перед мягкими заднеязычными (Касаткин, 1999: 461). Л. Л. Касаткин считает, что «возникает необходимость пересмотра взглядов А. А. Шахматова на причины перехода
е в
о как результата воздействия на
е следующего лабиализованного согласного… Перехода
е в
о не было перед сочетанием согласных с последним мягким переднеязычным и губным потому, что первый согласный этого сочетания был нетвердым[18]. Способность смягчать предыдущие согласные у переднеязычных и губных и отсутствие такой способности у заднеязычных кроется не в особенностях их фонетической мягкости, а в их фонологическом статусе. Мягкость переднеязычных и губных согласных была фонологически существенна, а у заднеязычных согласных фонологически несущественна» (Касаткин, 1999: 461—462). К этому следует добавить, что отсутствие фонологического противопоставления по твердости/мягкости у велярных согласных, видимо, обусловлено невозможностью у них дополнительной артикуляции веляризации. Кроме того, именно отсутствие веляризации, по всей видимости, служило причиной отсутствия перехода
е в
о в позиции перед твердым согласным, находившимся перед мягким губным или переднеязычным: в этом положении отсутствует фонологическое противопоставление по твердости/мягкости и произносятся нейтральные (непалатализованные и невеляризованные) согласные; в позиции же перед твердым согласным, находившимся перед мягким заднеязычным, фонологический контраст по твердости/мягкости поддерживается, поэтому твердые согласные веляризованы.
На то, что переход [ʹе] в [ʹо] является изменением по ряду, а не по лабиализации, и не мог быть вызван влиянием последующего лабиализованного согласного, указывал еще С. Б. Бернштейн, считавший аргументами в пользу такой точки зрения: 1) отсутствие этого перехода в позиции перед губным (и заднеязычным) согласным в польском языке, а также 2) идентичность условий, в которых происходили в польском языке изменения [ʹе] в [ʹо] и *ѣ в [ʹа] (последнее изменение связать с лабиализацией соседнего согласного не представляется возможным) (Бернштейн, 1961: 277). Предложенная выше гипотеза позволяет, как представляется, объяснить это явление: именно губные согласные в любой системе характеризуются наименьшей степенью веляризации, кроме того, в польском языке противопоставление твердых и мягких губных ограничено положением перед гласным (в конце слова и перед согласным возможен только твердый губной), заднеязычные же согласные не могут быть веляризованы. Наконец, невозможно не отметить тот факт, что наличие перехода [ʹе] в [ʹо] в славянских языках самым явным образом связано с наличием в системе согласных противопоставления по твердости/мягкости.
§3. Изменение [л] в [ԝ]. Обобщению дополнительной артикуляции веляризации как показателя фонологической твердости согласного могло способствовать то обстоятельство, что один согласный древнерусского языка — боковой [л] — ко времени падения редуцированных уже был веляризованным. Об этом свидетельствуют, например, такие факты русского языка, как наличие лабиализованных гласных в словах типа молоко, долото, волк (из *melko, *delbto, *vьlkъ) и реализация ⟨л⟩ звуком ⟨ў⟩ (ԝ) в позиции конца слога в целом ряде говоров русского языка (так как акустически [ԝ] близок именно веляризованному [л] (Аванесов, 1949: 169—171)).
Впрочем, Л. Л. Касаткин считает, что в праславянском (и древнерусском) языке не было звука [л], а был только [l] (Касаткин, 1999: 181) и что в [ў] (ԝ) изменялся именно «средний» «европейский» апикальный [l], а не веляризованный дорсальный [л] (через ступень неслогового [ъ]): «Из невеляризованного [l] при утрате смычки мог возникнуть нелабиализованный гласный заднего ряда среднего подъема» (Касаткин, 1999: 182). Впрочем, не совсем понятно, почему этот гласный должен был обладать именно такими характеристиками — ведь положение языка при произнесении [l] ближе к его положению при произнесении переднего гласного. Об этом свидетельствуют и факты, приводимые самим Л. Л. Касаткиным: «В результате падения редуцированных гласных в конце слова могли возникать „труднопроизносимые“ сочетания согласных с последним сонантом, который, по-видимому, становился сначала слоговым, а затем терял эту слоговость в результате передачи ее предшествующему эпентетическому гласному сестръ > сестер» (Касаткин, 1999: 186), причем после велярных согласных этот гласный звучал как [о] (огонь, угорь и т. п.), а после невеляризованных губных и переднеязычных — как [е] (узел, ветер и т. п.) (Касаткин, 1999: 186). Таким образом, тембр невеляризованных переднеязычных согласных был ближе тембру [е], чем [о]. Не означает ли это, что невеляризованный переднеязычный [l] в результате утраты смычки должен был изменяться в передний гласный типа [ь] ([е]), а не в [ъ] или [о]? В гласный же заднего ряда мог изменяться именно веляризованный [л]. Ниже приведены данные о формантной структуре латеральных [л] (Болла, 1981: 147) и [l] (Ladefoged, Maddieson 1996: 194), а также некоторых гласных русского языка (Деркач и др., 1983: 28):
[е]
[ь]
[ъ]
[о]
[у]
[л]
[l]
F1 (Гц)
450
500
500
450
400
300—450
368—386
F2 (Гц)
1800—2000
1700
1500
800
600
750—800
1700—2100
Как видно из таблицы (при всей ее несомненной условности), спектральная картина[19] [l] ближе всего спектральной картине передних гласных [е] и [ь] и сильно отличается от F-картины непередних гласных [ъ], [о] и [у], которая, в свою очередь, очень близка F-картине [л].
Литература
Аванесов Р. И. Очерки русской диалектологии. М., 1949.
Аванесов Р. И. Русская литературная и диалектная фонетика. М., 1974.
Бернштейн С. Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. Т. 1. М., 1961.
Болла К. Атлас звуков русской речи. Будапешт, 1981.
Бондарко Л. В. Фонетика современного русского языка. СПб., 1998.
Горшкова К. В., Хабургаев Г. А. Историческая грамматика русского языка. М., 1981.
Деркач М. Ф., Гумецкий Р. Я., Гура Б. М., Чабан М. Е. Динамические спектры речевых сигналов. Львов, 1983.
Касаткин Л. Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М., 1999.
Князев С. В. О механизме возникновения аканья в русском языке // Вопр. языкознания. 2000. №1.
Кодзасов С. В., Кривнова О. Ф. Общая фонетика. М., 2001.
Кузнецова А. М. Типология палатального ряда в русских говорах // Диалектологические исследования по русскому языку. М., 1977.
Сидоров В. Н. Из истории звуков русского языка. М., 1966.
Томсон А. И. Общее языковедение. Одесса, 1910.
Трубецкой Н. С. Основы фонологии. М., 1960.
Шахматов А. А. Курс истории русского языка. Ч. 2. СПб., 1912.
Шахматов А. А. Очерк древнейшего периода истории русского языка. Пг., 1915.
Jacobson R. Remarques sur l’évolution phonologique du russe, comparée à celle des autres langues slaves // Travaux du Cercle Linguistique de Prague, 2. Praha, 1929.
Kewley-Port D. Measurement of formant transitions in naturally produced stop consonant-vowel syllables // JASA. 1983, 72.
Ladefoged P., Maddieson I. The Sounds of the World’s Languages. Blackwell Publishers. Oxford, 1996.
Примечания
1
Впрочем, встречаются (хотя и чрезвычайно редко) и русские говоры без фонологического контраста по твердости/мягкости. Среди них выделяются: а) говоры с противопоставлением переднеязычных согласных (передненебных палатальным) по локальному ряду (Кузнецова, 1977); б) говоры вообще без тембровой корреляции (Касаткин, 1999: 146—167).
2
Единичные согласные (в частности, [л] и [лʺ], [н] и (нʺ]) противопоставлялись по локальному ряду, и именно этот контраст был фонологизирован в дальнейшем
