Я дрожала так сильно, что у меня зубы начали стучать. Тогда тетя Валя потащила меня в спальню и уложила на свою кровать. Я затрясла головой и замычала, но она опять зажала мне рот: “Хватит, хватит дрожать, лежи тихо и постарайся уснуть”. Она легла рядом со мной, натянула на нас одеяло и начала гладить меня по спине, убаюкивая, как маленькую. Стук в дверь, наконец, прекратился, и я вдруг уснула.
Я проснулась в темноте и никак не могла понять, это уже утро или еще ночь. А главное - где я. Я лежала на чужой кровати, дверь в соседнюю комнату была чуть-чуть приоткрыта и оттуда сочился слабый свет. Кто-то ходил там, то заслоняя от меня свет, то опять пропуская его ко мне. “Мама!” - тихо крикнула я, сама себя пугаясь и постепенно вспоминая, что случилось со мной вчера. Я плотно зажмурила глаза, надеясь, что весь этот ужас мне приснился и, когда я их открою, я увижу в соседней комнате маму, хоть трудно было себе представить, как мы с ней сюда попали. Но не успела я разлепить веки, как мне на рот легла тяжелая рука, и я узнала ладонь тети Вали. Значит, все это было правдой – и поезд, и автобус, и громкий ночной стук в дверь.
“Тихо, тихо, не кричи”, - зашептала тетя Валя мне в ухо. Изо рта у нее противно пахло. “Я хочу к маме!” - попыталась опять крикнуть я, но из под тетивалиной ладони из меня вырвалось только невнятное мычание. Она взяла меня за плечи и сильно тряхнула. Взгляд у нее был злой, и мне вдруг показалось, что она сейчас возьмет топор и отрубит мне голову, как той курице.
“Послушай, - сказала она шепотом, - ты уже большая девочка и должна понять, что твои папа и мама уехали в опасную командировку. А злые люди ищут тебя, чтобы им отомстить. И если ты будешь шуметь, они тебя найдут и заберут, так что ты никогда больше не увидишь ни маму, ни папу”.
Я бы ей не поверила, но вспомнила, как мама нас перекрестила на лестнице - моя мама, которая всегда ругала няню Дашу за то, что она забивает мне голову глупостями про Бога, а недавно выгнала ее из дому после того, как она повела меня в церковь. И я ей поверила и тихо заплакала, глотая слезы и сопли. А потом начала икать. Я икала так сильно, что упала с кровати, и тогда тетя Валя поняла, что я больше не буду кричать и звать маму.
“Пошли позавтракаем”, - позвала она меня и обняла за плечи. От этого я стала икать еще больше, но пошла за ней в столовую, где на столе горела свечка, хоть сквозь щели в ставнях было видно, что на улице уже совсем светло. Она сварила на примусе гречневую кашу, и я хотела было объявить, что я гречневую кашу не люблю, но посмотрела на нее и промолчала, потому что она глотала кашу и плакала.
Пока я ела кашу, я перестала икать, и стала смотреть по сторонам. Я вдруг поняла, чем она шуршала, когда я проснулась. Я увидела на столе рамку с вынутым стеклом, а рядом фотографию, которая до сих пор была в рамке под стеклом. На фотографии папе пожимал руку низенький человек с растрепанными волосами. Под фотографией было что-то написано. Когда тетя Валя вышла пописать, я придвинула фотографию к себе и постаралась прочесть, что там написано. Я уже год училась читать и хоть не быстро, но смогла прочесть по слогам: “Виктор Палей с товарищем Кировым...”, а дальше еще несколько слов. Тут тетя Валя вернулась и я не успела прочитать, что папа делал с товарищем Кировым и почему он пожимал ему руку.
Тетя Валя подскочила ко мне и вырвала у меня фотографию.
“Не смей это трогать!” - прошипела она, и мне опять показалось, что она сейчас меня зарежет, как ту курицу. Но она вместо этого зажгла примус, поставила его в эмалированный таз и стала медленно сжигать фотографию папы с товарищем Кировым. Когда фотография сгорела, она собрала пепел и выбросила его в печку, помыла таз и велела мне навсегда все это забыть. Потом она посмотрела на стенку, на которой раньше висела фотография, сказала сквозь зубы: “А след остался. Надо что-то придумать”, и стала рыться в тумбочке. Она рылась долго и, наконец, нашла какую-то яркую картинку, которую всунула в рамку и надела сверху стекло. Потом повесила новую картинку в рамке на прежнее место и прошептала: “Ну вот, теперь порядок”.
Она быстро помыла тарелки и стала надевать пальто. Я вскочила и побежала в сени за своим пальто, спрашивая на ходу: “Куда мы идем?” Тетя Валя сняла с меня пальто, села на корточки и притянула меня к себе: “Линочка, мне надо идти на работу, а ты должна остаться здесь”.
“Одна? - спросила я и задрожала. Я так не хотела оставаться одна, что даже забыла удивиться, как это она назвала меня Линочка. - Я не хочу одна. Возьми меня с собой!”
“Не могу. Я ведь объяснила тебе, что никто не должен тебя видеть, а то злые люди тебя заберут насовсем. Ты никому не должна открывать. И не отзывайся, кто бы тебя ни звал “.
Я вдруг заметила, что это не я дрожу, а она.
“Но что я буду тут целый день делать?” – заскулила я. У меня уже не осталось слез, чтобы заплакать.
Тетя Валя вынула из моего чемодана книжку и коробку с лото: СТы можешь читать или играть. Или хочешь, чтобы я привела сюда поросенка? Но он, небось, тут же нагадит”.
Поросенка в дом? Что с ней? Раньше она бы ни за что на это не согласилась. “Ладно, приведи поросенка, я уберу, если он накакает.”
Тетя Валя вышла и вернулась с поросенком, который сильно вырос с тех пор, как я была тут последний раз. Но он меня все равно узнал и стал тереться об мою ногу. От радости он тут же укакался и я бросилась в сени за совком, .
“Вот и хорошо, вот и оставайтесь вместе, а я пойду”, - быстро сказала тетя Валя, опять повторила, чтобы я никому не отвечала, если в дверь постучат, и ушла. Я услышала, как ключ повернулся в замке и поняла, что она меня заперла.
Очень хотелось плакать, но глупо было плакать,когда дома никого нет, кроме поросенка. Он, правда, был очень умный, только разговаривать не умел. Я решила почитать ему вслух книжку, которую мы привезли в чемодане. Это оказалась моя любимая книжка про деревянного мальчика Буратино и про Мальвину с голубыми волосами. Мама мне читала ее наверно тыщу раз, так что я знаю ее почти наизусть. Поэтому я читала ее легко и быстро. Поросенок так увлекся, что опять накакал на пол, и пришлось за ним опять убирать.
На самом интересном месте, когда за Буратино гнался Карабас Барабас, в дверь опять начали громко стучать, но я сделала вид, что ничего не слышу, и поросенок тоже. Я легла рядом с ним на подстилку и обняла его двумя руками, оттого, что он был теплый, мне было не так страшно. Наконец, тому, кто стучал, надоело стучать, и он ушел. Хотя мне показалось, что он не ушел, а затаился в кустах за дверью и ждет, чтобы я вышла посмотреть, кто так громко стучит. Но я и не подумала выходить, а еще крепче прижалась к поросенку и заснула.
Меня разбудил поросенок - он тыкался носом мне в лицо и тихо хрюкал. Я подумала, что он проголодался, потому что я тоже проголодалась. Я не нашла ничего, кроме гречневой каши, и половину положила себе на тарелку, а половину прямо в кастрюльке поставила перед поросенком. Он быстро-быстро съел кашу и опять накакал на пол. Но мне это было неважно, я уже научилась ловко собирать его какашки на совок и выбрасывать в ведро в сенях.
На улице уже стало темнеть, свечка погасла, а тети Вали все не было и не было. Читать мне больше не хотелось, и я попробовала поиграть в лото с поросенком. Но он, хоть и умный, играть не сумел – ему нечем было бросать фишки. Я стала уже думать, а не позвать ли того, который сперва стучал, а потом спрятался в кустах за дверью. Но тут в замке повернулся ключ и тетя Валя ввалилась в дом, таща за собой два больших чемодана. Тот, который затаился за дверью, пытался протиснуться вслед за ней, но она его не впустила и захлопнула дверь у него перед носом.
Тогда он прижался к ставне и громко крикнул: “А братец твой, Валька, оказался врагом народа! Так что нечего тебе нос задирать!”
Тетя Валя прошипела: “Лина, быстро в спальню!”, а как только я вышла, она взяла ведро с водой, распахнула окно, приоткрыла ставню и вылила все ведро на того, который кричал про братца. Он завопил и попытался схватиться за ставню, чтобы помешать ее закрыть, но тетя Валя захлопнула ставню с такой силой, что прищемила ему палец. Я видела все через щель в двери и спросила тетю Валю, кто это ее братец, уж не мой ли папа?
Тот, с прищемленным пальцем, не успокоился, а стал еще громче орать, что теперь он припомнит Вальке все ее безобразия. Но она будто его не слышала, она зажгла свет, поманила меня из спальни и притянула к себе: “Не слушай все глупости, которые люди будут тебе говорить. Твой папа – честный коммунист, верный сын партии”.
Я не совсем поняла про сына партии, я думала, он сын бабушки Фроси, которя умерла в прошлом году. Но тетя Валя не стала меня слушать, она поставила чемоданы на стол и сказала: “Пора собираться. Завтра утром мы отсюда уезжаем”.
“Куда? – испугалась я. – Если мы отсюда уедем, как папа и мама найдут меня, когда вернутся из командировки?”
