– Ха! При условии добровольного отчисления со своих доходов можно и подумать. Естественно в упрощенном виде и не за твою обычную цену.
– Значит, договорились, – поспешно сказал шустрый предприниматель. – И проще сразу скинуть цену, чем потом возвращать. Маленькая накрутка на себестоимость. Двадцать процентов.
– Десять, – твердо сказал Стен. – Считай реклама на всю Патру без усилий. Корпус стальной и гладкий, без излишеств. Краской покроешь, чтобы не блестел, а надписи сами при желании сверху нацарапают.
– По рукам!
* * *На повороте он затормозил, удивленный столпотворением. Впереди замерло не меньше десятка телег с разнообразным грузом и люди торчали на виду, всматриваясь куда-то в сторону железной дороги. Некоторые торчали в полный рост прямо на повозках и в позах заметно напряжение. Шли себе по делам или везли на рынок продукты, а тут не пускают. Двое в форме впереди затора стояли достаточно недвусмысленно, держа в руках винтовки. Еще один сидел на обочине. Что характерно, никто не пытался орать, размахивая руками. Совсем рядом, впереди раздалось несколько выстрелов. Знакомый до безобразия звук. СКВ.
– Это не военные их задерживают, – напряженным голосом сказал Кублин. – Вон у того в руках ППВ, точная копия твоего.
– И погон не видно, – подтвердил Стен.
Они переглянулись и рыжий засунул пистолет за пояс, прикрывая курткой.
– Пойду, гляну, – поставил в известность, открывая дверцу со своей стороны. – А ты если что разворачивайся и через железку напрямую без переезда.
– Будем драпать? – спросил с интересом журналист из кузова.
– Похоже не придется, – вон Кублин идет назад и чуть не в обнимку с этим… А! – вскричал обрадовано продолжил дальше и непечатно Стен, когда человек с пистолет-пулеметом оказался ближе. Он полез наружу перестав нервничать, – сержант Вулканов, вы что здесь делаете? Почему не пропускаете честных граждан по их делам?
– Ну, – отводя глаза, ответил тот, – вам бы лучше самому с Геллером побеседовать.
– Пойдем, – спрыгивая на землю, согласился Шаманов. Он уже осознал, каникулы закончились. Впереди что-то совсем не радостное. Макс сорвался и теперь придется долго расхлебывать последствия.
Его уже не особо удивили вагоны лежащие под откосом. Оценил сходу: удачно место для диверсии выбрали. Насыпь, поворот, спуск. С той стороны болотце и не спрячешься, даже если успеешь выскочить. С этой сотня стрелков с пулеметами. Воевать мы умеем. А вот лежащие вповалку в ровчике полураздетые люди неприятно поразили. Здесь не воевали – убивали сдавшихся. На деревьях сидели тучи воронья и ждали. Никто не собирался хоронить убитых и скоро ожидалась пожива.
Вокруг опрокинувшихся вагонов со следами от пуль суетились люди в форме без погон. Собирали оружие, разнообразное имущество. Стаскивали к дороге и грузили на грузовички. Это были явные родственнички «Муравья» по виду, хотя и заметно меньше. Грузоподъемность тонны на полторы. И в кузовах двух из них торчал закрепленный КПВ. Не ему одному приходят в голову полезные идеи.
Кое-кто его узнал и моментально убрался с дороги. Другие наоборот бросили занятия и попытались подтянуться. Шаманов остановился и посмотрел внимательно на самого близкого.
– Почему не выполняете приказ? – спросил отчетливо и громко. Люди поняли и поспешно вернулись к прежнему занятию.
Сейчас не время для митингов – это Стен знал точно. Сначала необходимо разобраться с произошедшим. И если придется дрючить Макса или еще кого, не при всеобщих слушающих ушах.
Вот что у него не отнять, подумал, когда Геллер встал по стойке смирно вместо того, чтобы лезть с объятиями и показывать близость окружающим глазам и по-военному отдал честь, так ума. Сразу сообразил. И доклад, будто по написанному тексту.
– Скажешь, я был не прав? – спросил негромко Макс, – можешь наказать любым способом. Хоть в рядовые.
Люди слышали слова подполковника, обращенные к офицерам: Чтоб они сгорели, дерьмо! Ничего не бойся, скажи своим ребятам не стесняться в средствах. Я, говорил, спец по этой публике. Бить и расстреливать. Пусть боятся! И не бегай ко мне за разрешением. Сам действуй.
В Утноке расстреляно трое. В Кинфине уже десять. На станции Ташим восемь. Троим было шестнадцать и к забастовщикам отношения не имели. Попались под руку. В Исбрине двадцать четыре. Брали по спискам профсоюзников. Начальника станции и телеграфиста расстреляли.
В Озерном шесть расстрелянных, тринадцать повесили. Прямо перед станцией и запретили снимать. Двух арестованных дорогой пристрелили и выбросили из поезда. В Ашиткове люди уже знали и разбегались, так схватили на улице троих, лица кому-то не понравились и подполковник лично убил всех.
Подошел к нему бывший сержант Надеждин, уже пожилой человек, между прочим орденоносец и гражданин королевства, не протектората, сроду в Лиге не состоящий и спросил: «Как ж так можно, без суда»? Друммонд и его убил. Вот так. А в «Дне» они стали стрелять прямо из вагонов по людям. Шестьдесят два погибших. Потом еще двадцать три человека расстреляли и опять половина безвинные. Неудачно подвернулись под горячую руку. Начальника станции штыками убили. Бригаду, отказавшуюся вести поезд дальше тоже штыками – восемь человек. Мало? Я их всех приговорил, – все так же тихо и спокойно, сказал. – Я! Лично своим желанием. Собрал своих парней и прикончил. И сдающихся тоже. Раньше надо было думать, что творишь!
– Сколько?
– Сто двадцать три нижних чина и восемь офицеров.
– Сколько у тебя людей? – терпеливо уточнил Стен.
– 191 человек, 4 ручных пулемета и 2 КПВ.
– Завтра здесь будет кавалерийская дивизия и всех вырубят, ты это понимаешь?
– И что делать?
– Делать, делать. Думать надо, прежде чем стрелять! Кровь как водка пьянит, а от действий пьяных еще ничего хорошего не произошло.
Макс сорвался, в очередной раз, показав, насколько он недалеко ушел от подобных карателей. Всех кончить, чем это лучше действий, которые его возмущают. Хоть бы суд публичный устроил и то решение лучше. А как ни жалко людей, убитых армейцами, они на пользу. Опять не мы начали. Даже Геллеру оправдание имеется.
– Так, – приказал после паузы, – лично едешь на «Дно» и отвозишь туда тела офицеров. Можешь выгрузить прямо перед станцией. Не сам, понятно, один взвод с собой. Произнесешь речь о возмездии.
– Я не умею! – испуганно отметил Макс.
– Вот что мне говорил, то и повторишь для всех. И резюме – так будет с каждым, нарушающим правила. Должен быть суд и возможность защищаться. Адвокаты и прочее лабуда. А мы не бандиты, а Народная Армия и имеем право на соответствующее отношение. Иначе каждому воздастся за дела свои. Поименно. И кто не остановит взбесившегося начальника, виновен не меньше. Это ясно?
– Так точно.
– Мы отходим на Фармин, потом на Логлин. Забираем с собой весь подвижный состав железной дороги и взрываем за спиной мосты. Все. Игры закончились. Дороги назад после этого нет.
И как бы не специально ты мне это устроил, подумал без особой злости. Рано или поздно случилось бы. Не это, так другое.
– Надо общий сигнал подать. У меня радист с собой.
– Это удачно. Ко мне его. Пусть и по радио для всех передадут. Шаманов прикинул и кивнул своим мыслям. – Все равно требуется общее обращение. Официальное. Телеграф. Где ближайший?
– Шесть лиг – станция «Горбатая».
– Кто этот умник выдумывающий названия? Ладно. Я ухожу туда и забираю остальных. Ты выполняешь приказ и быстренько двигаешься за нами. Кстати, столбы тоже валить, – он посмотрел на часы. – Через шесть часов приступаем. Связи у армии быть не должно.
– А, – нерешительно поинтересовался Макс, – откуда передачи идут? Ну, радио Свободы? В горах станции нет, я бы знал.
– Когда научишься держать свои эмоции в узде, получишь дополнительную информацию. А пока что не ясно? Он обернулся и недовольно уставился на подошедшего Рыбалкова. – Да?
– Вот, – невразумительно сообщил тот, вручая несколько исписанных листков из блокнота.
«О Патра, остров наш, прекрасный. С тобой говорю я. Почему ты печален, ведь на улице весна и природа пробуждается к новой жизни. Откуда вдруг траурные одежды. О чем льешь слезы в скорби?
О мертвых своих плачешь. О детях своих. Что и кому они сделали плохого? Слушайте правду – они не свершили ни одного преступления. Они хотели обычной справедливости. И даже не все. Смерть безжалостно вырвала из рук родителей и обычных детей. Эти негодяи в военной форме не охотились на врагов государства. Они целились в беззащитных. В мирных людей.
Почему? Чтобы заставить вас бояться! Чтобы Патра сжалась в страхе и не смела поднять голову. Чтобы не заботилась о своих интересах, а служила батраком. Они ошиблись. С помощью страха ни разу не удалось решить ни одной проблемы. Зато народ мой, ты точно знаешь, у нас больше друзей в правительстве Шиола. Нет их в армии. А может и не имелось никогда? Задумайся мой прекрасный остров. Пришла пора отрезветь и не надеяться на чью-то помощь.
