После этого следить стало слишком больно. А всё, что больно мне — плохо для Сафие. В последний раз я думала позвонить ему, когда дочке было полгода. Не смогла.
Поэтому не знаю, что с ним сейчас.
Может он здесь со своей девушкой, а то и новой женой? Может у него есть семья и ребенок в ней?
Ужасно, но раньше эта перспектива меня убивала, а сейчас дарит подобие надежды. Я больше всего хочу, чтобы он не влез в нашу хрупкую реальность. В нашу маленькую семью.
— А сколько тебе, ханым? — спрашиваю неправдоподобно бодро, смотря на собственную дочь. Она хмурится, упирает руки в бока. Подозревает меня вряд ли во лжи, скорее в бреде.
— Скоро будет пять. — Сообщает, а я стучу себя по лбу.
— Ну точно же! А я сказала три? Вот глупая! — Качаю головой и цокаю языком, продолжая собирать наши вещи.
— Мам, а мы куда? — Сафие подползает к горе с одеждой. Тоже вытаскивает оттуда свое платье. Стряхивает его, начинает складывать.
Помощница моя. Заюшка.
Я люблю ее сильнее всего в этом мире. Я каждое утро и каждый вечер благодарю за нее Аллаха. А ещё я очень благодарна за нее Айдару. Только не надо нас больше трогать. Я помню, в насколько опасном мире он живет. Я не дам втянуть в это своего ребенка.
— Красиво? — сложив платье, Сафие спрашивает. Я киваю и улыбаюсь.
Бережно кладу его на свою стопку.
— Еще бери.
Она слушается с радостью. Высовывает кончик языка от усердия и берется за дело.
— Так куда, мам? Тебе не понравился Айдар-р-р?
Она задает сразу два вопроса, я даже не знаю, на какой ответить сложнее.
Айдар-р-р-р мне понравился очень. От него у меня по-прежнему перехватывает дыхание. Я, наверное, и в этом совсем глупая. Думала, разлюбила, а теперь…
Не знаю, как переживу это. Как опять приду в себя.
Но надо. Очень-очень надо как-то жить.
— Мы домой уже, Сафичка.
Дочка замирает и смотрит на меня удивленно. Разбивает своим взглядом сердце.
Так больно ее разочаровывать. Так больно, черт!
Я знаю, что обещала длинное путешествие. Знаю, что моя Сафичка слишком умная, чтобы не понять: все идет не по плану.
— Это потому что я потерялась? Ты меня наказываешь? — шепчет. Опускает ручки. Я несдержанно выдыхаю. Шагаю к ней и протягиваю свои навстречу.
Она встает — подхватываю.
Моя крошка и правда уже совсем большая. Преимущественно ходит своими ногами. После сегодняшней погони от Айдара я нехило натрудила спину, теперь отзывается. Но я игнорирую боль. Качаю ее, улыбаюсь. Крутимся. Танцуем. Отвлекаю, как могу, пока она не заулыбается.
Я никогда ее не наказываю.
Я ненавижу наказания.
— Нет. Я тебя не наказываю, кызым. Просто у меня срочные дела. Мы еще приедем. Я тебе обещаю. Я заработаю нам много-много денег и приедем!
Возвращаю дочку на кровать, она плюхается и снова берется за вещи.
У меня сердце до сих пор бьется бешено, но немного легчает. Мне кажется, Сафие поверила.
Раньше я думала, что дети в четыре с хвостиком не могут быть настолько сознательными. Но моя — очень.
Первые два года её жизни были сложными для меня в физическом и материальном плане. Ни о каком университете уже и речи не шло, конечно же. Нужно было зарабатывать, выкручиваться, применять себя. Мне кажется, тогда я жила в каком-то бреду. Сейчас тоже всё не безупречно, но я горжусь тем, что справилась, ни у кого ничего не попросив.
Ни отец, ни Айдар не поверили бы, что та Айлин на такое способна.
Правда Айдар и в предательство мое не верил. А я…
Почти ухаю на свое личное эмоциональное дно, когда лежащий на столике телефон вибрирует.
Я очень боюсь, что это снова Айдар, но нет. Сообщение от Лейляши.
Подруга — единственная, с кем я сохранила связь. И кто знает о Сафичке. У них с Азаматом подрастает сын — Болат. Как мы с Лейлой смеемся — наш будущий жених. Но это если дети захотят, конечно. Пока они даже не знакомы.
Читаю на экране:
«Ну что вы? Завтра дальше?»
Колеблюсь пару секунд, а потом понимаю, что не могу держать в себе. Мне нужно поделиться, а могу я только с ней.
«Я взяла билеты домой. Улетаем вечером»
Лейла читает и остается в чате. В шоке, наверное. И я так.
«Что-то случилось?»
«Да. Мы встретили Айдара»
Я уверена, это прочитать Лейла совсем не ожидала. Я смотрю на экран с надеждой, как будто подруга может успокоить меня одним своим сообщением. Но она его не пишет.
Набирает.
— Балам[3], никуда не иди, хорошо? — получив кивок от дочери и проверив, что номер закрыт, я закрываюсь в ванной и приваливаюсь спиной к стене.
Закрываю глаза, беру трубку.
Аллах, как же меня трясет! Как же трясет!
— Это не шутка, Ручеек? — Лейла спрашивает осторожно. Я хочу одновременно рассмеяться и расплакаться.
Закусываю губу и смотрю в потолок. Он не слишком четкий. Влага все же собирается в глазах.
Больно давлю зубами на кожу, а все равно не сдерживаю всхлип. Слишком волнительно.
Зато можно не отвечать. Лучше это была бы шутка.
— И что он? — подруга говорит тихо. В ней я уверена так же, как в себе. За пять лет она ни разу слова лишнего не проронила.
— Узнал. Сафичку узнал…
— Аллах… Вот это да-а-а…
Лейла качает головой. Мне становится еще страшнее. Как так можно было влипнуть? Просто как?
— А как так получилось?
— Она потерялась…
— Опять?
— Лейляш! Да не сыпь ты соль! — срываюсь. Тут же стыдно. Снова плохо…
— Прости, Ручеек. Прости. Говори.
— Он ее нашел. Я не знаю, как. Не знаю, что тут делает. Спрашивал, сколько лет… И кто отец…
— А ты что сказала?
— Соврала.
Вдвоем молчим.
Я слышу, как за дверью моя дочка щебечет сама с собой. Отчетливо различаю рычащие: «Айдар-р-р-р-р», «Айдар-р-р-р-р». «Сильный». «На р-р-руки и вжу-у-у-ух»…
Ужас какой.
— Он поверил? — В тоне Лейлы уже зашит ответ. Мы же обе знаем, что нет. Подруга не видела дочку вживую, но фотографии — да. Она похожа на отца. Больше на меня, но глаза… Это то сходство, которое невозможно скрыть.
Может я и тут сама виновата? Зачем назвала в честь его матери? Вот кому это нужно было? Конечно, она пошла в Салмановых, хоть и фамилию носит другую.
А если он узнает… Аллах… Он же меня просто прибьет за то, что его ребенок — не Салманова.
Снова мысли об одном: бежать!
— Мы сегодня же едем домой. Если услышишь, что он меня ищет — сразу скажи, Лейла! Сразу же! Я продам ателье, возьму деньги на квартиру, опять уедем…
Я ненавижу побеги, но как-то так складывается, что постоянно сбегаю. Сейчас тоже настроена решительно.
Слышу, как подруга вздыхает.
— Айлин… — Взвешивает, стоит ли говорить. Я мысленно прошу: не стоит. Но она все же не сдерживается. — А может это судьба? Может хотя бы так?
Спрашивает виновато. У меня сохнут слезы и деревенеет тело. Опускаю взгляд от потолка к зеркалу, в котором отражаюсь я.
Для него — навечно предательница.
— Мы ему не нужны, Лейла. Ни тогда не нужны были, ни сейчас.
— Подожди, Ручеек. Ты же ему не сказала, что беременна… Он не знал…
Я ненавижу вспоминать то время. Хуже в моей жизни не было. Сейчас боюсь, что не было еще.
— Он даже слушать меня не стал, Лейла. А теперь… А теперь-то что? Мы смогли без него. Он решил без нас. Поздно.
В трубке снова тишина. Я чувствую, что Лейла со мной не согласна. И я знаю, почему. У ее Болата есть отец. У моей Сафие — пошлая легенда.
— Он не решал, Айлин. Ты от него спряталась…
Ненавижу Лейлу за то, что вот сейчас на его стороне. Даже зная, что она хочет добра нам с Сафие, всё равно ненавижу.
Это ей кажется, что всё так просто. Это ей кажется, что он нас примет. Что полюбит. Но я-то знаю своего мужа.
Он не отпустит мне грехи. За каждый спросит.
— Если бы хотел — он бы нас нашел.
