— Послушай, Корто…
— Вообще-то, я Денис. Корто — одна сотая от Дениса.
Гонки теней по стене набережной, по крупным белым камням.
— Я ж только с этой одной сотой знакома. К ней и обращаюсь…
— Хоть знаешь, кто такой Корто Мальтез?
Герой знаменитого во Франции итальянского комикса, авантюрист и красавчик, исколесивший полмира в поисках приключений, Корто Мальтез «жил» в начале прошлого века. «Знался» с Распутиным, Германом Гессе, Джеком Лондоном и даже Иосифом Джугашвили. Любимец женщин.
— На твоем месте я давно уже сделал бы выводы.
— Не примазывайся к чужим подвигам…
Поднялись в старый город, в узкие улочки.
— Улица Кота, Который Ловит Рыбу, шестнадцатый век. По легенде, тут в таверне обретался недюжинного ума котяра. В свободное время он ходил на рыбалку, добычу волок хозяевам. Всем бы такого кота. Хотя я котов… не очень.
— А ты бульон из них пробовал?..
Протопали еще немного.
— Это самое старое дерево в Париже. А напротив — самая старая церковь, бедного святого Жюльена.
Дерево того и гляди рухнет. А церковь какая-то не впечатляющая.
Марина отстает на пару шагов, смотрит Денису в спину. Белая рубашка, брюки. Не заинтересовался бы — притащился б в майке «про идиотов» и драных джинсах.
— Улица Жит-лё-Кёр, девятнадцатый век. Почему так названа, есть идеи?
– “Cœur”… «сердце»… Какая-то любовная история?
Походка развинченная, руки-в-карманы. Начинает нравиться. Сильно.
— Это лирика, художница. Реальность банальна — название пошло от Жиля лё Кё, что в то время означало «Повар Жиль». Кстати, о еде. Погрызть ничего не хочешь? Приглашаю.
17
Оккупировали столик на улице. Взяли по кроличьей лапе: не разорительно.
Клелия. Пальчики серебром унизаны. Кивнул:
— Можно посмотреть?
Протянула правую руку, растопырила пальцы. Сжал их:
— Попалась.
Вырываться не стала, повела плечом, подцепила на вилку картошину:
— Как есть-то будешь?
— Без ножа. Ну его, этикет этот.
Молчали с минуту, жевали. Она первая начала:
— Тебе здесь не одиноко?
Кролика ковырять неудобно, отпустил ее.
— Обычно вопрос формулируется иначе. А именно: «Ты не думал вернуться?» Я отвечаю, что идея блестящая.
Они все, кого «с большой земли» ветром заносит, спрашивают. Медом у них там на Руси намазано, что ли? Но тут — удивленный взгляд:
— Я совсем не о том… Просто страна-то чужая, хоть и красивая.
Хорош аргумент: красивая. Удобная, да. И без азиатской дикости.
— Спустя десять лет не такая и чужая. — Помолчал. — Можно подумать, Казахстан родной. Из этого «родного» уже полтора миллиона русских драпануло — с тех пор как у казахов национальное самосознание проснулось, и оказалось, что со сна у него плохое расположение духа.
Улыбнулась, вроде как с понимающим видом:
— Достали их колонизаторы…
Не ей казахов защищать, точно.
— У меня отец строитель, проектировщик. Говорит, мы урюкам страну с нуля выстроили, а теперь они себя пупами земли возомнили. Однажды он это объяснил местному косоглазому министру, когда — недолго — в его за́мах ходил.
— А тот?
— Уволил.
Кролик что надо. Опять помолчали. Клелия поежилась:
— А я вот боюсь, что мне будет одиноко.
— Приятелей в своей школе заведешь. — Усмехнулся. — Мне можешь позвонить, если что.
— Вот спасибо.
— Не заметишь, как год пролетит.
Она пожала плечом:
— Думаешь, я вернусь в Новочебоксарск?
— Ну, в Москву. Тебе легко, у тебя гражданство российское.
— А у тебя разве нет?
Вот они, россияне. Смысл трагедии им не очевиден.
— Я, вообще-то, казах.
Ей это показалось смешным.
— Кстати, у французов оно звучит как «казак», и я начинаю себя хохлом чувствовать, запорожским.
Она взяла рюмку с вином, отпила. Подумал: красивые у нее руки.
— Правда, недавно я получил французский паспорт, так что урюки теперь не указ. Вот думаю: оставят они мне гражданство или по визе домой кататься придется…
— Может, проще родителей сюда вывезти?
Еще одна суперидея.
Там у матери все условия, чтобы в дурдом угодить. Бабка от старости соображать перестала, но временами у нее просветление, командует, жизни нет, рыпнешься — клюкой получишь. Отец из болота давно по кочкам ускакал, но свято место пусто не бывает — нарисовался бывший экскаваторщик, алкаш. Мать его из дома периодически выгоняет, а он кается и назад просится.
— Не проще. Если вывозить, так только мамашу, но именно этого я делать не буду.
— У вас плохие отношения? — Клелия взяла салфетку, достала ручку.
— Нет, там другое…
Следил, как она рисует на салфетке, поглядывая на пацана, остановившегося в двух шагах. Тот держал за лапы псину, повесив ее на шею как воротник. Протянула рисунок:
— Я всегда хотела таксу. А мама — сеттера. Завели кота.
Довольно точно изображено. Вернул ей салфетку:
— Кошак ходит в кандидатах на бульон? Отличное применение котам, между прочим.
— Да у тебя, похоже, личные счеты с пушистыми…
Не стал рассказывать ей, чем двадцать лет назад закончилась война с приподъездными бабками и их драгоценными помоечными непушистыми. Бабки, прикармливавшие облезлых тварей, взъелись на добродушного, но хулиганистого фокстерьера, любимца семейства Сельяновых. Он якобы «котов пугал». И однажды накатали депешу управдому, мол, надо «злобного фокса» усыпить. Пришлось ни свет ни заря котов переловить, отвезти за пять остановок автобуса на стройку и там перевешать. Бабки зело удивлялись — куда котики попрятались. Как раз осень началась. Сказал им: «На юг улетели, вчера клин видел», — физиономии у них были еще те. Видимо, догадывались старые, что дело нечисто. Кровной местью попахивает. С тех пор нет к котам любви.
18
Пешеходная улочка, выложенная булыжником, фасад в темно-красных тонах: “Relais Odéon”. Над входом золотистые буквы: “Bistro 1900”. Свободный столик один оставался, с краю. Рядом кадка с вечнозеленым деревцем, шишки размером с копейку. Скатерка белая бумажная, так и хочется набросать на ней это лицо напротив.
Лицо упрямца. Брови вразлет, черные хулиганистые вихры.
Неужто у него почти два года — никого? Побарабанил пальцами по столу:
— Не будем о котах. Так ты в Москву потом собираешься или как?
— Или как. Надолго я эту Москву запомнила, когда год там выживать пыталась.
Все трубили о ее смелости необычайной — взять и уехать за границу. Можно подумать, в российской столице устроиться проще. Все то же — бегаешь, работу вынюхиваешь, жилье ищешь, с регистрацией головная боль. Один плюс: они тоже по-русски говорят, москвичи.
— Но я хоть английский там выучила.
— Не пришло в голову, что курсы французского полезнее?
— О Франции я тогда не мечтала. И были это не курсы, а частные уроки с обалденной теткой.
— Какое совпадение. Я тоже «инглиш» выучил благодаря «теткам». На одной по дури чуть не подженился.
Смеется. Свяжешься с таким, развяжешься и в категорию теток попадешь…
Тарелки унесли, но рюмки остались. В каждой отражается веселая гирлянда из цветных огоньков, которой увито деревце в кадке. Там, где у рюмки выпуклость, огонек растекается яркой лужицей.
— Что ты за вино взял?
— «Кот де Бержерак».
— А говорил, не будем о котах…
Хмыкнул.
— Вообще-то, я по винам не специалист. Пью только за компанию и для проформы.
— Да… Не пьет, не курит, с дамами не балуется. Идеальный кандидат в мужья.
Ухмыльнулся:
— Муж — это тот, который с рогами?
Ну и характер.
— Денис, с рогами — это баран.
— Вот-вот. Он самый.
Молчали, смотрели друг на друга. Фыркнул наконец:
— Не верю я вашей сестре.
И откуда-то изнутри — зачем, к чему? — «Поверишь». Многих, наверно, оттолкнуло это — ухмылка, прохладца. А ей, Марине, они как позывные. SOS. Потянуться через стол, взять в ладонь его пальцы — как он сделал час назад. Но поди решись.
19
Принцип хоть и воровской, но верный: «Не верь, не бойся, не проси». Люди, которые чего-то стоят, так и живут.
Просить — это как при всех штаны стянуть. Получил то, что заработал, чужого не надо. А если сам не клянчишь, то и просьбы других тебе как вода с утки. Не пробирают.
Бояться можешь, сколько хочешь, — это физиологическая реакция. Но никому страха не показывай. Сожрут.
Что до доверия — какое уж оно между выживающими особями. Про доверие к девицам лучше вообще помолчать. Ищет девица разнообразия — поздно или рано. Обычно рано.
Ищет, а потом дневники свои разбрасывает. А что делаешь ты? Ты не берешь ее вещи, не выкидываешь на лестницу: ей, студентке, некуда идти. И не то чтобы ты ее жалеешь, просто ты оглушен, просто она первая, и как-то не приходило в голову, что будет вторая. И ведь все хорошо складывалось, почему спустя три месяца отношений надо завалиться в койку с прохожим? Этот итальяшка — она писала — по-английски ни бе, ни ме, по-французски тоже ни кукареку. Одни ручонки шаловливые в ход идут. Достаточно оказалось: сиганула к нему под одеяло.
