«Мы ратуем против сказок... Волшебные сказки мы считаем вредными. Они действуют ребенку на его нервы, питают нездоровую фантастику, притупляют чувство реальности... Совершенно недопустимы сказки мистические, вроде «Вещего Олега»... Насчет ангелов, чертей, русалок, ведьм, какими бы симпатичными они ни казались, надо поосторожнее. Всю эту чертобесину надо выкинуть в мусорную яму... В сказках бывает так много недоговоренного, намеков, и то, на что намекается, может казаться таким красивым, заманчивым, а на деле является самой ядовитой и вредной пищей для детского ума».
ГЕТЕ И ШИЛЛЕРА – НА СВАЛКУ!
Фамилий называлась масса, было высказано и предположение, что это бред сумасшедшего. Тогда мы давали вопросы-подсказки:
– Кто мог предлагать: «Такие книжки, которые захватывают детей, например, «Робинзон Крузо», надо детям давать, посмотрев, что можно здесь переделать, и, может быть, переделать самым существенным образом»? Кто мог предложить переделать «Зверобой» Купера, дабы идеалом ребенка не стал американец? Кто закрывал дорогу в школу «Сказке о рыбаке и рыбке»? Кто, наконец, утверждал, что надо сохранить только сотую часть помещичьих библиотек, что Гёте и Шиллер далеки от того, что интересует крестьянские массы?
Правильного ответа мы так и не получили, а комментарий опрашиваемых свелся к тому, что автор высказываний очень злой, недалекий человек, не исключалась возможность, что мы зачитывали талантливую пародию. Нам не верили, отказывались верить, что все это говорилось всерьез и принадлежало доктору педагогических наук, начальнику Главполитпросвета, а позже заместителю наркома просвещения.
– Крупской?!?!?!
ПЕРЕПИСЧИЦА ИСТОРИИ
Да, Надежде Константиновне Крупской, недоучке с восьмиклассным образованием, верной проводнице в жизнь ленинских идей о коммунистическом воспитании подрастающего поколения. Как видим, дама была дремучая, во всем видела происки буржуазии, давала команду переписать любого классика в «Крупском» духе, приписать ему то, о чем он и представления не имел. Фальсификация, подтасовки, исправление истории – норма бытия и деятельности. Об уровне компетентности говорить не приходится: чего нет, того нет.
КУРС НА РОБОТИЗАЦИЮ
Не нравились бабушке Крупской Дефо и Пушкин, Л. Толстой и Гёте – это ее личное мнение. Но когда дремучесть возводилась в ранг государственной политики, осенялась именем Ильича Первого – шел интеллектуальный и нравственный грабеж целых поколений, проводился в жизнь курс на роботизацию. С каким же упоением подруга Ленина предавала анафеме и сказки, и былины, и почти всю классическую литературу! По душе ей была – пустыня. Бедные наши предки: их лишили права даже на эмоции!
Какое все это имеет отношение к теме нашей книги? Нам представляется – самое непосредственное. Крупская, как бы там ни складывались ее отношения со Сталиным, и после смерти Ленина вписывалась в Систему превращения людей в винтики государственной машины. Меньше эмоций, меньше запросов, меньше потребностей – зачем винтику богатство?
Не проста была Крупская, ох, не проста... Отрицание наследства интеллектуального шло параллельно с отрицанием наследства накопленного, с отрицанием дворцов. Проповедовалась мысль, что пролетарию, строителю нового, социалистического общества, прекрасно и в хижине. Пусть живет так, чтобы нечего было терять – за неимением накоплений. Все мое ношу с собой – вот это по-нашенски, по-социалистически. Вот это – по Ленину, вот это – по Крупской. Лейте слезы по ним, потомки... Собрать бы воедино все стройматериалы, что ушли на возведение памятников Ильичу, – на сколько дворцов хватило бы!
АПЛОМБ МРАКОБЕСИЯ
Чего не отнять у Крупской – это апломб. Давно подмечено: чем ниже интеллект, тем больше апломба, директивности мышления. Убеждать не умеют, не хватает аргументов, остается одно – приказать. Педагогика, насаждаемая Крупской, – это педагогика принуждения и приказа. Ослушаться побаивались: Колыма-то вместительная.
СТАЛИН И ЗЕРКАЛО
Чем больше мы узнаем о былых кумирах, тем меньше одежонок на них остается. Во что же стране и миру обошлась их голость... Говорят, Сталин избегал смотреться в зеркало, предпочитал свой отретушированно-плакатный лик, лик небожителя. Чем сильнее старился, тем моложавее выглядел с портретов.
Они все, начиная с Ленина, и за власть цеплялись как за эликсир бессмертия. На смертном одре Ленин надиктовывал письма, до прошения об отставке мысль не доходила. Экономист, ужель он не понимал, во что обходится стране труп на троне? И Сталин, и Брежнев, и Андропов, и Черненко мнили себя мессиями, полагали, что лучше их никто не справится со штурвалом. Маньяки, уверовавшие в собственную незаменимость, в дни всенародных празднеств топтавшие могилу (мавзолей!) основателя государства, они немощной рукой приветствовали тех, кто нес их портреты со взором, нацеленным на коммунизм.
ТЕАТР АБСУРДА НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ
Театр абсурда – ничто по сравнению с действом, дважды в год разыгрывавшимся на Красной площади. Если живые трупы с мавзолея верили, что нести их портреты – счастье, то их остается только пожалеть: какой спрос с убогих? Если же они знали, что каждому несущему махину с политбюровским изображением полагается вознаграждение, что изображать воодушевление – это работа, если они все это знали и не прекратили, значит, они просто циники. Госбюджет был в их руках. Они сами не скупились на кампанию собственного восхваления. Ни в одной трудовой книжке не значилась профессия придворного льстеца, но полку их все прибывало и прибывало, жили они безбедно. Многие дослужились до степеней известных, стали гроссмейстерами славословия.
У поэта Владимира Вишневского есть стихотворение из одной строчки:
Опять
я
не замечен
с Мавзолея...
Одопевцев с мавзолея замечали и привечали по-царски, одаривали должностями, квартирами, дачами, орденами, зарубежными поездками. Начало этому положил Ленин. Эстафету приняли многочисленные УЧЕНИКИ и СОРАТНИКИ.
Все они – и Сталин, и Молотов, и Маленков, и Хрущев, и Брежнев, и другие – были настоящими ленинцами, вели страну именно ленинским курсом.
ЛЕНИН КАК САМОУБИЙЦА
Конец Ленина был трагичен. Убил его нэп. Ленин вдруг увидел, что в спасителях – силы, которые он отрицал: тяга к личному обогащению, к частной собственности. И эти силы гораздо эффективнее тех, что проповедовал и насаждал он. Это был крах. Ленина убило осознание того, что же он натворил. Фактически это было равносильно самоубийству.
Очень тонкие наблюдения о закате Ленина – в статье публициста В. Г. Морозова («Начало», № 20, 1992 г.).
«Ленин решил восстановить прежние общественно-экономические уклады, оживить торговлю, постепенно и осторожно овладевая товарно-денежной процедурой, получить возможность централизованного управления народным хозяйством страны.
В ноябре 1921 года был вновь открыт Государственный Банк.
Начался поворот к новой экономической политике.
Частнособственнические настроения захлестывали страну.
Кадров пролетарских менеджеров не было.
Размышления над личностно-историческим взаимодействием привели Владимира Ильича к стрессу, от которого он уже не смог оправиться. Это был страх перед судом истории, ужас пилота, поднявшего в воздух самолет и не увидевшего в пункте назначения посадочной площадки, а на прежнюю он в силу данных обещаний садиться уже не имел права, когда он понял, что самоуправление не-поляризованного общества без бюрократической иерархической системы с диктаторскими полномочиями вершины осуществиться не может.
В мае 1922 года у Ленина произошло кровоизлияние в мозг. 16 декабря последовал второй апоплексический удар, разбивший параличом правую сторону вождя. В марте 1923 года третий удар привел к потере речи и к полной утрате контроля мозгом за управлением правой руки и правой ноги.
Владимир Ильич не хотел видеть реставрацию капитализма.
Его голова отказалась работать».
Ленин умер задолго до физической кончины, убив себя авторским правом на социализм в России.
КАК ВОЛКА НИ КОРМИ
И вдохновители перестройки, лидеры партии коммунистов, грозившей стереть капитализм с лица земли, пришли к нэпу же, кинулись перед Западом на колени: «Караул, спасите нас от... социализма!» Того самого, который намеревались превратить в «социализм с человеческим лицом». Воздадим им должное: пусть и с опозданием, но поняли: как волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Не будет у социализма никакого человеческого лица, коль его фундамент – ставка на бедность, опора на голытьбу, которая никогда и никому не разрешит и не позволит разбогатеть.
