потому что мне было страшно от всего непонятного, что сегодня случилось. Я лежала в темноте и слушала, как тетя Валя топает туда-сюда и чем-то шуршит, - может, она разбирала мой чемодан?
Я уже начала засыпать, как кто-то громко постучал во входную дверь. Тетя Валя сразу погасила свечку и затихла. Можно было подумать, что она даже перестала дышать, но стук в дверь все продолжался. Мне стало казаться, что тетя Валя умерла, и тогда я соскочила с дивана и побежала в ее спальню, натыкаясь в темноте на стулья и шкафы. Не успела я добежать до ее двери, как меня схватила сильная рука. Я хотела заорать, но вторая рука зажала мне рот. Тетя Валя прижала мою голову к своему животу и зашептала мне в ухо: “Тихо, тихо, дурочка! Никто не должен знать, что мы приехали”.
Я дрожала так сильно, что у меня зубы начали стучать. Тогда тетя Валя потащила меня в спальню и уложила на свою кровать. Я затрясла головой и замычала, но она опять зажала мне рот: “Хватит, хватит дрожать, лежи тихо и постарайся уснуть”. Она легла рядом со мной, натянула на нас одеяло и начала гладить меня по спине, убаюкивая, как маленькую. Стук в дверь, наконец, прекратился, и я вдруг уснула.
