Подчеркнутая вежливость, жесткий взгляд, властный тон, резкие короткие фразы. И такой мужчина вдруг мной заинтересовался! Не знаю, стал бы он специально искать со мной встреч, но ему и не пришлось: я всегда была в офисе банка. И ждала его с трепетом.
А что чувствовал он, когда мы находились вместе – в театре, в его машине, в ресторане? Что он ощущал, когда я была рядом? Этого я тогда не понимала.
Решение уехать из Москвы я приняла в последнюю нашу встречу.
– Приезжей девушке трудно без поддержки, – сказал он деловым тоном, когда мы сели за стол. – Как у вас с жильем?
За два месяца знакомства мы так и не перешли на «ты».
– Снимаю комнату, – ответила я.
Он стал задумчиво разглядывать меня. Так в магазине смотрят на приглянувшуюся вещь, прикидывая, стоит ли ее покупать. Я съежилась, как от холода.
– У вас проблемы с поступлением в МГУ? Сейчас реально попасть только на платное отделение. Бюджетных мест мало. И кем же вы хотели стать?
– Журналистом! Я и сейчас хочу им стать.
Он, всегда уравновешенный, вдруг с внезапным отвращением сказал:
– Не выношу журналюг.
– Почему? – удивилась я.
Он пожал плечами.
– Кто их может любить? Вторая древнейшая профессия. Недалеко ушла от первой.
Его слова меня обидели.
– Это все равно, что поваров не любить, или дизайнеров, или инженеров…
Он усмехнулся.
– Сравнили тоже. Повара с инженерами делом заняты. А эти борзописцы продажные врут напропалую на каждом шагу. Правильно про них сказал кто-то из классиков: разводят опиум чернил слюною бешеной собаки. Сидят в своих желтых газетенках, грязь про нормальных людей со всех помоек собирают.
– Я всегда мечтала стать журналистом, – твердо сказала я, стараясь отогнать от себя неприятные ощущения.
– Я собираюсь помочь вам получить образование. Ну и с другим тоже… Например, помог бы с квартирой, – сказал он деловым тоном. И добавил: – Если, конечно, вы подойдете мне в качестве подруги.
Меня будто облили ледяной водой.
– Я должна пройти экзамен?
Он нахмурился и, вдруг перейдя на «ты», грубо и резко произнес:
– Брось ерундить. Ты за чем из своей дыры в Москву приехала?
Меня стало знобить. Я сказала, стараясь не потерять самообладание:
– Спасибо за прекрасный ужин. Мне надо идти, нехорошо себя чувствую. Наверное, заболеваю.
«Или наоборот – излечиваюсь от собственных иллюзий», – добавила я про себя.
…Плацкартный вагон был почти пустым. Я взяла у проводницы постель, расстелила ее и забралась на верхнюю полку. Город остался позади. Но московские воспоминания меня не отпускали всю ночь.
…В банке через неделю сократили половину сотрудников. Я была в их числе. Потом за полгода я сменила несколько квартир и занятий. Работала интервьюером, оператором call-центра, корректором… Чем дальше, тем больше меня мучили вопросы: что я здесь делаю? Почему с таким упорством цепляюсь за Москву? Но отъезд означал бы поражение, крушение моих надежд на лучшую жизнь в большом городе.
Я так верила, что окажусь в волшебной стране, где даже не придется прилагать особых усилий – достаточно в нее попасть! Город меня примет, оценит и полюбит, а дальше все само пойдет. «Пойдет-пойдет-пойдет», – обнадеживающе выстукивали колеса четыре года назад, когда поезд вез меня в Москву. Но оказалось, что место в этой стране еще нужно завоевать.
Мама не хотела меня отпускать. «Ты здесь родилась и выросла, здесь твои родные и друзья. В Москве у тебя никого нет».
В первый год после окончания школы я послушалась маму и осталась учиться на оператора ПК. В лицее я сдружилась с Пашей. Несмотря на большое честолюбие, в столицу он совсем не рвался. Паша мечтал открыть свое дело. Но сначала, считал он, нужно стать хорошим специалистом. Для этого он ездил в соседний городок на курсы программистов, и восторженно обрушивал на меня сведения о новых языках программирования и компьютерном железе. Я в свою очередь рассказывала ему, как закончу журфак, прославлюсь своими репортажами в крупной газете или глянцевом журнале, может быть, даже стану главным редактором. Только с ним я поделилась своей главной мечтой – иметь собственное издание: журнал или газету. Чтобы было где развернуться таланту… Паша всегда меня понимал.
Закончив лицей, я все-таки уехала в Москву, вдохновляемая стареньким учителем литературы, который всегда хвалил меня за сочинения и выдвигал на школьные олимпиады. «Ты всех еще удивишь, – говорил он мне. – Вот увидишь: пройдет лет пять-шесть, и твое имя будет известно всей стране!» С тех пор прошло четыре года.
…Пейзажи за окном замелькали родные – северные. Вот среди сосен дымит трубой покосившийся одинокий домик. Вокруг ни соседей, ни магазинов, ни дорог, кроме железной, а ведь живут, не уезжают. На веревке сушится белье…
Еще три часа грустных воспоминаний. И вот уже моя станция, и мама вглядывается в окна вагона. Стоянка поезда – пять минут. С багажом из вагона вышла только я. Пассажиры прохаживались по перрону, прихватив с собой пакеты – купить пирожков или напитков. Я чувствовала на себе их удивленные взгляды. Наверное, им тоже странно: неужели здесь люди живут?
Мы с мамой обнялись и пошли домой. Она так радовалась моему возвращению, что хотелось заплакать. Как мама жила без меня совсем одна? Все эти четыре года я думала только о себе.
– Мама, – начала я, когда уже сидела на кухне за столом, уставленным лакомствами. – Я хочу тебе сказать…
– Можешь ничего не говорить. Ты дома – и все в порядке. Где родился, там и пригодился.
– Кому же я тут пригожусь?
Мама улыбнулась.
– У нас тут большие перемены, я ведь тебе писала.
Я вспомнила, что мама действительно упоминала о новых предприятиях и перспективных вакансиях. Поглощенная московской жизнью, я не придавала этому значения.
Мама стала рассказывать последние новости: сменился мэр, выстроили новый спортивный комплекс с бассейном, открылся компьютерный центр. В администрацию влились молодые силы, после этого и начались быстрые перемены к лучшему. В общем, жизнь не стоит на месте.
– Странно. Мне казалось, что тут ничего не меняется. И никогда не изменится – ни через пять, ни через десять лет…
За окном темнело, меня потянуло в сон. После ванны я сразу же уснула, все еще по инерции чувствуя покачивание поезда.
Проснулась, когда мама уже ушла на работу, оставив на завтрак мои любимые блинчики.
Я вышла прогуляться. Идти по знакомым дружелюбным улочкам было так свободно, что с каждым шагом становилось легче на душе. В задумчивости я не сразу заметила медленно следующую за мной машину. Я остановилась. Встретилась глазами с человеком за рулем и не сразу поняла, почему он так широко улыбается. Зачем он заглушил мотор и приоткрыл дверцу?
– Не узнаешь? – спросил он.
Я покачала головой, всмотрелась в него получше…
– Паша! – обрадовалась я. – Тебя совсем не узнать! Как ты? Чем занимаешься?
– Да всем понемногу… Может, пообедаем вместе?
– А может, лучше прогуляемся?
Паша припарковал машину и пошел рядом. Вскоре мы вышли к реке. По ней медленно плыли льдины. Между ними на солнце сверкала вода.
– В Москве такого не увидишь, – Паша то ли спрашивал, то ли утверждал.
– Не увидишь, – согласилась я. – А ты откуда знаешь? Бывал в Москве?
– Был недавно, – ответил он не сразу. – Хотел тебя найти. Но не получилось…
– Ты учишься, работаешь? – решила сменить я тему разговора.
– Работаю, учусь на заочном, отслужил в армии…
– Служил в армии? Так вот почему ты так изменился. А кем именно работаешь?
– Теперь у меня свой бизнес, – ответил Паша. – Смотри, смотри! – радостно закричал он, сразу перестав быть серьезным. – Видишь нерпу?
Из воды показалась белая тюленья голова. Нерпа осмотрелась и снова нырнула.
– Наверное, с Ладоги заплыла, – предположила я. – Красавица. Что же теперь с ней будет?
– У нее будет все хорошо. Просто прекрасно. Если вернется назад.
Мне показалось, что он говорит не о нерпе, а обо мне.
– Так зачем ты меня искал? – спросила я. – Вопросы бизнеса? Боюсь, от меня в Москве было мало толку. Вряд ли я смогла бы помочь.
Он улыбнулся.
– Хочу, чтобы ты помогла мне здесь. Помнишь, ты мечтала о собственной газете? Сейчас организуется новое издание. Я его спонсор и куратор. Не хватает только журналиста и редактора. Согласна быть и тем и другим? В одном лице?.. А учиться можно и на заочном. Буду отпускать тебя в Москву на сессию два раза в год.
Предложение было настолько неожиданным, что я вдруг рассмеялась.
– Почему ты смеешься? – улыбнулся Паша.
– Так… Ничего. Еще лед не растаял, а уже тепло!
Отжим – три тысячи оборотов
Всеми нашими поступками движет либо любовь, либо ее нехватка. И пронзительные просьбы о любви могут прозвучать в самой необычной форме.
